Валентин Понтифик

– Сон, Карабелла, – сказал он, немного помолчав. – Видение, знамение, называй как хочешь, но оно не выходит у меня из головы. И кем, скажи на милость, я останусь в истории?! Короналем, который утратил свой трон и сделался жонглером, но все же вернул власть и так плохо управлял, что мир погряз в хаосе и безумии… ах, Карабелла, Карабелла, неужели так оно и есть? Неужели я стану последним из короналей, сменявших друг друга на протяжении четырнадцати тысяч лет? И вообще, останется ли хоть кто-нибудь, чтобы описать мою историю, а?

– Валентин, ты никогда не управлял плохо.

– Скажи еще, что я не чрезмерно мягок, не излишне сдержан, не слишком стараюсь рассматривать все стороны проблем…

– Это вовсе не недостатки.

– А вот Слит считает – недостатки. Слит считает, что моя боязнь войны и вообще насилия любого рода толкают меня на неверный путь. Он говорил это совершенно недвусмысленно.

– Но, мой повелитель, ведь никакой войны нет.

– Этот сон…

– Я думаю, что ты воспринял этот сон слишком буквально.

– Нет, – возразил он, – рассуждать так, все равно что закрывать глаза: Тизана и Делиамбер согласны со мною, что мы стоим на пороге великих потрясений, возможно, войны. А Слит совершенно уверен в этом. Он вбил себе в голову, что метаморфы готовы восстать против нас, что они уже семь тысяч лет готовят священную войну.

– Слит чересчур кровожаден. К тому же он с юности испытывает необъяснимый страх перед меняющими облик. Ты и сам это знаешь.

– Когда мы восемь лет назад отвоевывали Замок, там было множество метаморфов, прикидывавшихся представителями самых разных рас. Они ведь нам не померещились, верно?

– Но ведь их попытка переворота полностью провалилась.

– И что же мешает им попытаться снова?

– Валентин, но ведь если твоя политика…

– Моя политика? Какая политика? Я протягиваю руку метаморфам, а они уворачиваются! Знаешь, как я рассчитывал, что во время нашей поездки в Велализир на минувшей неделе ко мне присоединятся с полдюжины их вождей! Хотел, чтобы они увидели, как мы восстанавливали их священный город, увидели сокровища, которые мы нашли, и, может быть, взяли бы что-нибудь из святынь к себе в Пьюрифайн. Но, Карабелла, я не получил от них никакого ответа, даже отказа.

– Ты заранее знал, что раскопки Велализира могут стать причиной осложнений. Не исключено, что их возмутило наше вторжение туда, и тем более намерение реставрировать город. Ведь существует легенда, что они когда-нибудь сами восстановят его.

– Да, – мрачно кивнул Валентин. – После того, как вернут себе власть над Маджипуром и изгонят всех нас из своего мира. Эрманар рассказал однажды. Пожалуй, так оно и есть – приглашение их в Велализир могло быть ошибкой. Но и все мои предыдущие инициативы они тоже игнорировали. Я писал их королеве, Данипьюр, в Илиривойн, а она если и отвечала, то не более трех формальных, холодных, пустых фраз… – Он тяжело вздохнул. – Впрочем, Карабелла, хватит о грустном! Никакой войны не будет. Я, так или иначе, сумею переломить ненависть, которую испытывают к нам меняющие облик, и привлечь их на свою сторону. А что касается лордов Горы, которые язвят в твой адрес, если, конечно, они делают это намеренно… умоляю тебя, не обращай на них внимания. Или кусни в ответ! Кто такие для тебя Диввис или герцог Халанкский? Дураки они, только и всего. – Валентин улыбнулся. – Скоро я предоставлю им более интересные причины для беспокойства, нежели родословная моей супруги!

– Ты о чем?

– Если их так раздражает простолюдинка в роли консорта короналя, что они скажут о коронале из простонародья?

Карабелла растерянно уставилась на него.

– Валентин, я тебя совсем не понимаю.

– Поймешь. Придет время, и ты все поймешь. Я намерен произвести в этом мире некоторые серьезные изменения… о, милая, когда будут писать историю моего правления, если, конечно, Маджипур доживет до тех пор, то, ручаюсь, одним томом не обойдутся! Я такого натворю… сногсшибательного!.. – Он рассмеялся. – Ну, Карабелла, как тебе мое хвастовство? Нравится? Прекраснодушный лорд Валентин вознамерился поставить мир с ног на голову! Как, по-твоему, у него получится? Справится?

