Девять принцев Амбера. Ружья Авалона

– Да.

– Позаботься о ней и останься с ней на весь год, и я буду щедр.

Молчание. Потом Рэндом сжал мне руку.

– Твоя подружка? – фыркнул он.?– Ну и как она?

– Так договорились? – спросил я.

– Договорились.

Мы как раз подошли к тому месту, где начинался Образ, неподалеку от дальнего угла зала.

Я подошел чуть ближе и внимательно рассмотрел нить влитых в камень огней, что начиналась как раз рядом с тем местом, где стояла сейчас моя правая нога. Единственное освещение в зале исходило от Образа. Вода вокруг казалась ледяной.

Я шагнул с левой ноги. Голубовато-белые искры очертили мою стопу. Затем я двинул вперед правую ногу и ощутил тот поток, о котором говорил Рэндом. Сделал еще шаг.

Раздался треск, я почувствовал, как волосы мои встают дыбом. Еще шаг.

Тропа начала резко изгибаться, как бы возвращаясь к исходной точке. Шагов десять, и возникло некое сопротивление. Словно передо мной вдруг вырос черный барьер, отталкивающий меня назад ровно с теми усилиями, которые я прилагал, чтобы продвинуться вперед.

Первая Вуаль, внезапно осознал я, сражаясь с нею.

Преодолев эту преграду, я докажу, что Образ по праву во мне. Просто поднять и опустить ногу вдруг стало невыносимо трудно. Из волос сыпались искры.

Я сосредоточился на огненной линии. Вдох, выдох, шаг, еще шаг.

Вдруг сопротивление ослабело. Вуаль раздвинулась передо мной так же внезапно, как появилась. Я преодолел ее и кое-что обрел.

Я отвоевал часть себя.

Я видел мертвецов Аушвица[53 - Аушвиц – городок в Силезии, в 1940–1945?гг. здесь располагался один из крупнейших комплексов лагерей смерти Третьего рейха. В отечественной традиции чаще используется его польское название «Освенцим».], чьи хрупкие высохшие кости обтягивала пергаментная кожа. Я был в Нюрнберге[54 - Нюрнберг – город в Баварии, в 1945?г. здесь проходил т.?н. Нюрнбергский процесс – серия международных трибуналов против руководителей и организаций Третьего рейха.], я знал. Я слушал, как Стивен Спендер декламирует свою «Вену»[55 - «Вена» (1934) – одна из известных поэм сэра Стивена Гарольда Спендера (1909–1995), британского поэта, прозаика и эссеиста. Посвящена восстанию социалистов против режима Дольфуса.]. Я видел мамашу Кураж на сцене в ночь премьеры Брехта[56 - Пьеса Бертольда Брехта «Мамаша Кураж и ее дети» написана в 1938?г., впервые поставлена в 1941?г. в нейтральной Швейцарии, но здесь, вероятно, речь о немецкой премьере 1949?г., где мамашу Кураж играет Елена Вайгель, супруга Брехта.]. Я видел, как ракеты покидают свои насесты – Пенемюнде, Вандерберг, мыс Кеннеди, Кызылкум в Казахстане…[57 - На полигоне Пенемюнде в 1942?г. была запущена первая в мире баллистическая ракета «Фау-2» конструкции Вернера фон Брауна; с базы ВВС США Вандерберг в 1958?г. была запущена баллистическая ракета средней дальности «Тор», а в 1959?г.?– первый полярно-орбитальный спутник по программе «Исследователь»; мысом Кеннеди в 1964–1973?гг. именовался мыс Канаверал, с одноименной базы ВВС США в 1958?г. запущен первый американский спутник; Кызылкум (тюркск. «красные пески») – пустыня на территории нынешних Казахстана, Узбекистана и Туркмении, однако автор явно имеет в виду расположенный в ней космодром Байконур. Всплывает вопрос, чем же занимался Корвин во время Второй мировой и в начале «холодной войны», что имел доступ на секретные тогда объекты.] Своими руками я касался Великой Китайской стены[58 - Великую Китайскую стену строили кусками примерно с III в. до н.?э. по XVII в.?н. э., но с началом правления династии Цин забросили, отчего сооружение к концу XIX в. пришло в полный упадок, кроме небольшого «парадного» кусочка возле Пекина.]. Мы мешали пиво и вино, и Шакспур сказал, что напился, и отошел выпустить газы[59 - Отсылка к сатирическому пасквилю «1601: Разговор, каким он был у социального очага, во времена Тюдоров» (анонимно опубликован в 1880?г., в 1906?г. Марк Твен наконец признал свое авторство).]. Под сенью зеленых лесов Западной Резервации[60 - Западная Резервация Коннектикута – территория у южного побережья озера Эри, прирезанная к колонии Коннектикут указом Карла II. Изначально там обитали племена эри, затем ирокезы. После обретения Америкой независимости земли продали частникам-спекулянтам, те перепродали их поселенцам… Ныне территории эти входят в штат Огайо.] я как-то снял три скальпа за один день. Когда мы маршировали, я мурлыкал навязчивый мотивчик, который потом стал «Aupres de ma Blonde»[61 - «С блондинкою моей» (фр.), также «Голландский пленник» – популярная шансонная песенка, написана после Голландской войны (именно на ней погиб д’Артаньян – как книжный, так и настоящий). Приписывается Андре Жуберу дю Коллету, лейтенанту французского королевского флота, попавшему на той войне в плен и освобожденному в 1704?г. Песенка сохраняла популярность в течение XVIII–XIX вв., а ее английский вариант в исполнении Элвиса Пресли I Love Only One Girl вошел в фильм «Двойная проблема» (1967).]. Я вспоминал, вспоминал… свою жизнь в Тени, которую ее обитатели именовали Землей. Еще три шага, и в моих руках был обагренный кровью клинок, позади остались три трупа, а я во весь опор гнал коня, удирая из революционной Франции[62 - Речь, разумеется, о Великой французской революции (1789–1799).]. И еще многое, очень многое, вплоть до…

