Безумный корабль

– Ага, – снова поддакнул Брэшен. Вряд ли к месту было бы прямо теперь напоминать капитану о более чем сомнительном происхождении большинства этих самых «вещичек отменного качества». На своем «Кануне весны» капитан Финни торговал у побережий пиратского архипелага, скупая награбленное, которое потом перепродавал посреднику в городе Свечном. Оттуда пиратские трофеи уже вполне легальным образом расходились по другим рынкам приморья. Это Брэшен давно уже понял, а в подробности вдаваться у него никакого желания не имелось. На «Кануне» он служил старшим помощником. За это (а также за исполнение время от времени обязанностей телохранителя при капитане) он имел отдельную каюту, кое-какое жалованье… и отличнейший циндин для услады души. Что еще надобно человеку?

– Вещички, – повторил Финни. – Вещички что надо. Отборный товар… Мы ведь головами рискуем, чтобы его доставать. Мы. Ты и я. А потом мы привозим это добро в Свечной… И что же мы за него получаем?

– Деньги?.. – предположил Брэшен.

– Слезы это, а не деньги. Мы им жирного порося, а они нам обглоданные кости кидают. Но вместе, Брэшен, мы с тобой могли бы себя на черный день обеспечить…

– Ну и что ты предлагаешь?

Разговор все меньше нравился Брэшену. Финни имел долю в «Кануне», но владельцем его не являлся. Брэшен же совершенно не желал заниматься откровенным пиратством. Он успел уже нахлебаться этого в отрочестве. И решил, что с него хватит. Нет уж! Перепродавать награбленное – еще куда ни шло, но дальше – ни шагу. Может, он и перестал быть уважаемым старпомом с живого корабля «Проказница», каким был когда-то… Пускай он не был теперь и вторым помощником с промысловика «Жнец»… Но до пиратства он еще не опустился. Ни в коем случае!

– Я к тебе все время присматривался, – сказал Финни. – Ты точно родился в одном из старинных торговых семейств Удачного, так ведь? Младший сын или еще что-нибудь, я уж не знаю, но связи в Удачном у тебя есть точно. И ты запросто можешь ими воспользоваться, если захочешь. Мы могли бы отправиться туда, ты бы переговорил с кем надо, и мы продали бы отборный товар за те волшебные штучки, которые водятся у тамошнего купечества. Разные там поющие колокольчики, душистые драгоценности и все такое прочее, понимаешь?

– Не пойдет, – сказал Брэшен. И запоздало осознал, что выдал слишком прямой и грубый отказ. Следовало смягчить сказанное, что он немедля и сделал. – Мысль-то хорошая… Блестящая мысль, правду сказать. Вот только есть одна закавыка… – И в порыве правдолюбия, причиной коего был, вероятно, циндин, он вывалил Финни все, как оно было: – Ты не ошибся, я в самом деле из старинной семьи. Но если считать семью кораблем, то я давно уже стал запутавшейся снастью, так что меня решительно и бесповоротно отрезали. Если я буду помирать от жажды у своего папаши под дверью, мне и стакана воды никто не подаст… Да что там, гори я заживо – мой старик даже на огонь не пописает. Вот какого они там обо мне мнения. Что уж говорить о торговой сделке, которую я мог бы для тебя организовать!

Финни расхохотался, и Брэшен, криво улыбаясь, засмеялся тоже. При этом какой-то частью сознания он изумлялся, что за нелегкая дернула его рассказывать о подобных вещах… да еще и подтрунивать над своим положением. «Все лучше, чем пьяные слезы», – решил он наконец. Вот Финни отсмеялся и, посерьезнев, отхлебнул пива из кружки, а Брэшен подумал: «Интересно, жив ли еще его отец? И где он остался?..» Быть может, у Финни имелась и своя семья. Жена да детишки. Быть может… Брэшен на самом деле почти ничего не знал о нем. Да и знать не хотел. Потому что так оно было лучше.

По большому счету, имейся у него хоть капля здравого смысла, ему следовало бы прямо сейчас – пока разговор не зашел слишком далеко – подняться из-за стола, сказать, что надо бы проверить работу команды, и откланяться, не рассказывая Финни больше ничего о себе и своем прошлом… Если бы да кабы!

