Ночные крылья. Человек в лабиринте

Но он умер над морем, его жизнь внезапно оборвалась, хотя он был молод и силен, и он упал в море, и я спустилась вниз, чтобы быть с ним, и вода была горячей даже ночью. Я дрейфовала, и, когда наступило утро, я увидела живые камни, растущие в воде, как деревья, и разноцветных рыб, и они подплыли к нему и стали клевать его плоть, пока он плавал на воде с расправленными крыльями, и я оставила его. Я толкнула его под воду, чтобы он нашел там свое последнее пристанище, а сама поднялась и полетела в Агюпт одна, испуганная, и там я встретила тебя, Наблюдатель, – с этими словами Авлуэла робко улыбнулась мне. – Покажи нам место, где ты был молод.

Кряхтя, потому что внезапно мои колени одеревенели, я перешел к другой стороне земного шара. Авлуэла последовала за мной. Гормон топтался за нашими спинами, как будто это было ему неинтересно. Я указал на разбросанные острова, двумя длинными цепочками вырастающие из Земного Океана, – все, что осталось от Затонувших Континентов.

– Вот, – сказал я, указывая на мой родной остров на западе. – Я родился вот здесь.

– Так далеко! – воскликнула Авлуэла.

– И так давно, – сказал я. – В середине Второго Цикла, как порой кажется мне.

– Нет! Это невозможно!

Но она посмотрела на меня так, как будто это было правдой и мне действительно несколько тысяч лет. Я улыбнулся и коснулся ее атласной щеки.

– Просто мне так кажется, – сказал я.

– Когда ты покинул дом?

– Когда я был вдвое старше тебя, – сказал я. – Сначала я пришел сюда. – Я указал на восточную группу островов. – Я провел десяток лет в качестве Наблюдателя на Палаше. Потом Воля заставила меня пересечь Земной Океан. Так я попал в Африк. Я жил некоторое время в жарких странах. Затем пошел в Агюпт, где встретил некую маленькую Воздухоплавательницу. – Я умолк и вновь посмотрел на острова, что когда-то были моим домом. Перед моим внутренним взором возник я сам, но не тощий, изнуренный старик, каким я был сейчас. Я увидел себя молодым и полным сил. Я взбирался на зеленые горы, я плавал в холодных морских водах, я вел свои Наблюдения на ослепительно-белом песке под мерный рокот прибоя.

Пока я пребывал в задумчивости, Авлуэла отвернулась от меня к Гормону.

– Теперь ты. Покажи нам, откуда ты родом, Перерожденец! – сказала она.

Гормон пожал плечами:

– Этого места нет на глобусе.

– Но ведь это невозможно!

– Неужели? – спросил он.

Она продолжила терзать его вопросами, он – уворачиваться от них. Между тем мы вышли через боковой выход на улицы Роума.

Я уже ощущал усталость, но Авлуэле хотелось осмотреть город. Она как будто собралась проглотить его целиком всего за один день. Что поделать? Мы углубились в лабиринт улиц, прошли через квартал сверкающих вилл Мастеров и Купцов и через грязное логовище Сервиторов и Торговцев, уходившее вглубь, в подземные катакомбы, миновали улицу, на которой обосновались Клоуны и Музыканты, и вышли на другую, где гильдия Сомнамбулистов предлагала свои сомнительные товары. Жирная Сомнамбулистка умоляла нас зайти внутрь и купить истину, познать которую можно только войдя в транс. Авлуэла предложила зайти к ней, но я улыбнулся, и мы пошли дальше. Вскоре мы оказались на краю парка недалеко от центра города. Здесь жители Роума прогуливались с энергией, какую редко встретишь в знойном Агюпте. Мы присоединились к ним.

– Посмотрите туда! – сказала Авлуэла. – Как ярко она сияет!

Она указала на сияющую дугу трехмерной сферы над какой-то реликвией древнего города. Прикрыв как дощечкой ладонью глаза, я разглядел внутри древнюю каменную стену и толпу людей.

– Уста Истины, – пояснил Гормон.

– Это что? – спросила Авлуэла.

– Войди и увидишь сама.

