Последний воин духа

– Ну хорошо, хорошо, Фред, – успокаивала его Лесли. – Чего ты так взъелся? Я ж не виновата, что Джон такой!.. Но только ты… прошу тебя, будь с ним поласковей всё-таки, окей?!..

– Да, да, ну естественно… а то ты скажешь тоже – психологи. Ты представляешь, что о нас потом соседи говорить будут? «Вон Шелтоны-то своего малыша уже по психологам таскают, мы всегда знали, что они – ненормальные какие-то… бедный мальчик… какие родители ему достались…» Лесли, ты же этого не хочешь?!

– Фред… – Лесли роняла голову к нему на плечо и начинала тихонько всхлипывать. Фред тут же смягчался, гладил жену по голове и говорил:

– Ну, ну, дорогая… всё образуется… ведь ты же знаешь, что бог ни делает, всё к лучшему…

Джон же, наоборот, чувствовал, что всё, что бог ни делает – всё к худшему. И поэтому он тихо радовался, когда видел натянутые словно маски рожи родителей за обеденным столом, весь этот неестественный тон разговора и их поведение. Он подозревал, что они там втайне что-то замышляют, и поэтому не сильно удивился, когда однажды отец завалился к нему в комнату со словами:

– Приветик, Джон. Я тут давно хотел с тобой поговорить…

– Здравствуй, папа. – И Джон с большим трудом выдавил из себя подобие улыбки.

– Джон, мы с мамой… – «ну давай же уверенней, Фред, это же твой сын», – говорил себе Фред, – мы с мамой в последнее время заметили, что ты стал какой-то… необщительный… не случилось ли чего, Джон?

– Нет, нет, у меня всё хорошо, – говорил Джон, а сам про себя думал: «только заметили… да вам впору мягкие контактные линзы примерять, ребята… передайте привет Броуд-Стрит…»[2 - Give My Regards to Broad Street, 1984 – название кинофильма с Полом МакКартни.]

– Джон, но… твоё поведение говорит об обратном… – «идиот! Ну как можно так неуверенно… с сыном… я что не мужик? Или я только могу с ним общаться с помощью плётки?!»

– Джон, прости, что я тогда так… ну ремнём, – всё, Фред шёл на попятную. – Ну ты тоже меня пойми: было же холодно… ты мог замёрзнуть там, на балконе. Да и вообще, ребёнку ночью спать полагается.

– Я, пап, не обижаюсь, я уж и забыл. – И Джон снова заставил своё лицо расплыться в невинной улыбке.

– Джон, ну хочешь, я тебе снова телескоп достану? Но, конечно, при условии, что ты больше не будешь там спать… – Фред перевёл дух.

– Да, нет, пап, спасибо, не нужно. Марки интереснее.

– Ну может ты хочешь, чтобы мы все вместе, ну скажем, в зоопарк сходили?

«А-а… ну так это и никуда ходить не нужно!», – очень хотелось сказать Джону вслух.

– Ну хорошо, не в зоопарк. Это всё-таки для детей. Но ты-то у нас уже большой, – подлизывался Фред. – Ну тогда, скажем, в кино или в музей?! Во, а хочешь в музей истории Английского морского флота? Это очень интересно, уверяю тебя, и, тем более, я так много могу рассказать и показать! – и Фред, наконец, позволил себе заговорщически улыбнуться.

Но все было тщетно. Такие разговоры ещё продолжались некоторое время, пока Джон со своей недетской настойчивостью не добился своего: дверь за папой захлопнулась с той стороны и от него окончательно отстали. Однако, в том, что Джон более или менее освободился от «недреманного ока» своих родителей, была не только его заслуга. Дело в том, что в это самое время начали происходить события, которым было суждено в корне изменить прежнюю жизнь Джона.

