Падди Кларк ха-ха-ха

– Как прошлый раз?

– Ага.

– Ужас. Бедняжка.

Синдбад всхлипнул.

– Это ты у нас растешь, – успокаивала Синдбада мама. – Вырастешь высокий-превысокий.

У меня ноги никогда не болели от роста.

– Очень высокий. Вот будет славно, да? А уж как легко станет соседские яблоки красть!

Мы покатились со смеху.

– Проходит?

– Вроде…

– Вот и хорошо. Высокий и красивый. Девчонки будут штабелями падать. От вас от обоих.

Когда я снова открыл глаза, ма все еще сидела у постели Синдбада. Тот спал. Это было понятно по сопению.

Мы ввалились в зал. Отдавали три пенса мистеру Арнольду и проходили. Все передние сиденья заняли малявки: пятилетние, шестилетние и прочие младшеклассники. Неважно: как только погасят свет, мы все залезем на сиденья с ногами. На задних сиденьях сидеть с ногами гораздо удобнее. А вот и Синдбад со своим классом. В новых очках! Одно стекло очков было заклеено черным, как у миссис Бирн с нашей улицы. Па говорил, что это чтобы второй глаз разрабатывался, а то лентяйничает. По дороге домой после покупки очков, мы ели мороженое «Голли»[31 - Ванильное мороженое с черной глазурью, с изображением на упаковке карикатурного негритенка Голливога. Было очень популярно в Ирландии, с 1992 г. продается под названием Giant Bar [Гигантская плитка] в другой упаковке.]. Ехали мы на поезде. Синдбад заявил маме, что когда вырастет, то первые пять фунтов, которые заработает, он потратит на то, чтобы дернуть стоп-кран и заплатить штраф.

– А какую работу ты найдешь, Фрэнсис?

– Буду фермером.

– Фермеры на поезде не ездят, – вмешался я.

– Почему нет? – удивилась мамка. – Конечно, ездят.

На дужках очков были проволочки, которые накрепко закручивались вокруг ушей, чтобы хозяин не потерял очки. Синдбад все равно потерял.

Случалось, по пятницам после малой перемены отменяли занятия, и в актовом зале крутили кино. По четвергам нас предупреждали, что надо принести по три пенса. Лиам с Эйданом однажды забыли, а их все равно пустили, только пришлось дожидаться, пока войдут все, кто заплатил. Мы стали кричать, что мистер О’Коннелл не мог наскрести шесть пенсов зараз. Это я придумал так дразниться. Они принесли деньги в понедельник, но мы повторяли это снова и снова, и Эйдан разревелся.

Хенно управлял кинопроектором и страшно собою гордился. Сидел за ним, как за штурвалом истребителя. Стол с проектором стоял за нашими спинами, посередине между рядами сидений. Как только свет выключали, мы, выползали в проход, приподнимались и в луче проектора строили пальцами разные фигуры, чаще всего лающую собачку. Тени появлялись на экране. Это была простая часть. Труднее было вернуться на свое место прежде, чем включат свет. Все тебя не пускают, задерживают в проходе, пинают, на пальцы наступают, а ты ползешь под креслами в грязи, в пылище… Потрясающе!

– Достаньте тетради по английскому языку, – сказал Хенно.

Мы помешкали.

– Anois[32 - Сейчас же (ирл.).].

Пришлось доставать. Мои все были обернуты в обои, которые остались у тети Мьюриэл после ремонта в ванной. Она тогда отдала папке рулонов десять.

– На целый Тадж-Махал обоев накупила, – пошутил па.

– Тихо ты, – шикнула мама.

Тетрадь я подписывал через трафарет. Патрик Кларк. Класс мистера Хеннесси. Английский язык. Руками не трогать.

– Этот ряд и этот, – велел Хенно, – несите тетради. Seasa?g? suas[33 - Встаньте (ирл.).].

Мы отдали тетради Хенно, а он преспокойно подсунул их под передние ножки стола, чтобы изображение на экране было ровным.