Вместо этого он выплюнул размокшие остатки циндина в поганое ведро под столом и потянулся к коробочке. Финни наблюдал, ухмыляясь, как Брэшен отламывает себе кусочек.

– А что нам до твоего старика? – спросил он затем. – У тебя ж наверняка осталось полно друзей-приятелей, так ведь? Да и город небось знаешь, наслышан, кто там чем занимается. Хоть слухи какие, кто не брезгует краденое по дешевке толкнуть… В любом городе всяко найдется пара-тройка любителей горстку денежек потихоньку себе в кошелек ссыпать! Мы бы и заходили туда один-два раза в год… с наилучшим товаром, о котором наши обычные перекупщики и знать-то не будут. Отложим немножко, зато самое добротное, и сбагрим налево. И все шито-крыто!

Брэшен кивнул – не столько Финни, сколько собственным мыслям. Вот она, воровская честь. Финни собирался погреть руки за спиной у партнеров. И собирался без шума ввести Брэшена в дело, если Брэшен поможет ему в налаживании связей. Тьфу, низость какая… Неужели, наблюдая за ним день за днем, Финни решил, будто он на такое способен?

«А как долго я буду притворяться, будто действительно не способен? И вообще, какой смысл?..»

– Подумаю, – сказал Брэшен капитану.

– Вот и отлично, – улыбнулся Финни удовлетворенно. – Ты уж подумай.

Дело шло к вечеру…

Уинтроу сидел на корточках подле Кеннита. Дело происходило на баке.

– Снимайте его с одеяла, только осторожно, – велел он матросам, вынесшим капитана на палубу. – Он должен лежать прямо на досках… Чтобы между ним и диводревом по возможности ничего не было.

Неподалеку, скрестив на груди руки, стояла Этта. На ее лице не отражалось никаких чувств, и в сторону Проказницы она старательно не смотрела. Уинтроу, в свою очередь, силился не смотреть на пиратку. Заметил ли еще кто-нибудь, как она сжала кулаки и плотно стиснула зубы?.. Этта изо всех сил сопротивлялась решению Уинтроу проводить операцию именно здесь. Она хотела, чтобы это болезненное и грязное дело совершилось за стенами каюты, подальше от посторонних глаз. Тогда Уинтроу привел ее сюда и показал на палубе кровавый отпечаток своей собственной пятерни. Он пообещал Этте, что Проказница поможет Кенниту одолеть боль, как помогала тогда, когда ему самому резали палец. И Этта в конце концов уступила.

В действительности ни Уинтроу, ни Проказница не были так уж уверены, сумеет ли она толком помочь. Но поскольку лекарский сундучок так до сих пор и не нашелся, даже самая малость, которую она сумеет ради Кеннита сделать, придется более чем кстати…

Корабль стоял на якоре в безымянной бухточке какого-то острова, не фигурировавшего ни на одной карте. Уинтроу еще раз подходил к Брику с теми же двумя вопросами, что и ранее: найден ли лекарский сундучок и когда они могут прибыть в Бычье Устье. Ни тот ни другой ответ особой радости не принес. Лекарские принадлежности так и не отыскались. Что же до Бычьего Устья – Брик вообще не знал, как туда возвратиться в отсутствие Соркора и без водительства «Мариетты».

Это последнее известие очень разочаровало Уинтроу, но не слишком удивило его. В самом деле, временное командование «Проказницей» было для Брика колоссальным и неожиданным повышением. Всего несколько дней молодой пират был обыкновенным матросом. Он не владел искусством навигации и не умел читать карты. Поэтому он собирался найти спокойное место, бросить там якорь и ждать, пока их найдет Соркор на «Мариетте»… либо пока сам Кеннит не поправится в достаточной мере, чтобы вести корабль.

Когда Уинтроу, не слишком веря собственным ушам, спросил: «Так мы что, совершенно заблудились?» – Брик ответил: «Знать, где мы находимся, – это одно, а вот что касается безопасного курса куда-либо – это совсем другое». Сдержанный гнев, прозвучавший в голосе молодого моряка, заставил Уинтроу сейчас же прикусить язык. И еще он подумал, что в особенности бывшим рабам не следует знать, в какое положение они угодили. Уж очень хорошую возможность это предоставило бы Са’Адару для решительных действий!

