«Запечатать эту дьявольскую дыру именем Господа! Но прежде нужно вынести оттуда эту мерзость и предать огню!»
«Сже-е-е-ечь!» – прокричал тонким голоском пробравшийся в келью послушник, после чего один из братьев крепко ухватил его за ухо и вывел вон. Дождавшись, пока затихнут последние «ай-яй-яй» и «ой-ёй-ёй», настоятель продолжил: «Не медлите, братья! А мне нужно сообщить об этом в высшие инстанции».
Всё было исполнено, келья засыпана землёй до потолка через проделанное в крыше отверстие, ибо так было удобнее, поскольку крыша едва возвышалась на землёй. Во время этой операции на голову Ансельма просыпались бесчисленные проклятия, так как монахам было тяжело, ведь монастырь не отличался строгим уставом и многие братья имели склонность к избыточному весу. Однако они всё же не забывали добавлять к проклятьям: «Господи, прости раба твоего за злословие, да прости раба божьего Ансельма за его прегрешения».
Рукописи были сожжены, но один из монахов смог сохранить главную работу Ансельма, а позже её переписали.
В «Извлечении» говорилось о том, что в любой материи содержатся зёрна жизни, нужно только уметь их взрастить, а проще всего, как считал Ансельм, из кристаллов. И он утверждал, что ему это однажды удалось после многодневных бдений над кристаллом кварца.
Как-то за полночь сомкнувший веки Ансельм услышал шорох и, наконец, увидел!
Явившаяся сущность была размером с крысу, но тело имела, формой походящее на морковь. При первом контакте существо укусило Ансельма за палец и спряталось под ложе монаха. Кое-как он его оттуда достал и успокоил, а после смог наблюдать за зверем несколько дней. Вот типичный отрывок из его трактата:
«Создание это, весьма сообразительное и ловкое, пожалуй, превосходящее мою, бывшую частой гостьей этой кельи, но уже почившую крысу, которую я про себя называл Рудольфо. От еды и питья зверь отказывался – только обнюхивал сухари, но никаких признаков голода или жажды я в нём не увидел. Заметил, однако, спустя недолгое время, что существо как бы теряет свой первоначальный желтовато-оранжевый цвет и становится прозрачным. И вот, наконец, уже почти невидимый, зверь помахал мне лапой и исчез. Молюсь, чтобы он оказался в хорошем месте.
Я был, само собой, опечален, поскольку успел привязаться к этому любопытному и ласковому существу, так похожему на маленького человечка. Но больше надежд вызвать его или кого другого у меня нет, поелику я уже не имею кристалла. Где найти ещё, ума не приложу. Есть в нашей обители священная реликвия – нога святой Иустины, а на ней туфля с камнями, но о таком святотатстве – похищении камня, я даже думать боюсь».
Эта чудовищная рукопись «прославила», опозорила монастырь, и он постепенно захирел, а монахи разбежались.
За характерные особенности строения тела того существа шутники из узкого круга лиц, знакомых или слышавших об этом труде, прозвали его: «Извлечение морковных человечков, или Волшебная Крыса».
Будучи много лет буквально одержим желанием раскрыть тайну происхождения названия городка, Старый, а точнее, тогда ещё молодой Енот, наткнувшись на запись о книгах, повредился рассудком, и в его голове оформилась навязчивая идея о тайном обществе. А дальше уж он разукрасил её на свой вкус. Для создания очередной детали той реальности, в которой существовало это общество, Старому Еноту нужно было немного. Например, упоминание о том, что у одного из трёх друзей дверь в дом была выкрашена белой краской (что не типично для здешних мест), вскрыло для Старого Енота целый пласт из жизни тайного общества. Но это было грандиозное открытие, а обычно старый библиотекарь просто думал-думал и вдруг находил ответы на все вопросы и тут же всё это записывал, высунув при этом кончик языка по привычке. Его супруга, видя это, смеялась в кулачок, думая при этом: «Старый пёс опять взялся за своё». Но не следует считать, что слово «пёс» было ругательным, ведь жена Старого Енота очень любила собак и считала их лучшими друзьями человека, и ещё ослов. А вот котов терпеть не могла, всегда подозревая в них волков в овечьих шкурах, однако же в детстве у неё был кот, и его – она любила. Но что-то мы отвлеклись.
Глава 5
Всё вышесказанное, что касается личности библиотекаря, было обычным представлением крепкого, но неглубокого ума о Старом Еноте. А точнее, представлением местного психолога сеньора Переса, любившего ходить во всём белом и ласково улыбаться женщинам и детям, но так как дедушка Веры был хорошо знаком с Алехандро (это настоящее имя библиотекаря), то он смог рассказать много интересного о жизни и взглядах этого человека. Он предупредил Веру, что не следует считать библиотекаря каким-то уж совсем чокнутым, поскольку все его чудачества касались лишь этой истории с названием города, а в остальных вопросах он был совершенно разумен.
Так вот, Алехандро полагал, что три выходца из Европы учредили тайное общество Друзей Истины, и символом этого общества стал енот-полоскун.
Друзья хотели добиться получения чистой истины, не замутнённой всяким сором субъективизма, а енот-полоскун известен тем, что промывает да полощет еду перед употреблением. Вот и друзья старались так же очищать мысли от всего наносного и чувственного, пытаясь увидеть ноумен – вещь в себе, как она есть, вне зависимости от чувственного восприятия, которое является не вечным, а преходящим, то есть феноменом. Они пытались получить эссенцию чистейшего знания, которое можно будет использовать во благо будущего, более совершенного, нежели сейчас, Человечества.