Учителя стояли сбоку по двое-трое и шикали на нас весь фильм. Приваливались к стене; кое-кто курил. Только мисс Уоткинс ходила вокруг дозором, но ни разу никого не поймала, потому что все видели ее голову на экране, если она приближалась к проходу.

– Не заслоняйте! Ну, не заслоняйте, пожалуйста! – кричали тогда мы.

Если день стоял солнечный, происходящего на экране, по большому счету, было и не разглядеть – шторы на окнах были слишком тонкие. Мы радовались каждому облаку, закрывшему солнце, и свистели, когда солнце снова выходило. Иногда мы просто слушали фильм, но было легко понять, что творится на экране.

Обычно вначале показали пару-тройку мультиков про дятла Вуди[34 - Дятел Вуди (англ. Woody Woodpecker) – мультипликационный антропоморфный дятел, герой большого количества мультфильмов. Известен своим заливистым криком-смехом, появляющимся на заставке.]. Я умел издавать клич дятла Вуди.

– Тихо! – кричали учителя. – Перестаньте!

Но потом они уходили. Когда мультики про Вуди заканчивались и начинались «Три балбеса»[35 - «Три балбеса» (англ. The Three Stooges) – трио американских артистов водевиля, снявшееся в 190 короткометражных фильмах. Их отличительной чертой был фарс и буффонада.], в кинозале оставались только Хенно, мистер Арнольд и мисс Уоткинс. От клича дятла Вуди болело горло, но оно того стоило.

– Я знаю, что это ты, Патрик Кларк.

Мисс Уоткинс щурилась в нашу сторону, но ничего разглядеть не могла.

– Давай еще раз!

Я дождался, пока она не уставится прямо на нас, и снова завопил:

– Уаа-ках-ках-ках-кех-кух…

– Патрик Кларк!

– Это не я, мисс.

– Это птичка на экране, мисс.

– Ваша голова мешает!

– На свету заметны блошки в вашей голове, мисс!

Она, по-прежнему застя луч проектора, подошла вплотную к Хенно, однако тот не соизволил остановить сеанс.

– Уаа-ках-ках-ках-кех-кух…

«Три балбеса» мне тоже нравились. Иногда крутили «Лорела и Харди»[36 - «Лорел и Харди» (англ. Laurel and Hardy) – Стэн Лорел и Оливер Харди – одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино. В общей сложности ими снято более 200 короткометражных и полнометражных фильмов.], но мне больше нравились «Три балбеса». Некоторые называли их просто «Три балбса», но я знал, что правильно: «балбесы», – мне папка сказал. Фильмы про них было почти невозможно пересказать: сплошной галдеж и лупцуют один другого. Звали их Ларри, Мо и Кёрли. Подражая им, Кевин как-то ткнул мне пальцами в глаза – мы все вместе гуляли на пустыре за магазинами, – и я ослеп на целую вечность. Сперва от боли я просто не мог открыть глаза. Голова болела всеми головными болями разом: и болью от слишком большого куска мороженого, и болью от удара веткой в глаз. Я прижал к лицу ладони и не убирал. И дрожал мелкой дрожью, как сестренка Кэтрин, после бесконечной истерики. Притом дрожал против своего желания.

Я даже не соображал, что кричал, это мне после рассказали. Все жутко испугались. В следующий раз, когда я наткнулся плечом на гвоздь, торчавший из стойки ворот, тоже начал орать, но получалось не очень естественно. Тогда я перестал вопить и стал кататься по мокрой земле. Когда вернулся с работы папка, ма тут же рассказала ему, и он отправился к Кевину домой. Я следил за ним из окна родительской спальни. Вернулся, но ничего не сказал. Кевин не знал, что обсуждали его папка с моим, и готовился к смерти, особенно когда разглядел фигуру моего папани сквозь стеклянную дверь прихожей. Но никто его не стал убивать. На следующий день за чаем я рассказал родителям, что Кевину ничего не было. Па даже не удивился.

Глаза у меня налились кровью. И фингал появился вдобавок.