Кончилось тёплое лето, и в окрестностях Рибчестера установилась нехарактерная для всего Туманного Альбиона ясная, тёплая погода. Джон же, несмотря на это, находился в особо мрачном и неприветливом настроении. Он шёл по тенистой аллейке, наблюдая за закатным солнышком, которое медленно тонуло за прозрачным горизонтом и, пробиваясь сквозь колышущуюся листву, играло на мрачном лице Джона. Вокруг жужжали слетающиеся домой пчёлы, кое-где ещё кружились белые бабочки-капустницы, как будто желая успеть наиграться перед зимней спячкой; дул тёплый вечерний ветерок, принося с собой успокоение и расслабленность, и, будто позёвывая, окутывал дремотой всё, к чему прикасались его тонкие, незримые нити. Всё в этот вечер говорило о том, что сама природа наслаждается последними днями благостного затишья перед предстоящим наступлением дождливой и холодной осени. Всё вокруг благоухало и пахло, испытывая блаженство от такой почти вселенской гармонии. Единственное, что сюда никак не вписывалось ни внутренне, ни внешне – это не спеша бредущий посреди всего этого благополучия Джон, душа которого в тот момент была очень далека от «вселенской гармонии». Даже снаружи смотрелся он словно каменная крепость у взморья. Ни ласковые порывы ветерка, ни пение птиц, – ничто не могло перевесить того опустошения, которое сейчас переполняло его, грозясь уже перехлестнуть через край и лопнуть словно мыльный пузырь, напоровшийся на ветку. Даже редкие прохожие старались не смотреть Джону в лицо и деликатно отводили взгляд, к чему, собственно, он уже успел привыкнуть за долгие вечерние прогулки в парке. Его единственными друзьями здесь, а может, и недругами, были только неотступно преследующие его мысли, которые постоянно настигали его, где бы он ни находился. Вот и сейчас, исподлобья наблюдая растворяющийся солнечный диск и красное зарево, уже поднявшееся на западе, весь погруженный в себя, Джон бесцельно брёл между деревьев, тормоша уже начавшие осыпаться пожелтевшие листья. Да, приближались осенние деньки, а с ними и новый этап в жизни Джона – учёба в колледже.

Колледж!.. Несколько лет назад Джон ещё мог бы помечтать об этом как о вступлении во взрослую жизнь, как о кладезе и светоче знаний. Но теперь его уже так просто было не обмануть. Большое влияние на него оказал фильм «Общество мёртвых поэтов»[3 - Кинофильм «Dead Poets Society», 1989 г., режиссёр Питер Уир.], который довелось ему случайно увидеть. Он сильно проникся историей, рассказанной в фильме, персонажи стали ему близкими по духу людьми. Он ассоциировал себя с ними, переживая за каждого из них. Но в то время сам он ещё не учился, тем более в закрытом привилегированном колледже для мальчиков, и никак не мог знать, что за порядки там творятся на самом деле…

А на деле всё оказалось немногим лучше, чем он думал. Нельзя, правда, сказать, что в колледже царила такая строгая замкнутая атмосфера и наказывали за малейший проступок. Но и хорошего там было тоже мало. А Джон и не ожидал ничего хорошего. С тех самых пор, как мир его детских мечтаний был разрушен, причём разрушен исключительно людьми, и людьми, в частности, взрослыми – его родителями, недалёкими поборниками правильного воспитания, – с тех самых пор Джон уже не питал иллюзий ни в отношении учебных заведений, ни к людям взрослым. Конечно, он был ещё слишком мал, чтобы осознавать что-то глобальное в отношении людей и мира вообще, но уже успел на своей собственной шкуре убедиться, что люди могут причинять боль. Причём исходя, вроде бы, из самых лучших побуждений!

Но – вот оно, свершилось! Джон, темноволосый паренёк среднего роста с меланхоличным лицом, стоит в ряду таких же поступивших в колледж подростков. Праздничный утренник, старшеклассники, выступление директора колледжа и неизменный английский смог, карканье ворон прохладным осенним утром. Джон слушал вполуха. Он снова начал погружаться в свои нерадостные мысли о том, что вот ещё столько лет предстоит теперь учить всякую никчёмную дребедень, слушать болтовню этих, таких мудрых на вид, учителей («вон у одного пузо какое, аж галстук набок съехал; небось насидел такое за долгие часы кропотливой работы над учебниками… м-да… вот так и становятся профессорами»), и что так мало времени будет оставаться на его любимые прогулки в одиночестве по парку, а также… Вдруг Джон почувствовал лёгкий толчок локтём вбок. Он слегка, чтобы не заметили, повернул голову к толкавшему.

