Все оставляют следы

Я усмехнулся. Да, я болен, давно и безнадёжно. Только одно лекарство вылечит меня – Лика. Но оно мне недоступно. Не всё можно купить. Нет, не так. Купить можно всё, но это «всё» мне не нужно. Лике нужна другая валюта – любовь и доверие. Похоже, что такой валюты у меня нет.

Я тряхнул головой отгоняя вчерашний разговор с Леной, вышел на веранду и закурил. Я давно приучил себя не помнить о Лике. Хочешь быть счастливым человеком – не ройся в своей памяти. Но сегодня… сегодня ровно три года, как она выбежала в туфлях из моего дома и пропала навсегда. Я вспомнил нашу последнюю встречу. Здесь. В этом доме. На мамином дне рождения.

– Никогда мне больше не звони. Я умерла. Улетела в другую галактику, растворилась в пространстве, – сверкая глазами произнесла Лика.

– Что за фантазии? – я не понял с чего она завелась.

– Я выхожу замуж.

Меня словно окатили холодной водой на морозе. Лика стояла, как снежная королева, холодная, чужая. Да, я не сказал ей, что женат. Я и сейчас женат. Только мы не живём вместе. Мы даже живём в разных городах. Но у нас бизнес один на двоих. Поэтому мы и не разведены до сих пор. Но какое это имеет значение, если я… Да, да, я, который никогда никого не любил, влюбился! А она мне не поверила. Плохо то, что я женат Лика узнала не от меня. Вот это её и взбесило. Как она красиво сердилась! Да в ней всё было красиво! От маленьких ножек детского размера – где она покупает обувь? – до двойной макушки, до мелких веснушек на лице и плечах, до родинки на ягодице. Я не знал, что мне сказать. Я злился. На всех.

– Смогла ли я поселиться в твоём сердце? – спросила она в тот последний день.

– Да ты вломилась в него, не снимая обуви, растоптав все мои правила и догмы, растерзала в клочья! – сквозь зубы процедил я.

Она выходит замуж! Она мне врала? Да нет, этого не может быть! Лика настоящая, искренняя, она не умеет играть. Я её ненавидел, я без неё не мог. Мне хотелось сжать её тонкую шею, растерзать, убить, утащить в спальню, в пещеру, спрятать ото всех.

– Кто он? – мой голос был хриплым, скрипучим, потому что во рту пересохло и шершавый язык шевелился с трудом.

Я крепко сжал кулаки, глубоко засунув в карманы пиджака. Наткнулся на бархатную коробочку. Крепко сжал её, и она хрустнула в моём кулаке. Я долго искал кольцо её размера. У Лики тонкие пальцы и оказалось, что колечко пятнадцатого с половиной размера очень трудно найти.

– Тебя это не касается! – надменно произнесла Лика.

Лика, с её ростом, как говорится – полтора метра в прыжке, умудрилась смотреть свысока. Словно я какой-то мелкий, отвратительный слизняк. Рыжие, огненные волосы рассыпались локонами по плечам, всегда бледное лицо слегка порозовело, выступили веснушки на скулах. Как я люблю их целовать! Голубое платье обтягивало небольшую грудь и струилось мягкими складками до тонких щиколоток. Она качалась на каблуках и улыбалась. Но глаза её выдавали. Зелёные, цвета майской травы, они потемнели и кололи арктическим холодом. Глаза блестели оледеневшим пламенем, под которым я поёжился.

– Я рада, что разбила тебе сердце. Если, конечно, ты не врёшь, как всегда, – не смогла она удержаться от упрёка.

Чёрт! Она ушла, а я до сих пор её не забыл. Я думал, что она вернётся, позвонит. Я был самоуверен и думал, что никуда она не денется. Попсихует и позвонит. Или ответит на мой звонок. Не позвонила. На звонки не отвечала, а потом сменила номер телефона. Я караулил её возле дома, у библиотеки, где она работает. После того, как она бросила огромный букет мне под ноги в снег, наступила на нежные головки цветов и сказала свысока: «Это всё, что осталось от тебя!», я психанул. Напился, снял девчонку, но не смог и дотронуться до неё. Меня тошнило. Больше я Лику не добивался. Идиот!

Я пил, вёл с ней разговоры, оправдывался, упрекал её. Конечно же всё в мыслях. Я красиво и уверенно говорил, убеждал, но себе. Только себя. Есть такой термин «эффект лестницы»: когда находятся красивые и точные ответы спустя много времени. Вот я и вёл бесконечные разговоры с воображаемой Ликой. В этих разговорах Лика не понимала меня, никогда не прощала и я всегда выходил из них поверженным. Я так много придумал за неё ответов, что в конце концов поверил в них сам, будто это Лика мне сказала сама. На самом деле я так и не решился настоять на разговоре.

Отец сказал:

– Иногда, чтобы быть с любимой женщиной нужно сделать немного больше, чем ни хера. Поговорить не пробовал.

– Не получилось.

Мысли, которые я так долго носил в себе выдохлись, потеряли оригинальность и актуальность. Они изжили себя и превратились в пепел. Я пытаюсь этот пепел вытряхнуть, но пепел мыслей живёт во мне, душит и отравляет. Да, взыграла гордость, самолюбие. Меня! Меня оттолкнули. И чёрт с ней! Не получилось забыть. И я приполз бы к ней, но я трусил. Я боялся отказа. Она скажет:

– А где ты был столько лет?

