Пираньи Неаполя

– Да, но коллекционеры?то не подожгут тебе склад и в полицию, если что не так, не заявят… – Тукан попробовал угрожать.

Хан не дрогнул и, обратившись к Николасу, сказал:

– Ты чего за пса с собой привел? Почему он на меня лает?

– Хочешь убедиться, лаем мы или кусаем? Думаешь, мы не из Системы? – не замедлил огрызнуться Тукан.

– Ну тогда и за тобой придут.

– Да кто за мной придет?!

С каждым словом они опасно наступали друг на друга, пока наконец Николас не оборвал приятеля:

– Ну все, хватит, Тукан.

– Все, вы меня достали, убирайтесь или сейчас проверим, как он стреляет, – сказал Хан. Теперь он владел ситуацией, но Николас не собирался ее усугублять и выставил свои условия:

– Ладно, китаеза, угомонись. Один возьмем, но рабочий.

– Иди, пробуй. – И китаец вложил ему в руку оружие. Николас покрутил механизм, чтобы извлечь барабан для зарядки, но у него ничего не вышло.

Попробовал еще раз – безрезультатно:

– Черт, как она работает, эта штука? – И передал пистолет Хану, признав свое бессилие. Хан взял пистолет и сразу выстрелил, не меняя положения руки. Николас и Тукан подпрыгнули от неожиданности и тут же устыдились своей неконтролируемой реакции. Пуля начисто снесла голову пластмассовой кукле, осталось одно розовое тело. Хан надеялся, что не придется повторять выстрел.

– Да зачем нам, – начал Тукан, – этот металлолом?

– Это лучшее, что у меня есть. Или берите, или проваливайте.

– Возьмем, – отрезал Николас. – Но это дерьмо ты отдашь нам за пятьсот евро, и точка.

Николас принес пистолет домой. Спрятал его в трусы раскаленным стволом книзу. Спокойно прошел по коридору, выложенному белой и зеленой плиткой. Отец ждал его в столовой.

– Давай ужинать. Мать придет поздно.

– Ага, щас.

– Что за “щас”! Как ты разговариваешь?

– Как умею.

– Пишешь ты лучше, чем говоришь.

Отец в клетчатой рубашке сидел за столом, наблюдая за собственным сыном, как за чужеродным созданием. Столовая была небольшой, но аккуратной, можно сказать, оформленной со вкусом: простая мебель, красивые бокалы за стеклом буфета, керамическое блюдо из Деруты – трофей, привезенный из поездки в Умбрию, – где обычно лежали фрукты, скатерть с рыбками и выцветший коврик на полу. Немного перестарались с освещением, но так уж вышло. Мена хотела, чтобы в доме было много света, отцу же было все равно. Книги стояли на полках в коридоре, ведущем в гостиную.

– Позови брата, и идите за стол.

Николас, не двинувшись с места, заорал:

– Кристиан!

Отец досадно поморщился, но Николас не обратил на это внимания. Слегка убавил громкости и снова позвал брата. Прибежал Кристиан – в шортах, белой рубашечке, на лице широкая улыбка – и тут же уселся за стол, с шумом придвинув стул.

– Эй, Кристиан, знаешь же, что мама ругается. Поднимай стул, а не волочи его.

Кристиан приподнял стул вместе с собой, во все глаза глядя на брата, стоявшего неподвижно, как статуя.

– Может, ты сядешь, синьор Щас? – отец приоткрыл кастрюлю. – Я приготовил макароны со шпинатом.

– Макароны со шпинатом? Это что? Низида?

– А ты откуда знаешь, что едят в Низиде?

– Знаю.

– Он знает, – эхом повторил братишка.

– А ты помолчи, – сказал отец, наполняя тарелки, и старшему: – Сядь, пожалуйста!

И Николас сел перед тарелкой с макаронами и шпинатом, с китайским пистолетом в трусах.

– Что делал сегодня? – спросил отец.

– Ничего, – ответил Николас.

– А кто с тобой был?

– Никто.

Отец замер с вилкой у рта:

– Интересно, что значит “ничего”? И кто такие эти “никто”? – Он посмотрел на Кристиана, как будто искал у него поддержки, но тут вспомнил, что оставил на плите мясо, и убежал на кухню. Оттуда донеслось бормотание: – Никто! С ним был никто! Он же ничего не делает, понятно вам, ничего. А я пашу как проклятый на это ничего. – Последнюю фразу он повторил, внося в столовую на блюде дымящееся мясо: – Я пашу на это ничего!

Николас пожал плечами, он сидел и рисовал узоры вилкой на скатерти.

– Ешь давай, – сказал отец, увидев, что младший уже опустошил тарелку, а старший ни к чему не притронулся.

– Ну, что ты делал? В школе был? А в школе никого не было? По истории тебя спрашивали? – Он сыпал вопросами, а Николас сидел с выражением любезного безразличия, как иностранец, не понимающий язык.

– Ладно, ешь, – продолжал отец, но тут встрял Кристиан:

– Нико уже большой.

– Большой? Да где он большой? Ты лучше помолчи, а ты ешь. – Это Николасу. – Ты понял? Ешь! Пришел домой, сел за стол и ешь.

– Если я поем, потом захочу спать и не смогу делать уроки, – ответил Николас.

– Значит, будешь делать уроки? – отец оставил раздраженный тон.