– Мой повелитель, ты смеешься надо мною! Чем дальше, тем непонятнее.

– В общем-то, да.

– Ты даже намека на отгадку не даешь.

Валентин немного помолчал.

– Карабелла, ответ – одно короткое слово. Хиссун.

– Хиссун? Тот маленький шпаненок из Лабиринта?

– Уже не шпаненок. Оружие, которое я обратил против Замка.

Карабелла тяжело вздохнула.

– Загадки, загадки, загадки!..

– Говорить непонятно – привилегия правителя. – Валентин подмигнул, притянул Карабеллу к себе и легонько коснулся губами ее губ. – Прости уж мне эту маленькую прихоть. И…

Машина вдруг остановилась.

– Эй, смотри! Мы уже на месте! – воскликнул Валентин. – Это Насимонт! И, клянусь Владычицей, похоже, что он собрал встречать нас добрую половину всей провинции!

Караван въехал на просторный луг, поросший короткой упругой травой, до того зеленой, что цвет воспринимался каким-то другим, небывалым, откуда-то с дальнего конца спектра. Под идеально прозрачным солнечным полуденным небом уже шло огромное празднество, растянувшееся, вероятно, на несколько миль – в поле зрения находились десятки тысяч веселящихся людей. Под грохот пушек и пронзительные звенящие мелодии систиронов и двухгрифовых галистанов к небосводу то и дело вздымались залпы специальных, дневных фейерверков, вычерчивавших над головами четкие черные и фиолетовые узоры. Над толпой возвышались на двадцатифутовых ходулях клоуны в огромных масках с выпуклыми красными лбами и гигантскими носами. Ветерок развевал на огромных столбах знамена с пылающими звездами. На полудюжине сцен сразу полдюжины оркестров одновременно сотрясали воздух гимнами, маршами и хоралами, а средоточием всего карнавала являлась, по-видимому, целая армия жонглеров; вероятно, сюда явились все, жившие в радиусе шестисот лиг, умевшие худо-бедно подбрасывать в воздух несколько вещей, так что вокруг мелькали дубинки, ножи, топорики, пылающие факелы, ярко раскрашенные шары и сотни других предметов, что, несомненно, являлось данью уважения любимому развлечению лорда Валентина. После мрачной, давящей атмосферы Лабиринта это было самым великолепным, какое только можно представить, возобновлением великого паломничества – неистовое, захватывающее, немного смешное, совершенно восхитительное событие.

Посреди всего этого столпотворения, на краю площадки, явно предназначенной для остановки каравана летающих лодок, спокойно стоял рослый, худощавый немолодой мужчина с приветливой улыбкой, не очень-то сочетавшейся с суровым обветренным лицом с резкими чертами и пронзительным взглядом. Это и был Насимонт, землевладелец, превратившийся в бандита, а затем вновь ставший землевладельцем, некогда – самозваный герцог Ворнекского утеса и властитель Западных пределов, теперь же возведенный декретом лорда Валентина в титул герцога Эберсинульского.

– Ой, смотри! – воскликнула Карабелла и закатилась хохотом. – Он ради нас обрядился в свой разбойничий костюм!

Валентин кивнул, расплывшись в улыбке.

При первом их знакомстве с Насимонтом, состоявшемся в заброшенных безымянных руинах какого-то города метаморфов в пустыне юго-западнее Лабиринта, герцог-разбойник был одет в несуразные куртку и легинсы, сделанные из густого красного меха пустынных зверьков вроде крупных крыс и нелепую желтую меховую шапку. Произошло это как раз в то время, когда отчаявшийся Насимонт, разорившийся и изгнанный из своих владений из-за бессердечных и разрушительных действий последователей ложного лорда Валентина, проходивших через этот регион во время великого паломничества узурпатора, принялся грабить попадавшихся в пустыне проезжих. Теперь он снова полноправно владел своими землями и мог одеваться при желании в шелка и бархат, обвешиваться амулетами, укрывать лицо масками из перьев и драгоценными лорнетами, но предпочел облачиться в ту самую неряшливую, смешную одежду, которую носил во время изгнания. Насимонт всегда отличался первоклассным вкусом, подумал Валентин, и ностальгический выбор одежды в такой день, как этот, был не чем иным, как демонстрацией этого вкуса.

