Воздушные шарики запрещены

Воздушные шарики запрещены
Роберт Золя Кристенсен

Скандинавская линия «НордБук»
Датский писатель Роберт Золя Кристенсен (род. в 1964) создает произведения в очень разных жанрах: от книг для детей и детективов до стихов и философской абсурдной прозы. «Воздушные шарики запрещены» (2017) – роман многослойный: это и рассказ о жизни преподавателей шведского университета, и увлекательный любовный треугольник с непредсказуемым финалом, и символическое повествование о современной жизни в Скандинавии. Особый символический подтекст создают в книге знаки и таблички, которые коллекционирует главный герой. Он исследует, как по-разному менталитет той или иной страны находит свое отражение в правилах, предупреждениях и запретах. Вывод неутешителен: человек утратил способность и волю к созерцательности, он живет прежде всего в мире императива, где нет места воздушным шарикам. А попытка вырваться на свободу грозит разрушить личную жизнь и карьеру…

Роберт Золя Кристенсен

Воздушные шарики запрещены

Robert Zola Christensen

Balloner Forbudt

© Robert Zola Christensen og Forlaget Arabesk, K?benhavn, 2017

© Е. Фетисов, перевод на русский язык, 2021

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2021

* * *

Глава первая

Когда я вхожу в аудиторию,

включается свет, я скидываю с плеча на пол сумку и ищу на полке папку с работой Ольги. То, что я до сих пор не научился хотя бы немного поддерживать вещи в порядке, конечно, ни в какие ворота не лезет. Одно время я даже делал две-три запасные копии какого-нибудь документа, чтобы потом было больше шансов найти его, когда мне, как сейчас, приходится заниматься поисками.

Меньше пяти минут до ее прихода. Куда запропастилась эта чертова папка? Родители Анники ужинают сегодня у нас. Она страшно рада, что они придут, ведь нужно обсудить, где и как мы будем отмечать ее сорокалетие. Оно приходится на середину июня. Анника обожает свои дни рождения.

Я слышу, как возится за стенкой Давид Хоконссон. Там у него царит порядок, не то что у меня. Хотя легко поддерживать порядок, если ты никогда по-настоящему не напрягаешься. Он воображает себя гандболистом. У нас на факультете он отвечает за составление планов и расписания, но ждет, что вот-вот совершит настоящий прорыв в университетском гандбольном клубе. Этот головокружительный прорыв пока заставляет себя ждать, но всякий раз, когда мы собираемся, чтобы определить даты приема экзаменов, а делать это приходится несколько раз в месяц, мы вынуждены выслушивать ржачные истории из гандбольной жизни, притом что смешного в них ноль. У меня нет никакого желания продолжать их слушать, поэтому я перешел на согласование всех вопросов по электронной почте, даже если он при этом сидит за стенкой, в двух метрах от меня. Когда мы сталкиваемся в коридоре, я вижу по его лицу, что он удивлен моим поведением, но тут уж ничего не поделаешь.

Вот она, ее работа, наконец-то. Между «Les mots et les choses»[1 - М. Фуко. «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1966).] Фуко и стопкой с отчетностью по успеваемости студентов, прослушавших базовый курс в весеннем семестре 2012 года. Мы прозвали его «вешний».

Я сажусь за свой стол и пролистываю то, что она написала. Три дня назад я получил мейл от этой студентки, она спрашивала, нельзя ли зайти забрать работу и услышать мое мнение о прочитанном. Разумеется, ответил я, только вот какую цель она преследует? Задание она сдала четыре месяца назад.

Теперь я вижу, что там масса ошибок, допущенных по небрежности. На первой странице она поместила карту Дании того периода, когда страна была больше, а территория, на которой сейчас расположен университет, была датской. Ольга Преображенская, так зовут девушку. Преображенская.

Что я про нее помню? В аудитории она всегда сидела за одним из последних столов, высокие скулы, бледная кожа. Если память мне не изменяет, она как-то рассказывала, что приехала из Петербурга, а вот, кстати, и она, Ольга-как-ее-там-Преображенская собственной персоной. Привет, говорю я, поднимаюсь со стула и приглашаю ее войти. Я уже забыл, что она такая высокая. Никак не ниже метра семидесяти пяти. Очень стройная и худенькая, ладно сложенная, этого у нее не отнимешь.