В сферу тянулась очередь. Мы встали в нее и вскоре оказались у входа в святилище, вглядываясь через порог в не подвластное времени пространство. Почему эта реликвия и еще несколько других удостоились такой особой защиты, я не знал. Поэтому я спросил Гормона, чьи познания самым загадочным образом были столь же глубоки, как и познания любого Летописца, и он ответил:

– Потому что это царство определенности, где то, что говорят, абсолютно соответствует действительности.

– Я не понимаю, – сказала Авлуэла.

– В этом месте невозможно солгать, – пояснил Гормон. – Можете ли вы назвать иную реликвию, более достойную защиты? – Он шагнул через входной канал, на миг превратившись в расплывчатый силуэт, и я быстро последовал за ним внутрь. Авлуэла же замешкалась. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она вошла. Застыв на самом пороге, она, казалось, боролась с ветром, дувшим вдоль пограничной линии между внешним миром и карманной вселенной, в которой мы стояли.

Во внутреннем помещении находились сами Уста Истины. К ним тянулась очередь, и серьезный Индексатор контролировал поток желающих прикоснуться к древности. Нам пришлось подождать, прежде чем нам троим разрешили войти в святилище. Мы оказались перед горельефом – свирепой головой чудовища на древней, изъеденной временем стене. Рот каменного лица был разверст – темная, зловещая дыра в стене. Окинув его взглядом, Гормон кивнул. Казалось, он был доволен, что все оказалось именно таким, как он и предполагал.

– Что будем делать? – спросила Авлуэла.

– Наблюдатель, вложи свою правую руку в Уста Истины, – велел мне Гормон.

Я нехотя подчинился.

– А теперь, – продолжил он, – один из нас задает вопрос. Ты должен ответить на него. Если ты скажешь неправду, Уста сомнутся и откусят тебе руку.

– Нет! – воскликнула Авлуэла.

Я с тревогой смотрел на каменные челюсти вокруг моего запястья. Наблюдатель без обеих рук – человек без ремесла. Во времена Второго Цикла можно было получить протез, куда более ловкий, чем настоящая рука, но Второй Цикл уже давно завершился, и в наши дни такие полезные вещи на Земле не купить.

– Разве такое возможно? – спросил я.

– Воля необычайно сильна в таких местах, – ответил Гормон. – Она строго различает правду и неправду. По ту сторону этой стены спят три Сомнамбулиста, посредством которых говорит Воля, и они контролируют Уста. Ты боишься Воли, Наблюдатель?

– Я боюсь своего собственного языка.

– Будь храбр. Перед этой стеной ни разу не прозвучала ложь. Никто ни разу не лишился руки.

– Тогда давай, – сказал я. – Кто задаст мне вопрос?

– Я, – ответил Гормон. – Скажи мне, Наблюдатель: если отбросить в сторону притворство, ты бы сказал, что жизнь, проведенная в Наблюдении, прожита мудро?

Я молчал, перебирая в голове мысли и глядя на каменные челюсти.

– Посвятить себя Бдению во имя других людей, – наконец произнес я, – пожалуй, это самая благородная цель, какой только можно служить.

– Осторожнее! – с тревогой в голосе вскричал Гормон.

– Я еще не закончил, – сказал я.

– Продолжай.

– Но посвятить себя Бдению, когда враг мнимый, – значит бездельничать, и хвалить себя за то, что ты долго и усердно ищешь врага, который не придет, – глупо и греховно. Моя жизнь была пустой тратой времени.

Челюсти Уст Истины даже не дрогнули.

Я убрал руку и посмотрел на нее так, будто она лишь недавно выросла из моего плеча. Внезапно я ощутил себя глубоким стариком, прожившим несколько циклов. Авлуэла вытаращила глаза и прикрыла ладонями рот, потрясенная тем, что я сказал. Казалось, что мои слова застыли в воздухе, повиснув перед уродливым идолом.

– Сказано честно, – похвалил Гормон, – хотя и без особой жалости к себе. Ты судишь себя слишком строго, Наблюдатель.

– Я говорил так, потому что мне дорога моя рука, – ответил я. – Ты бы предпочел, чтобы я солгал?