Еще шаг.

Вплоть до…

Мертвецы. Они были повсюду. Чудовищно воняло разлагающейся плотью. Вой собаки, которую забивали до смерти. Клубы черного дыма застилали небо, выл ледяной ветер, едва накрапывал дождичек. Глотка моя вся ссохлась, руки дрожали, голова пылала. Спотыкаясь, я брел куда-то, перед глазами плыл туман сжигающей меня лихорадки. Сточные канавы переполнены мусором, дохлыми кошками, содержимым ночных горшков. Раздался звон колокольчика: мимо прогрохотала труповозка, окатив меня грязью и ледяной водой.

Долго ли я так брел, не знаю. Потом какая-то девица схватила меня за руку, и я разглядел кольцо с черепом у нее на пальце. Она отвела меня к себе, но обнаружила, что у меня нет ни гроша и я уже в бреду. По истощенному лицу женщины пробежала гримаса ужаса, стерев улыбку с накрашенных губ, она сбежала, а я рухнул на ее постель.

Позже – опять же, не знаю, насколько позже,?– явился какой-то здоровенный мужик, видимо, Черный Дейви[63 - В сочетании с вышеупомянутым перстнем – наверняка отсылка к шотландской народной балладе «Джонни Фаа», она же «Графиня-цыганка» (впервые опубликована в 1740?г.), где по сюжету графиня (в большинстве вариантов отождествляется с Джин Гамильтон) сбегает от супруга с любовником-цыганом.], врезал мне по морде и рывком вздернул на ноги. Я вцепился в его правый бицепс мертвой хваткой, а он наполовину нес, наполовину толкал меня к порогу.

Когда до меня дошло, что меня вот-вот вновь выкинут на мороз, я стиснул его руку еще сильнее, воспротивившись, я давил изо всех оставшихся у меня сил, бормоча полубредовые мольбы.

Потом сквозь пот и слезы, заливавшие мне глаза, я вдруг разглядел его лицо, услышал его пронзительный крик, увидел раззявленный рот, полный гнилых зубов… Его правая рука в том месте, где я вцепился в нее, была сломана.

Он отшвырнул меня левой рукой и, подвывая, упал на колени. Я сел на пол, голова моя ненадолго прояснилась.

– Я… останусь… здесь… пока мне не станет лучше. Убирайся. Вернешься – убью.

– У тебя чума! – выкрикнул он.?– Завтра за твоим трупом придут! – Он сплюнул, поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел из комнаты.

Я кое-как добрался до двери и забаррикадировал ее. Потом вернулся к кровати, свалился на нее и заснул.

Если они назавтра и приходили за моим трупом, их ожидало разочарование. Ибо часов десять спустя, посреди ночи, я проснулся в холодном поту и понял, что лихорадка отступила. Я был еще очень слаб, но соображал вполне нормально.

Мне стало ясно, что чуму я победил.

В шкафу нашелся мужской плащ, в тумбочке – несколько монет. Все это я забрал.

