Досье неудачника. Дневник странного человека

Волосатое пузо, торчащее из расстегнутой рубашки. Нос несколько набок, подарок юности.

Надо любить себя, утверждают психологи.

Что ж, попробуем.

А это что?

Пук! Чёрт!

Козюля из носа торчит! Прямо на волосах висит, которые оттуда растут. Сейчас выковыряю и попробую себя полюбить.

У меня брат старший, когда я маленький был, свои козюли любил. Ему тогда лет десять-одиннадцать было. А мне было пять и я запомнил. Яркое такое воспоминание. Извлекает он эту козу из носа мизинцем, смотрит на неё (у-ух! Жирная попалась!) и съедает. Вот.

О чём это я? Ах да, о любви!

Надо любить себя. Пробую. Смотрю себе в глаза (отражению), улыбаюсь во все два зуба. Очаровашка.

Я люблю тебя, морда!

Главное это произносить с чувством, с положительной эмоцией. И сразу как-то на душе легко стало и светло. И смотрю на себя, как доярка на Алена Делона. И почему меня девчонки так мало любят? Вот же он я, мечта любой женщины! В полном расцвете сил и с пустым кошельком. (М-да, надо его чем-нибудь наполнить, желательно свободно конвертируемым и в большом количестве.)

Невольно вспоминается моя первая любовь, Маринка, девушка, которую я так и не решился поцеловать. Видать, тонкой я был организации в шестнадцать лет, тогда, когда друзья вовсю рассказывали как они «с этой, да ещё с той, да всю ночь/день» – (ненужное зачеркнуть).

А мы с другом Артёмом (который сейчас сидит) возвращались от неё как-то ночью (вечером поздним) и горланили песню, им сочинённую:

– Я КПСС не член,

Комсомола не член!

Но от тебя стоит мой член!

Вот так вот мы самоутверждались в шестнадцать, хотя я то, как раз был в комсомоле, и кем был! Секретарь комсомольской организации школы! У меня даже комсомольский билет был, который мой старший брат в девяносто втором благополучно продал в Будапеште, привезя мне взамен жвачку с Дональдом.

А тогда был девяносто первый, ещё социалистический год, и моя первая любовь Марина так и осталась платонической. Гулять-то я с ней гулял, а вот в любви, почему-то, ей Артём признавался.

Странно как-то всё получается.

А потом был Вадим, который общался с девочками самым убедительным, аргументированным методом. У него аргумент такой был: кулак. Хлоп ей в живот и она уже с ним согласна. Во всём. И в том, что Родька бредун, лох и ещё всяко-разно, и общаться ей надлежит исключительно с ним.

А потом мне:

– Родька, она сама меня выбрала.

И она тоже:

– Мне нравится Вадим.

Потом был ещё Роберт, который одну из моих подружек за три сигареты соблазнил в период табачного кризиса.

Это что же получается?

Я лох что ли? Бредун, ладно, потому как у каждого свои тараканы в голове, каждый бредит по-своему, но лох?!

Да, сами вы лохи! Все!

Замечаю, что как-то недобро смотрю на своё отражение. (Оно почему-то отвечает тем же – того и гляди друг другу ряхи набьём!)

Спокойно!

Глубокий вдох. Выдох!

Всё, опять улыбаюсь. Думаю, с моей-то мордой мне дорога прямая – в кино. Типа Никулина или Джима Керри, хотя мне один раз сказали, что я на мистера Бина похож. Неужели я такой?

Хотя, если в Голливуд, то можно быть кем угодно, хоть задницей калифорнийского губернатора. Игра стоит свеч, а Париж – мессы, как говорил один король, которого потом замочили.

В первую очередь хочу выразить глубокую признательность, благодарность, поклон, а также объятия и поцелуи своим родителям, не поленившимся потрудиться над моим появлением на свет. Спасибо ВАМ, МАМА и ПАПА!

И ещё спасибо за то, что выкормили этого толстого обормота, в которого я и превратился, и до сих пор кормите.

Ну и пусть я ваш неудавшийся эксперимент, что ж, с детьми всегда так, тут как на Олимпиаде: главное не победа, главное участие! Скажу даже больше: если бы все дети оправдывали ожидания родителей, то ВСЕ на свете были бы

богатыми и счастливыми, и вообще Земля давно бы лопнула от истощения ресурсов и перенаселения.

Может, просто стоило меня запроектировать в другой день? Тогда, когда звёзды будут благосклонны? А то, я чувствую, родился под той звездой, которая является искусственным спутником Земли.

ПУК!

Ну вот, всегда так, в самый ответственный момент! Капуста, что ли?

Если бы мне было лет на тридцать меньше, то отец сказал бы, что от меня курицей воняет, как он любил говаривать в те времена. И это тем более странно, что он всегда любил курицу. Равно как и сам был не прочь выдать тираду той частью тела, которая разговаривает на непонятном языке.

Хочу тут сделать ещё одно отступление:

– Граждане! Если эта запись вдруг попала к Вам в руки (мало ли: вдруг вы украли мой телефон!), то прошу Вас: немедленно сотрите её. А то я сгораю от стыда, рассказывая тайны своей жизни. Если же вы всё-таки её опубликуете (не дай Бог в Интернете!), то будете преследоваться по закону об авторских правах. (Лучше сразу отдайте мне все деньги, вырученные с её продажи. Предпочитаю евро и йены.)

Воспитывался я родителями хорошо. Отец любил пообщаться с моей задницей при помощи ремня, а мать меня жалела, в то время как я исправно таскал конфеты из шкафа и черпал столовыми ложками сгущёнку из холодильника. И только изредка, когда я попадался ей под горячую руку, отхаживала меня тряпкой с воплем:

– Ах ты, дрянь!

Да, мамки они такие! Любят своих детей.

Помню как-то, зашёл к своему другу Роберту. Нам уже тогда по тридцать было. Он ко мне в подъезд вышел. Поболтали. Потом я извлёк из рукава пузырь портвейна, который мы тут же и уничтожили. Потом в другом рукаве у меня случайно нашёлся ещё один пузырёк. Покурили. Допили. Поговорили. Покурили. Ух, хорошо!

Чувствую, моему телу как-то вдруг (и с чего бы это?) полежать захотелось. Стал домой собираться. Проходим с Робертом мимо двери в его квартиру. Попрощались. Он заходит домой, а за дверью его мама ждёт. Вернулся, значит, дорогой! Блудный сын!

И мама (а у неё в руке тапочка была) дарит ему своё материнское благословение, причём по всем местам. И сопровождает изъявление материнских чувств хорошими такими выражениями, крепкими как кирпич.

Тут с нас обеих хмель-то и слетел! С меня от смеха, а с него от материнской любви.