Инструментами для этого служили, например, долгие дискуссии, в которых избегались всякие споры, а приветствовались лишь честные аргументы и доказательства. Проходили же эти собрания только после длительного и дотошного изучения всего возможного материала по интересующему вопросу. Но всё это не могло бы принести результатов, если бы друзья не стояли за воспитание в себе самодисциплины, самоограничения, да что уж там – полного отречения от всех соблазнов, так как они лишь растравливают чувственность человека, делают его эмоциональным и закрывают ему дорогу к Ноумену.
Кажется очевидным, что это общество было наивным плодом эпохи Просвещения с распространённой тогда верой в то, что Вселенную можно познать одним лишь усилием разума, если он достаточно могуществен, хотя стоит сказать, что у нас всё же нет настолько всемогущего разума, чтобы с точностью заключить, что они ошибались, но, может, у кого-то и есть.
По словам Старого Енота, одним из животрепещущих вопросов для этого общества был следующий: можно ли поместить сознание в кристалл? Но, к сожалению, ему остался неизвестным результат этого исследования.
– Ты должна понять, что тут Алехандро сам нарушил принципы этого тайного общества, настоящего или мнимого, поддавшись фантазиям, – добавил дедушка.
Задумавшаяся Вера очнулась и спросила:
– Так можно или нет? Поместить в кристалл?
Дедушка посмотрел на неё с укором, и Вера, уже совсем опомнившись, ответила:
– А-а-а, поняла-поняла, дедушка.
Он продолжил:
– Во главе их общества стоял предводитель – Мастер Чистоты или что-то наподобие, и его знаком являлась белая дверь. Такая дверь означала, что это дом Мастера, который в наибольшей степени постиг искусство очищения мысли. Вероятно, у них существовала своего рода цветовая маркировка, и тогда двери других членов этого маленького братства должны были иметь какие-то цвета, вроде: голубого, бирюзового или что-то в этом роде.
Кстати, тот памятник на центральной площади как раз и посвящён этому обществу. Он не является только лишь материальным воплощением названия города. Его установкой занимался Алехандро, незадолго до своей кончины.
– А-а-а, Три Бобра, – улыбнулась Вера, вспомнив о памятнике перед мэрией, возле которого им нравилось сидеть на лавочке с Марисолью и пёсиком Жукой.
Дело в том, что, по мысли библиотекаря, три енота, сидящие полукругом перед каменной чашей, должны были держать в лапах рукописные свитки. В этой чаше, содержащей Воду Очищения, они как будто хорошенько прополоскали учёные свитки, а после вынули и смотрели, уже довольные Стиркой. Но скульптор, которого отыскал Алехандро, был не слишком-то хорош в своём деле, ну а что, как говорится, «вы хотите за такие деньги»? Вот поэтому жителям города и казалось, что еноты похожи на бобров, которые держат в лапах по полену в предвкушении лакомства, к тому же, они вышли слишком мордастыми, тогда как у настоящих енотов мордочка острая и слегка вытянутая. И хотя все прекрасно знали название памятника, но упрямо продолжали называть его «Три Бобра», и теперь уж изменить это невозможно.
– Кстати, ты помнишь, как-то раз, когда мы ходили проведать Селесту и бабушку, я тебе показал место последнего успокоения Алехандро?
– Помню, дедушка, очень хорошо, там ещё было красивое стихотворение на камне.
– Это называется эпитафия. Так вот, вместо того простого камня там должен был находиться барельеф с изображением енота, но этому воспротивилась жена Алехандро, когда тот отдавал последние распоряжения, предчувствуя близкую кончину. Его жена пожаловалось моей, то есть твоей бабушке, когда та ещё была жива, поскольку они дружили. Рассказала она ей следующее:
«Прихожу я, значит, домой с рынка, а Алехандро, лежащий в постели, посмотрел на меня торжественно и приказал взглядом подойти. (Вера позже пыталась проделать то же самое с Марисолью, но та только спрашивала Веру, зачем она выпучила глаза.) Подхожу, значит, а он и говорит: «Возьми в моём столе, в верхнем ящике, то, что я приготовил когда-то. Это листок в бордовой папке – моё последнее желание».
Ну пошла я, взяла, но ничего сразу не поняла – там была какая-то жуткая картинка. Я спросила: «Что это, Алехандро?».
А он и говорит: «Посмотри внимательнее. Это изображение барельефа, который должен быть установлен в том месте, где я намерен спать вечным сном».
Я поглядела внимательнее, как он и просил, и когда разглядела, то прямо-таки похолодела – на картинке было изображено чудовище! Оно сидело на задних лапах, а лапы огромные – как у медведя! А само-то тело не больно большое – но уродливое! В передних лапах оно держало книгу, а на шее у него покоилась человеческая голова со свирепой рожей.
Я спросила мужа дрожащим голосом: «Что это за гадость такая – прямо смотреть противно?!»
А он отвечает: «Как же ты не видишь? Ведь это енот, но вместо енотовой у него моя голова, и я держу книгу, которая показывает мою любовь к знанию. Там ещё и эпитафия будет».
«И ты хочешь, чтобы я установила это в том месте, где покоятся все наши предки? Ты хочешь, чтобы там собирались какие-нибудь дьяволопоклонники по ночам, а днём над нами потешался весь город? Тогда уж сразу и для меня придумай памятник, поскольку я умру от стыда».
Тут, видно, Алехандро посмотрел на это с моей стороны или ещё что, да только он махнул рукой.
«Но эпитафия там быть должна – это моё последнее слово. Она в синей папке. Поди возьми и прочитай».
– Вот видишь, Алехандро не был сумасшедшим и повёл себя вполне разумно в этой ситуации.
– Да, я вижу, дедушка. И то стихотворение я запомнила:
Мудрей Енота твари нет,
Ведь в лапах он несёт
Сознанья свет,
Чистейший вымытый Водою,
Из Чаши, Претворяющей земное
В Неземное…
Вечное!