– Не грузись, приятель, всё будет отлично, вот увидишь! Меня зовут Уолтер! – весело прошептал ему стоящий рядом паренёк со светлыми, немного вьющимися волосами.

– Ага… Меня зовут Джон, – на автомате откликнулся Джон.

Вступительный урок проводил тот самый «пузан», которого Джон заприметил ещё на линейке. Постоянно обтирая платочком пот со лба и поправляя очки, «пузан» произносил высокопарную речь о пользе образования и важности осознавания этого самого образования каждым отдельно взятым учеником каждого отдельно взятого колледжа земли английской.

– Да он ещё и патриот, ты погляди-ка, – иронично бросил Джону Уолтер. Они как-то не сговариваясь оказались за одной партой, причём далеко не за самой первой у доски, скажем прямо – за последней.

– … и вот, таким образом, констатируя факты, мы можем прийти к закономерному выводу о безусловной пользе изучения всех без исключения предметов, имеющихся в преподавательском курсе нашего колледжа. Также вам будет крайне небезынтересно узнать о том, что силами нашего учительского совета в этом году введён ещё один новый, но смею вас заверить, ничуть не теряющий от этого своей важности предмет, – изучение английской традиции в контексте современной жизни…

– Джон, – Уолтер снова незаметно толкнул вбок Джона, – слушай, у тебя такой серьёзный вид, будто ты на самом деле собрался изучать всю эту галиматью! Пойдём сегодня после уроков погуляем, надо развеяться. А то, глядя на тебя, я начинаю засыпать!

– Да, пожалуй, – откликнулся Джон, – давай в Рибблтон парк, я там часто совершаю одинокие прогулки.

– Идёт!..

Дождавшись окончания уроков, Джон с Уолтером, не заходя домой, пошли гулять в парк. Рибблтон парк находился совсем недалеко от дома Джона, – буквально минут десять пешком. Так что он рассчитывал в случае утомительной прогулки сослаться на плохое самочувствие и быстро добраться до дома. Но вышло всё по-другому. Ребята пошли по той же самой аллее, где совсем недавно, несколько дней назад, прогуливался Джон, погружённый в мрачные мысли. Только погода с того момента изменилась, стало холоднее, да и деньки стояли уже не в пример мрачнее, чем в тот памятный день.

– Недавно я гулял тут, несколько дней назад, всё было так хорошо, тёплый ветерок, ясный закат… А теперь этот колледж, всё словно во мраке! – Джон нахлобучил кепку на глаза.

– Скажи мне, ты всегда такой? – вопросил Уолтер. – Ну, подумаешь, погода, подумаешь, колледж! У тебя что, нечему порадоваться в жизни?.. Эй, девчонки!

И Джон с ужасом увидел, как Уолтер, выпрямившись во весь рост, и изображая статного джентльмена в шляпе и с тростью, приветствует двух девиц.

– Девушки, не хотите ли отужинать с двумя знатными джентльменами из старинного рода? Стол со свечами у камина, непристойности не предлагать!!! – и Уолтер, опираясь на воображаемую трость и приглашающе размахивая несуществующей шляпой, важно поспешил к девушкам. Приличного вида девицы, на вид несколько старше наших мальчуганов, состроив недовольные и неприступные физиономии, поспешили поскорее убраться в свои далёкие и невостребованные «свояси».

– Ну вот, видишь, как всё просто? Эти ушли, других найдём! – и Уолтер достал из-за пазухи припрятанную сигаретку. – Эй, дядь, закурить не найдётся?..