Валентин уже несколько лет не видел Насимонта. В отличие от большинства тех, кто был рядом с Валентином в последние дни войны за возвращение престола, Насимонт не прельстился местом в совете короналя на Замковой горе, а желал лишь вернуться в свои любимые сельские места у подножия горы Эберсинул, близ Костяного озера. Это было не так-то просто сделать, поскольку владения, незаконно отторгнутые у Насимонта, успели самым законным образом перейти к другим хозяевам, но правительство лорда Валентина в первые годы после его возвращения к власти уделяло много внимания подобным казусам, и в конце концов Насимонт получил обратно все, что было им утрачено.

Валентину больше всего хотелось выскочить из машины и обнять своего старого сподвижника. Но протокол, безусловно, запрещал подобные поступки – короналю, в отличие от любого горожанина, ни в коем случае нельзя было влиться в эту вольную толпу.

Так что ему пришлось ждать, пока пройдет помпезная церемония расстановки почетного караула: высоченный, массивный косматый скандар Залзан Кавол, возглавлявший его стражу, кричал и вальяжно помахал четырьмя руками, и мужчины и женщины в броских зелено-золотых мундирах выходили из машин и образовывали живую анфиладу, сдерживавшую толпы зевак, королевские музыканты исполняли королевский гимн, и так далее и тому подобное, пока наконец к летающей лодке правителя не подошли Слит и Тунигорн, которые, как полагалось, распахнули двери машины и позволили короналю и его супруге выйти в золотое тепло дня.

И лишь тогда он получил право пройти под руку с Карабеллой между двумя шеренгами стражи полпути навстречу Насимонту, а затем пришлось остановиться и ждать, покуда герцог пройдет оставшееся расстояние, отдаст подобающий поклон, сделает знак пылающей звезды и еще раз торжественно поклонится Карабелле…

И Валентин, расхохотавшись, зашагал вперед, крепко стиснул в объятиях старого бандита, а потом они вместе пошли через раздававшуюся перед ними толпу к почетной трибуне, возвышавшейся над ликующим народом.

И вот начался грандиозный парад, какие по традиции издавна устраивали по случаю прибытия короналя, и открыли его музыканты, жонглеры, акробаты, прыгуны, клоуны и укротители страшных на вид диких животных, которые на самом деле вовсе не были дикими, а специально выращивались для дрессировки. А после первых групп артистов повалили обычные жители; они маршировали с величайшим старанием, отчего беспорядок и разнобой лишь усиливались, достигая прямо-таки феерического великолепия, и, проходя мимо трибуны, кричали: «Валентин! Валентин! Лорд Валентин!»

И корональ улыбался, и махал рукой, и аплодировал, и совершал разные другие действия, предписанные короналю во время паломничества, в частности, излучал радость, оптимизм и ощущение целостности мира. Изображать все это было, как он выяснил к настоящему времени, неожиданно трудным делом, поскольку темная туча, окутавшая его душу в Лабиринте, продолжала угнетать его жизнелюбивую, солнечную по сути своей натуру.

День клонился к вечеру, и праздник понемногу стихал, потому что даже по столь весомой причине, как визит короналя, невозможно без устали веселиться и ликовать целый день. Как только общее возбуждение пошло на спад, началась та часть праздника, которая менее всего нравилась Валентину – когда в глазах окружающих проявилось неудержимое пристрастное любопытство, сразу напомнившее ему, что правитель – это лишь диковина, священное чудовище, непостижимое и даже ужасающее для тех, кто знает его только как носителя титула, обладателя короны, горностаевой мантии и места в истории. Это тоже пришлось терпеть до тех пор, пока наконец шествие не закончилось и шум веселья не сменился вялым гулом усталой толпы, и бронзовые тени не удлинились, а воздух не наполнился прохладой.

– Не пойти ли теперь в мой дом, ваше величество? – спросил Насимонт.

– Думаю, пора, – ответил Валентин.

Особняк Насимонта, красивое здание эксцентричной архитектуры, расположившееся на обширном выступе розового гранита, походило на какое-то громадное летающее создание без перьев, ненадолго присевшее отдохнуть на скале. На самом деле это был всего лишь шатер – но столь громадного и причудливого шатра Валентин не видел никогда в жизни. Тридцать, если не сорок высоченных шестов поддерживали огромные распростертые крылья из тугой темной ткани, которая то вздымалась крутыми шпилями, то спускалась почти до уровня земли и снова вскидывалась под острыми углами, образуя соседнее помещение. Казалось, что дом можно разобрать за час и перенести на какой-нибудь другой склон холма, и все же в нем парадоксальным образом сочетались воздушная легкость и надежность, создававшие впечатление величественности.