Спасибо, что нашли время, говорит она и улыбается своими ярко-красными губами. Она настаивает, чтобы я говорил с ней по-датски, хотя кашеобразный язык моей страны дается ей с трудом. Ее шведский, правда, тоже оставляет желать лучшего, но у нас здесь, на филологическом факультете, это не проблема. Студенты приезжают из разных стран, все говорят кто на чем может и чувствуют себя свободно.

Я хлопаю ладонью по ее листкам, словно говоря тем самым: ну посмотрим, что у нас тут. Что ты хочешь от меня услышать?

Она ничего не говорит, молча расстегивает длинными пальцами верхние пуговицы на своей кофточке. Под ней открывается белый топик с двумя узкими лямками. Я отчетливо вижу их, две маленькие грудки, почти как у девочки. Лифчика на ней нет.

Я бесцельно переворачиваю листки и изрекаю что-то про Роскильдский мир, но на самом деле не свожу глаз с того, что она, очевидно, хочет мне продемонстрировать.

Тут она объясняет на своем раскуроченном до неузнаваемости датском, что в действительности она пришла поинтересоваться, не смогу ли я руководить ее магистерской, которую она начнет писать осенью здесь, в университете. Собственно, она подумала, почему бы не расширить ту работу, которую я сейчас держу в руках, поэтому и пришла поговорить.

Я говорю ей, что да, тема на самом деле актуальная и интересная, вне всякого сомнения, но как она, вероятно, помнит, я специализируюсь на датской литературе и культурологии с позиции географических факторов. Демонстрирую ей фотографии табличек и дорожных знаков, развешанные у меня на доске для объявлений, и рассказываю, как я весь февраль и март таскался пешком по Дании и Швеции, делая эти снимки, поскольку знаки, которыми мы пользуемся, например, дорожные, очень многое могут сказать о ментальном пространстве, в котором их установили. В качестве классического примера я привожу датскую табличку с надписью: Собака кусается, тогда как шведский вариант того же знака звучит несколько мягче: Осторожно, собака. Разве это не свидетельствует о том, кто мы и как мы мыслим?

Она улыбается, давая мне понять, что я чересчур увлекся.

Эта улыбка выводит меня из себя – что она себе возомнила? Что перед ней тут, мальчик? Может, в России такие штучки и прокатывают, но не надо заявляться сюда, в мой кабинет, и разыгрывать тут свои женские козыри, которых к тому же и нет, и, ловя себя на том, что, совершенно не стесняясь, пялюсь на ее грудки-«вишенки», я слышу собственный голос, говорящий, что изучение датского здесь, в Лундском университете, конечно же, не ограничивается узкими рамками, и я обязательно подумаю над ее предложением.

Отличная идея, мне очень нравится,

говорю я и делаю глоток белого вина, бутылку которого тесть привез с собой. Он неплохо понимает в винах.

Мы выходим на новую террасу. Тесть объясняет мне, что яблони, которые я только что посадил, на самом деле никакие не яблони, а айва. Вы не сможете ее есть, говорит он. Ее даже птицы не клюют. Зато, как следует из его слов, у меня будет адски много падалицы осенью, и все это сгниет у меня впустую.

Я парирую, что такова моя се ля ви, и мы смеемся. И выпиваем еще вина.

Он мне нравится, тесть. Раньше он преподавал в гимназии и привык держать всех и вся в ежовых рукавицах.

А вот тещу я терпеть не могу. До меня уже дошло, что она всегда считала меня типом, которого Аннике не следовало выбирать в мужья. Она вообще человек, который всего боится.

Да, прекрасная идея, повторяю я, когда теща с тестем наконец собрались домой и мы стоим в дверях. Было решено отметить день рождения Анники в городке Симрисхамн 18 июня. Своим тесным кругом, плюс Анника позовет пару-тройку подружек. Можно еще, наверное, пригласить кого-то из коллег, пару человек, и на этом все.