И с каждым днём становится труднее идти к ней. Это трусость. Да, да, да. Я каждый раз думаю: вот завтра я обязательно… но наступает завтра, наваливаются дела, и я ничего не предпринимаю. Моё завтра не наступит никогда. Я бегу от себя. Но куда бы я не бежал, всё моё со мной. И Лика со мной. Во мне.

Я усмехнулся, ушла Лика эффектно. У нас стояла горка из шампанского, Лика выдернула нижний фужер, мило испугалась, подняла бокал и звонко произнесла:

– Поверьте мне, это вышло не случайно!

Выпила залпом шампанское и выбежала в платье на улицу. Я бросился за ней. Но меня задержала Лена и, когда я вышел на крыльцо, на снегу остались следы от её тонких каблуков. Тонкие ямочки на тропинке, как следы от пуль. Я смотрел на них и чувствовал эти дырочки на своём разбитом сердце. Её машина сверкнула бордовым боком, мигнула фарами и уехала. Навсегда. Это было три года назад.

Я курил и не замечал лёгкого морозца, жмурился на солнце. Забыть, забыть. Всё забыто. Но воспоминания не покидали меня. Лика была везде. Лика была во мне. Три года назад стоял такой же солнечный и морозный день. Мы праздновали мамин день рождения. Были приглашены музыканты, гости. Я собирался сделать ей предложение. Я, который зарёкся жениться! Была моя жена. Мы обсудили развод и раздел бизнеса. У меня в кармане в маленькой бархатной коробочке лежало кольцо. Чёрт! Оно до сих пор лежит в ящике моего стола в сломанной бархатной коробочке. Лика так и не узнала об этом.

– Милый, ты простынешь, – из дома вышла Зоя с курткой в руках.

Я вздрогнул и поморщился. Вот только её тут не хватало. Чудесное ожидание, что сегодня всё повториться, что не было вот этих трёх лет без Лики, что сегодня я сделаю ей предложение рассеялось, сменилось раздражением. Меня вернули в сегодняшний день. Я не хотел возвращаться, но кто мне это позволит? Я почувствовал, что замёрз. Я улыбнулся Зое. Я научился лицемерить и скрывать эмоции. Мне не было дела до чьих-либо чувств. Меня заботило, чтобы о моих чувствах не догадались. На это уходили все силы. Так что на других ничего не оставалось.

– Я уже возвращаюсь, – мягко улыбнулся и подтолкнул Зою в дом.

– Я поехала за музыкантами. Будет трансфер для гостей?

– Да, конечно, – бросил я.

Ничего не повторится. Ничего! Я всё ещё женат на Лене, а Зоя живёт в моём доме, хотя мы уже давно не спим вместе. Я понимаю разницу между любовью и желанием. Любовь – это солнце, желание – только вспышка. Любовь – это жизнь. Желание слепой и жестокий пожар, который опаляет других. Сам я в этом пожаре не горю. Я закалён. Я жесток.

С Ликой было не так. Я не могу объяснить, но нас притягивало друг к другу, мы чувствовали друг друга, у нас совпадали фразы, мы видели одно и то же. Это безумие, загадка, которая ни с кем не повторилась. Ни с одной женщиной в постели ни до, ни после Лики мне не было так хорошо. В жизни бывает только одна большая любовь, все предшествующие ей любови – лишь проба пера, а все последующие – навёрстывание упущенного. Я вообще не помню других в постели. Они безлики. Без Лики. Чёрт!

Я никому не говорил про Лику, пока мы были вместе и тем более никому не сказал о разрыве. Я хотел один обладать ею и оплакивать её. Мне не нужны зрители. Мне не нужны сочувствующие. Это моя боль. Это моя битва, в которой я проиграл. Раньше я никогда бы не поверил, что от любви можно умереть. Можно. Нет, я остаюсь в своём теле, дышу, ем, пью, занимаюсь сексом. Это оболочка. Живой мертвец. Я теперь знаю, что это такое. А самое интересное, что это неизлечимо. Человек привыкает ко всему. Вот я и привык. Но, чёрт возьми, почему так больно?

Мама всё видит, всё знает, но не вмешивается. Она просто каждый день стала заходить перед сном.

– Никитушка, я поболтать.

Она говорит о прошедшем дне, о всякой незначительной ерунде, а сама внимательно смотрит на меня. Улыбается, а глаза печальные, тревожные. Она старается прочитать что-то в моей душе. Зря мама старается. Душа сгорела. Нет души у меня. Пусто внутри. Никого нет дома, свет потушен, двери закрыты. Даже пепелища не осталось. Ветер разнёс пепел. Только вот ничего не растёт на пепелище. Как там у Бродского?

«Только пепел знает, что значит сгореть дотла…

Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперёд:

Не всё уносимо ветром, не всё метла,

широко забирая по двору, подберёт.

Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени

под скамьёй, куда угол проникнуть лучу не даст,

и слежимся в обнимку с грязью, считая дни,

в перегной, в осадок, в культурный пласт…»

Я слежался, скукожился в тяжёлый грязный пласт. Мне нет оправдания, у меня нет надежд. А мама пытается на моём пепелище что-то вырастить.

– Не жалей о том, что прошло – ни о плохом, ни о хорошем. Живи сейчас. Даже если немало дров наломал, ты ещё жив, ты ещё здесь, ты ещё многих можешь сделать счастливыми, многих утешить. Смотри на тех, кто рядом.

– Мама! Я сам разберусь, на кого смотреть и кого сделать счастливым, – я злюсь.

– Для прошлого – тихая грусть, для грядущего – озорное и нетерпеливое любопытство, для тех, кто рядом – объятия и поцелуи, и море нежности, – наставляет мама.

– Где мне это всё взять? – взрываюсь я.