Джон немного ошалело следил за довольно ухмыляющимся, выпускающим целые клубы дыма Уолтером. Уолтер, заметив это, издал на всю улицу радостный вопль, раскинул руки и нараспев громко произнёс:

– Я люблю тебя, старушка Англия, за то что в тебе так много лесов, полей и рек, а также за то, что в парках ходит без парней так много девушек, непременно желающих познакомиться с таким очаровательным молодым мужчиной как я… а также с моим другом Джоном, конечно же…

– Джон!.. – Уолтер подошёл поближе к нему и заговорил тихо, глупая пафосная усмешка сошла с лица его, – Джон, я же вижу, какой ты. Я знаю, что ты не такой как все. Мне всё это более чем близко. Сейчас я просто дурачусь, ну такая уж у меня натура…

Джон внимательно посмотрел в лицо своего нового друга и спросил:

– Не такой? Может быть. Но пока я не давал повода так подумать.

– Это только ты думаешь, что «не давал повода», я-то своих сразу примечаю. Я вот сейчас попытаюсь угадать немного про твою жизнь, а ты только попробуй сказать, что я где-то дал маху! Итак, по всему видно, что ты настроен так, как будто весь мир враждебен тебе, да у тебя и вид такой, словно ты ждёшь удара со всех сторон, да расправь ты плечи, чувак, любовь, всё что нам нужно – это любовь, как завещал великий Леннон… Ты, небось, не в ладах со своими родичами, они не понимают твоих увлечений, ну ещё может с девчонками неудачи сплошные, так это мы исправим, братан!..

Джон смотрел на эту клоунаду с элементами фольклора и жаргонизмами, и думал, ну вот что за странный человек?! Как можно ему довериться, открыться? Ведь ясно же, что от людей ничего хорошего не жди. Но видимо, на лице у Джона отражались все его эмоции, и наверно не надо даже было быть хорошим психологом, чтобы заметить и понять, о чём примерно он думает в данный момент. Вот Уолтер и почувствовал настроение Джона, снова став серьезным:

– Джон, я чувствую, о чём ты думаешь. Да что это за клоун, как можно ему открыться, как можно доверять ему и вообще дружить с таким. Такой я только перед другими, не близкими мне людьми, это просто элементарная самозащита. Пойдём ко мне, музыку послушаем. У меня сегодня родители поздно придут.

– Но, Уолтер, меня дома ждут, – сказал Джон, а сам уже знал, что пойдёт. Он, наконец, почувствовал какую-то симпатию к этому смешному на вид человеку, он даже подумал, что может, наконец, встретил единомышленника? Ну, не то чтобы уж единомышленника, а хотя бы просто того, кому можно без опаски довериться и ничего плохого не ждать.

Минут за двадцать они добрались до дома Уолтера, который, в общем-то, как и дом Джона находился недалеко от Рибблтонского парка. Домик за крашеной оградой напомнил Джону его собственный, – типичные жилища для людей, не принадлежащих к высшим общественным прослойкам.

– А вот и мой курятник! – весело произнёс Уолтер. – Проходи, поднимайся на второй, боты можно не снимать!

Джон не нашёлся что ответить, и, сняв кепку, стал подниматься на второй этаж за Уолтером. Стены его небольшой комнаты были увешаны плакатами с различными музыкантами: больше всего тут было Битлз, висел и Джимми Хендрикс, Пинк Флойд, Лед Зеппелин. На письменном столе, и даже на полу стопками лежали музыкальные диски, их было много – самых разных, а на стене приютилась книжная полка, где Джон сразу же приметил какие-то нигде раньше не виденные им книги. Завершающим штрихом к художественному беспорядку в комнате оказался маленький мольберт и несколько картин в углу.

– Ого! – молвил Джон. – Да ты ещё и рисуешь!

– Ну не то чтобы очень, – польщенный Уолтер спрятал довольную улыбку, – но балуюсь иногда. Вот глянь, – он извлёк из нескольких картин в углу, запримеченных Джоном, холст в рамке. – Это последняя работа, находится в стадии созерцания!