– Журнал «Лиза» рекомендует; Середина зимы, время стирать пуховик!
Почему-то он считал, что это смешно. Женщины были обратного мнения и вероятно, поэтому не торопились остаться у Юмориста на ночь.
Когда в гостях Юморист видел маленькую девочку, он всегда говорил родителям ребёнка:
– Симпатичный у вас мальчик.
Родители поправляли, это девочка. А Юморист смеялся и говорил, что он понял, что это девочка, но специально назвал её мальчиком, «для смеха».
Родители переглядывались и отходили в сторону вместе с ребёнком.
Случалось и так, что в гостях (куда Юмориста звал всё реже и реже) он с хитрым лицом спрашивал:
– Хорошо я выгляжу, хорошо?
Спрашивал несколько раз подряд. И когда ему отвечали, да, ты выглядишь хорошо, он ещё больше расцветал и говорил:
– Третий завтрак – вот секрет моей красоты.
Даже пьяные не смеялись этой шутке.
У Юмориста были высокие, худые и грустные родители. Они работали в медцентре. Работали давно. Папа был завотделением. Мама трудилась там же на полставки. Родители Юмориста очень любили сына. Шуток его они тоже не понимали. Они просто очень любили сына и пропускали его речи мимо ушей. Любовь родителей-медиков была грустная и тихая.
Когда Юморист поступил в медицинский институт, он переключился на шутки про врачей. Однокурсники, вместо приветствия, сразу говорили Юмористу:
– Знаю!
И он даже не успевал сказать:
– Знаешь, новый анекдот?
В институте Юморист влюбился. Девушку звали Катя. Когда она надевала белый халат, Юморист просто глаз не мог от неё отвести. Такая она в халате была взрослая, неприступная. Казалось, она становилась выше ростом. А когда она улыбалась, будто в темном помещении включали свет.
Никогда в жизни бы Юморист не решился познакомиться с Катей. Но случай помог. Они оба перепутали станции, и приехали вместо Электрозаводской на Автозаводскую. Бывает же такое!
Встретились в центре зала с пакетами, в которых лежали халаты и конспекты. Юморист сказал:
– Привет от старых штиблет.
Катя улыбнулась:
– Как тебя зовут?
У Юмориста пропало желание шутить:
– Паша.
– Я – Катя.
– Я знаю.
Юморист бережно пожал прохладную, маленькую руку.
– Нам к какому выходу?
– У меня записано, – заторопился Паша, и достал мятую бумажку из кармана. Нашел название «Электрозаводская».
– Как глупо, – сказала Катя, – Мы все перепутали. Придется отрабатывать.
Она расстроилась. Отрабатывать в анатомичке – приятного мало. Паша, наоборот, почувствовал такой подъем сил, словно вдохнул весь воздух на станции.
Он хотел ответить Кате шуткой, но, неожиданно для себя, начал утешать ее, успокаивать, говорить, что анатомичка – это не страшно. К трупу будет бегать он один, а она подождет на нейтральной территории, он прибежит, перескажет что там у трупа как, и они вместе сдадут зачет. И хотя он не думал шутить, Катя улыбнулась, расцвела.
И начался период невероятного счастья. Паша опекал Катю не зная меры. Провожал, занимал места на лекциях, дарил букеты и кормил при каждом удобном случае. Однажды он сорвался в час ночи, пересек весь город и привез Кате пальчиковые батарейки для электронного будильника.
Они гуляли. Он говорил ей о своем нелепом, нерадостном детстве. Был серьезен, рассказывая случай, когда на даче он ногой наступил в кастрюлю с горячим малиновым вареньем. А Катя смеялась.
– Ты не понимаешь, я очень сильно обжегся! Были волдыри…
Катя смеялась еще громче. Но Паша не обижался. А ведь раньше он был
ужас, какой обидчивый.
Приближался день рождения и Паша начал мучиться. Он хотел позвать к
себе в гости Катю, и не знал, как бы половчее отказать Крапанько.
Крапанько, одноклассник Паши, легко открывал глазом бутылки, постоянно пил пиво и был постоянным и единственным гостем на Пашиных днях рождениях. Обычно они сидели с Крапанько на кухне. Молчали. Пили, а после шли смотреть КВН на компьютере. Крапанько сразу засыпал в кресле, а Паша смотрел мутными глазами в мерцающий экран и студенты, шутившие со сцены, под смех большого зала, казались ему самыми счастливыми людьми на земле.
Паша набрал номер Крапанько.
– …Я… это… не буду справлять.
– А че?
– Заболел, – сказал Паша.
Неожиданно Крапанько сказал:
– Ты чего с Катей своей отмечать будешь?
Пашу словно ошпарило, он покраснел и часто задышал в трубку:
– Да я не знаю… – начал он, не в силах сказать правду.
– Я не обижаюсь, – сказал Крапанько, – Я же понимаю…
Паша сначала не понял, откуда Крапанько знает, но затем вспомнил, что он