Странствующий жрец даже и теперь маячил на краю небольшой толпы, собравшейся на носовой палубе. Помощи своей Са’Адар не предлагал, а Уинтроу не стал и просить о ней. Он знал: странствующие жрецы в своих путешествиях выступают чаще как судьи и мастера переговоров, а не как целители или ученые. Уинтроу же, относясь с величайшим почтением к мудрости жрецов этого ордена, вечно чувствовал себя не в своей тарелке, когда размышлял о праве одного человека судить других. И сейчас пристальное внимание Са’Адара не прибавляло ему ни спокойствия, ни уверенности в своих силах. Он чувствовал на себе взгляд жреца, и по коже пробегал мороз: он нутром знал, что этот человек считает его недостойным священнического звания. Са’Адар о чем-то тихо разговаривал с двоими «расписными», по обыкновению сопровождавшими его… Уинтроу попытался не думать о них, выкинув из головы мысли о близком присутствии Са’Адара. «Помогать не желаешь, так хоть не мешай. Не позволю тебе меня отвлекать!»

Поднявшись, Уинтроу прошел к самому форштевню корабля. Проказница взволнованно оглянулась навстречу.

– Я буду стараться изо всех сил, – сказала она еще прежде, чем Уинтроу успел к ней обратиться. – Ты только помни, что кровной связи у меня с ним нет. Он нам не родственник… И он на борту слишком недавно, я даже не успела как следует с ним познакомиться… привыкнуть к нему… – И она опустила глаза, тихо добавив: – Боюсь, толку от меня будет не много…

Уинтроу перегнулся через поручни, его ладонь нашла ее руку.

– Тогда, – сказал он, – поделись своей силой со мной. И это уже будет величайшая помощь.

Их ладони соприкоснулись, заново утверждая связывавшие их странные узы. И Уинтроу в самом деле ощутил, как переливается в него сила корабля. Осознав это, он увидел ответную улыбку на лице изваяния. Была она не знаком радости, даже не выражением того, что между ними двоими все в полном порядке, – нет, это было свидетельство их общей решимости. Что бы им ни грозило извне, как бы ни приходилось им обоим сомневаться друг в друге – но здесь и сейчас, в этом великом деле, они будут вместе. Уинтроу подставил морскому ветру лицо и вознес молитву Всеотцу Са, испрашивая водительства и вразумления. Потом обернулся к распростертому на палубе Кенниту и тому, что его ожидало. Набрал полную грудь воздуха… Проказница была вместе с ним, неразделимо.

Кеннит лежал очень тихо, и обоняния Уинтроу даже на расстоянии достиг запах бренди. За это следовало благодарить Этту. Она долго сидела у постели пирата, уговорами вынудив его выпить гораздо больше, чем он поначалу намеревался. Вот только Кеннит оказался удивительно крепок на спиртное. Пьяный в стельку, он все же не потерял соображения. И опять-таки Этта выбрала матросов, которым предстояло держать его. К большому изумлению Уинтроу, трое этих избранных были освобожденными невольниками, причем один – даже из «расписных». Им было явно не по себе, но они с самым решительным видом стояли под взглядами многочисленных зевак…

Вот этих последних Уинтроу и счел своей неотложной заботой. Он проговорил без истерик, но повелительно:

– Пусть останутся только те, кто назначен в помощники. Все прочие пусть разойдутся и освободят место.

Он не стал ждать, станут ли ему повиноваться. Если не станут – это будет дополнительное унижение, которое ему было совсем ни к чему. К тому же он был уверен: посмей люди перечить – тотчас вмешается Этта.