Когда они уходят, а Анника садится смотреть по телевизору шоу Фредерика Скавлана[2 - Фредерик Скавлан – норвежский актер, журналист и телеведущий. За свое ток-шоу первым из норвежцев получил звание лучшего ведущего на шведском телевидении.], я поднимаюсь к себе и устраиваюсь за компьютером. Я знаю, жена терпеть не может, когда я так поступаю, но я все-таки делаю это. Не хочу смотреть шоу. Этот Скавлан – самовлюбленный тип, которому к тому же не терпится показать, какой он весь из себя скромный и вежливый. Получается это у него довольно скверно.

В почте письмо от Ольги. Она благодарит за встречу и спрашивает, успел ли я уже подумать над ее предложением. Я опять чувствую, как закипаю от злости, вспоминаю ее худенькую фигурку, сидевшую передо мной, кости торчат отовсюду, как у скелета, груди никакой. Отвечаю ей, что, если не произойдет чего-то непредвиденного, то в общем-то я готов быть ее научным руководителем.

Направляясь в следующую среду

на заседание кафедры, которое скоро начнется в факультетском клубе, я прохожу через столовую с чашкой горячего, только что сваренного кофе в руке и вдруг замечаю Ольгу.

Она стоит под дождем в компании какого-то парня. Дождь льет как из ведра. Я вижу, как она пытается объяснить что-то своему спутнику, и ее слова его ранят. Он похож на одного блондина, Торстена, который когда-то был моим студентом. Один из тех избалованных парней, у которых вечно пухлые щеки и которые чуть ли не до седин выглядят юнцами.

Впрочем, под это описание вполне подходят многие шведы. Бьорн Борг[3 - Бьорн Руне Борг – знаменитый шведский теннисист.] один из них, и мне кажется, что на самом деле с него и пошла традиция шведов так выглядеть.

Ольга закуривает сигарету, хотя табличка, к тому же довольно большая, предупреждает, что запрещено курить в радиусе пятнадцати метров от здания факультета.

В такой ливень это приличное расстояние. Но Ольге, похоже, наплевать на подобные предупреждения. Никак не пойму, нравится ли она мне. Правда, выглядит она отменно, приходится это признать. В ней есть что-то притягательное, но я пока не могу уловить, что именно. Мне кажется, ее притягательность как-то связана с тем, что все в ней какое-то вытянутое. Длинные ноги, руки длинные – да даже пальцы ощутимо длиннее, чем обычно у девушек, и все это мне очень нравится. Как и выражение ее глаз. От нее исходит грубоватое, русское обаяние, смешанное при этом с неуверенностью, присущей всем молодым людям. И это очень сексуально.

Через стеклянную дверь мне видно, как Бритта подзывает меня рукой. Собрание сейчас начнется.

Я бреду нога за ногу, потому что мне не хочется ничего упустить из разговора Ольги с молодым человеком, но упускать больше нечего, потому что Торстен тащится восвояси, понурив голову. Да, Торстен, вали под дождь, давай, давай, под дождь.

Я ускоряю шаг и вхожу в клуб, где собрались преподаватели и где меня, я это прекрасно знаю, ожидает тоскливое до зевоты времяпрепровождение, но я помню о том, что скоро снова увижу Ольгу, потому что уже через два часа она придет ко мне как к научному руководителю на первую консультацию.

Я выхожу в коридор

посмотреть, не идет ли Ольга, потому что она должна была появиться еще четверть часа назад. Это никуда не годится. Я возвращаюсь в кабинет и надеваю плащ, поскольку дождь и не думал прекращаться. Поливает вовсю. Когда она через какое-то время придет, меня уже на факультете не будет, и сегодня я уже не вернусь на работу, я не намерен торчать здесь и просиживать штаны как идиот. Поскольку я не из тех людей, которые ждут, и уж точно не из тех, кто будет слоняться из угла в угол, убивая время.

В коридоре раздаются быстрые шаги.

Я сажусь за стол. Делаю сосредоточенное лицо. Плащ. Обнаруживаю, что он все еще на мне. Поспешно стаскиваю его и кладу на стол. Так тоже не очень. Отправляю его на крючок вешалки, где ему и место. Напускаю на себя вид ужасно занятого человека. Не вчитываясь, листаю какие-то бумаги.