А потом вышел в ночь, на улицы Лондона, в год чумы[64 - Имеется в виду Лондонская чума 1563–1564?гг. Как раз на осень 1563?г. приходится пик эпидемии – и примерно в этот период был зачат В.?Шекспир, если верить традиционной дате его рождения (23.04.1564).], чтобы отыскать…

…отыскать хоть какие-то сведения о том, кто я такой и что вообще здесь делаю. В голове моей этих воспоминаний не осталось.

Так все и началось.

Я изрядно углубился в Образ, снопы искр вокруг моих ног достигали колен. Я уже точно не знал, куда иду и где там стоят Рэндом, Дейдра и Мойра. Поток тек сквозь меня, глаза норовили выскочить из орбит. Потом щеки защипало, словно морозом, а по шее сзади пробежал холодок. Я стиснул зубы, чтобы не стучали.

Амнезию мне обеспечила не авария. Воспоминания о прошлом я утратил еще в елизаветинские времена. Вероятно, Флора решила, что моя память после автокатастрофы как раз восстановилась. Она ведь знала о моем состоянии. И тут меня осенило: Флора вообще обитала в Тени Земля именно с целью присматривать за мной.

Значит, с шестнадцатого века?

Трудно сказать, конечно. Но – выясню.

Я быстро сделал еще шесть шагов вперед и достиг конца витка. За ним начинался прямой отрезок Образа.

Я ступил на него и сразу ощутил сопротивление, которое нарастало с каждым моим шагом. Вторая Вуаль.

Потом был поворот направо, и еще один, и еще…

Я был принцем Амбера, это правда. Нас было пятнадцать братьев, шестеро уже умерли. И восемь сестер, из которых две, а может, четыре тоже ушли в мир иной. Бо?льшую часть времени мы странствовали в Тени или жили в наших собственных вселенных. Философский вопрос – академический, но не лишенный смысла,?– может ли обладающий властью над Тенью сотворить свою собственную вселенную? Каков бы ни был ответ, с практической точки зрения мы это могли.

Начался новый виток Образа, я двигался медленно, словно пробиваясь сквозь слой клея.

Шаг, второй, третий, четвертый, пылающие сапоги мои вопреки всему следовали дальше.

Голова дрожала; сердце, казалось, вот-вот разорвется.

Амбер!

Идти стало гораздо легче, как только я вспомнил Амбер.

Амбер, самый величественный город, который когда-либо был или будет. Амбер был всегда и пребудет вовеки, и любой город, любой другой город в любом мыслимом месте был лишь отражением тени одной из фаз существования Амбера. Амбер, Амбер, Амбер… Я помню тебя. И никогда тебя не забуду. Видимо, где-то в глубине моей души всегда жила память о тебе; в течение столетий жизни в Тени Земля в сновидения мои часто вторгались образы твоих шпилей, золотистых и зеленых, и твоих ступенчатых террас. Я помню твои просторные улицы и клумбы цветов, золотистых и красных. Я помню, сколь сладостен твой воздух, помню твои храмы, и дворцы, и ту радость, которую ты дарил, даришь и будешь дарить людям, Амбер, бессмертный город, придающий форму всем прочим городам, я не смогу забыть тебя даже сейчас, не смогу забыть и тот день в Образе Ребмы, когда я вспомнил тебя и зеркальные стены твои, освеженный трапезой после голодных дней и любовью Мойры, но ничто не может сравниться с радостью и любовью воспоминаний о тебе. И даже теперь, когда я стою, размышляя, у Дворов Хаоса и рассказываю эту историю своему единственному слушателю, который, может быть, впоследствии перескажет ее другим, чтобы она не умерла вместе со мной, даже сейчас я вспоминаю тебя с любовью, о город, править которым я был рожден…[65 - Здесь косвенные отсылки к Небесному Иерусалиму из «Откровения» Иоанна Богослова и «О Граде Божием» Блаженного Августина.]

Еще десять шагов, и огненная филигрань взвихрилась передо мной, и я помедлил, а выступивший пот тут же растворился в прохладных водах.

Дальше было сложно, дьявольски сложно, вокруг словно возникли мощные течения, угрожающие снести меня с Образа. А я сражался, противостоя им, ибо инстинктивно сознавал: Образ уничтожит меня, если я попробую покинуть его до того, как пройду до конца. И я не смел оторвать взгляда от сияющей впереди огненной линии и не видел, сколько я уже прошел и сколько мне еще осталось…