Он опустился подле Кеннита на колени… Не слишком удобно будет резать его лежащим на палубе, но Уинтроу знал: пока у Проказницы есть хоть какая-то возможность придать ему сил – дело того стоит…

Он еще раз оглядел разноперые инструменты, которые удалось раздобыть. Все было аккуратно разложено на куске чистой холстины, и настоящий лекарь воистину пришел бы в ужас от такого набора. Ножи, заново отточенные и блестящие, были с камбуза. Две пилы были позаимствованы из имущества корабельного плотника. Иглы, толстые, грубые, предназначались для шитья парусов. Несколько иголок потоньше – обыкновенных швейных – предоставила Этта. Этта же приготовила ровные полоски чистой ткани для повязок – льняные и шелковые…

Только подумать – чтобы на корабле да не подобрать ничего более подходящего!.. Ведь у каждого матроса из команды были и нитки, и иголки, да и инструмент кое-какой водился. Но все принадлежавшее убитым морякам, до последней вещи, точно в воздухе растворилось. Уинтроу про себя был уверен, что бывшие рабы, захватив корабль, быстренько все прикарманили. И то, что ни один из них не пожелал чем-либо поделиться, очень ясно говорило об их чувствах в отношении Кеннита, присвоившего корабль. Уинтроу вполне мог их понять… Вот только легче от этого ему не становилось. Он смотрел на грубые инструменты, очень мало подходившие для операции на живом человеческом теле, и все яснее понимал, что обречен потерпеть неудачу. Чем кромсать ногу Кеннита этими ножами, он с таким же успехом мог бы просто отхватить ее топором…

Он поднял глаза и нашел взглядом Этту.

– Нужны инструменты получше, – сказал он ей тихо. – Этими я просто не смею начать…

Она поразмыслила о чем-то… Мысли ее явно унеслись далеко.

– Вот бы нам лекарский припас с «Мариетты», – проговорила она с досадой. На краткий миг была сброшена маска, и она показалась Уинтроу совсем девчонкой. Она тронула волосы Кеннита, пропустила сквозь пальцы черный вьющийся локон… Сколько нежности было в ее взгляде, обращенном на дремлющего капитана!

– Меня бы устроил и тот, что имелся на «Проказнице», – так же тихо и серьезно ответил Уинтроу. – До восстания его всегда держали в каюте старпома. И там было многое, что сейчас очень бы нам пригодилось. И лекарства, и инструменты. Будь все это здесь, Кенниту намного легче пришлось бы. Вот только никто не знает, куда сундучок подевался…

Глаза Этты тотчас потемнели, брови сошлись в одну черту.

– Уж так прямо и никто? – холодно спросила она. – Кто-нибудь всегда что-то да знает. Надо только уметь правильно спрашивать…

Она поднялась резким движением. И двинулась через палубу, доставая нож из ножен при бедре. Уинтроу тотчас угадал, куда она направлялась… Са’Адар с двоими телохранителями хотя и отступил прочь, как было велено в самом начале, однако носовой палубы не покинул. Вот странствующий жрец заметил Этту и обернулся навстречу… Слишком поздно! Его презрительный вид мгновенно сменился выражением потрясения и испуга, ибо Этта без лишних слов чиркнула его бритвенно-острым лезвием по груди. Жрец с криком шарахнулся прочь, потом уставился на распоротый передок своей рубахи. По волосатой груди пролегла тонкая линия; вот она расширилась, налилась красным… потекла кровь. Здоровенные «расписные», охранявшие Са’Адара, во все глаза смотрели на нож, который Этта держала в опущенной руке – наготове. А за плечами у нее уже стоял Брик с каким-то пиратом.

Некоторое время никто не двигался и не говорил. Уинтроу явственно слышал мысли Са’Адара, взвешивавшего, как поступить. Нож Этты всего лишь рассек ему кожу – очень болезненная рана, но для жизни совсем не опасная. А могла ведь прямо на месте кишки ему выпустить… Что ей было нужно, этой ведьме?

Для начала Са’Адар напустил на себя выражение поруганной добродетели.

– За что?.. – вопросил он, точно актер на подмостках. И широко развел руки, показывая всем длинный порез на груди. Он даже чуть повернулся в сторону, обращаясь не к одной только Этте, но и к столпившимся на шкафуте[9 - Шкафут – на парусных кораблях палубный настил вдоль бортов в средней части корпуса.] бывшим рабам: – За что ты избрала меня мишенью своего гнева? Какое зло причинил я тебе? Я всего лишь вышел вперед, дабы предложить свою помощь…

– Мне нужен корабельный лекарский сундучок, – отрезала Этта. – И немедленно!

– Но у меня его нет! – сердито воскликнул Са’Адар.