Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Его демарш чуть-чуть напугал детвору, но не настолько, чтобы она разбежалась. Второй комок полетел с большей силой. В ответ снова послышалось грозное рычание хромого. Подобная занятная затея, за исключением его самого, вне всякого сомнения, всем понравилась.

– Грязное отродье, – глухо проворчал он, низко наклоняя голову под градом полетевших в его сторону комков.

Появившиеся воины какое-то время заинтересованно наблюдали за открывшейся их глазам веселой потехой и только потом двумя-тремя окриками быстро разогнали разошедшихся не в меру детишек.

– Пошли, тебя ждет наша госпожа…

Бросив важные и неотложные дела, шаман заспешил к позорному столбу, но пленника не застал, круто повернул и торопливо зашагал.

Гюрза, задыхаясь, едва поспевала за ним. Но не зря она страдала, пришли они как раз вовремя. Странник стоял перед Алан-Гоа.

С мстительной улыбкой старуха обнюхала перепачканного с ног до головы пленника и довольно ощерилась:

– Нынче от него воняет не меньше, чем от нашего народа…

Заранее не посвященные в ее коварные мысли сородичи изумленно обомлели от странных слов, тупо глядя друг на друга, поначалу робко заулыбались, а потом начали громко и без удержу хохотать.

Они все смеялись, пока по их смуглым щекам не потекли слезы. Развеселившиеся воины громко хлопали по спинам друг друга. Детвора пронзительно визжала, радостно подпрыгивая и суча ножками, даже не понимая, в чем сама причина охватившего всех безудержного веселья.

Зараженные всеобщим приступом смеха женщины тоже вскрикивали и захлебывались. Поначалу настороженно примолкшие собаки вторили своим хозяевам. Они в тон разразились невыносимым лаем, испуганно заржали кони, забили копытами…

Не смеялась лишь одна Алан-Гоа. Гордо выпрямив спину, она стояла чуть впереди своих воинов и с крайне плохо скрываемым напряжением смотрела на происходящее безумие.

Она никак не могла понять, откуда этакое скопление народа, что тут делает шаман, которого в такое время не выгонишь из его шатра.

Даже мерзко-противная Гюрза и та не поленилась, притащилась. Не укрылось от нее и то, что люди из их рода, скорее всего, ребятишки, успели изрядно поиздеваться над бедным странником.

Алан-Гоа даже поймала себя на промелькнувшей жалости к этому человеку. Пока все вокруг смеялись, женщина постаралась внимательно осмотреть его. Лицо пленника явно не принадлежало к их народу.

Большие голубые глаза. Его следовало бы назвать красавцем, если видеть только одну его, несмотря на все его униженное положение, все же гордо посаженную голову…

Когда смех поутих, Алан-Гоа спросила:

– Кто ты, откуда пришел?

– Зовут меня Атульген, – размеренно ответил хромой. – Пришел я к вам издалека. Много разных людей повидал. Твой народ понравился мне. Он умеет хорошо смеяться. Так заразительно смеются только дети и те, кто не держит за пазухой зла…

«Он неплохо сказал, – подумала Алан-Гоа, не спуская со странника своих испытывающих глаз. – Но он или ошибается или хочет сказать мне приятное про мой народ».

– Позволь мне, госпожа, жить в твоей великой орде и породниться с твоим народом.

– Кому ты, убогий, нужен! – донесся презрительно-насмешливый выкрик. – Скажи, куда надо смотреть, чтобы взять тебя к себе в дом?

Заявление вызвало новый взрыв оглушительного смеха. Разве только косая на хромца позарится, да и то, если окажется слепа на оба глаза.

– Что скажешь на это, чужеземец? – Алан-Гоа чуть-чуть прищурила левый глаз, ожидая ответа, от которого зависело многое, если не все.

Уловив в ее голосе завуалированное желание не столько помочь, сколько хотя бы попытаться понять и выслушать его до конца, Атульген придал своим словам долженствующую проникновенность:

– Не смотри, госпожа, что я калека. Мне ведом язык народов Китая. Я знаю хитрые проделки любого вора-разбойника тюрка из Хорезма. Одного лишь взгляда мне достаточно, чтобы распознать ложь и вывести обманщика на чистую воду…

– Что еще умеешь ты? – в женских глазах вспыхнул интерес.

– Я могу торговаться не хуже, чем найманы…

Пленник ничуть не лукавил. При желании он сумеет не хуже их сторговаться, купить задешево нужную в хозяйстве вещь или же весьма дорого сбагрить на сторону никому ненужную безделушку.

– Я умею мастерить прочные щиты и конскую упряжь. Могу еще починить любую застежку и выковать подобную. Писать по-китайски и по-уйгурски. Я был внутри Китайской стены и знаю много разных и полезных вещей. Мое тело немощно, но могу во многом пригодиться…

– Не слушай его, госпожа, – обронил шаман. – Он принесет всем нам несчастье. Посмотри на него. Злые Духи сидят в нем. Они крючат его!

И вдова Добун-Мергена тут поколебалась. Как и все ее сородичи и соплеменники, она была суеверна, хотя и до крайности никогда не доходила, умела разумно отделять созданное их жизнью необъяснимое от творимого самими людьми.

Но она пока не знала, к какому ей прийти решению. В хозяйстве всегда пригодится умелый ремесленник. Такой человек им нужен.

Почуяв обостренным нюхом прожженного интригана все колебания и сомнения женщины, шаман подступил к ней и торопливо зашептал:

– Госпожа, тебе известно, что наш скот гибнет от странной болезни. Тебя и саму гнетет неведомая болезнь. Прогневавшимся на нас Духам Синего Неба требуется жертва…

Уголки красивых женских губ неприязненно покривились. Алан-Гоа сразу сообразила, куда дует ветер из уст шамана. Правда, в его вещания она и раньше сильно-то не верила, а с какого-то времени и подавно.

– Жертва говоришь? – для вида засомневалась она.

– Да-да, жертва, – шаман, поддавшись на ее уловку, обрадовался, закивал головой. – Человеческая жертва. Вот она, стоит перед тобой, моя госпожа! Духи требуют от нас именно человеческой жертвы! Они сами и послали к нам чужеземца, указали нам на него…

Остро ненавидя шамана и понимая, что тот задумал, Атульген понял, что собственная жизнь его повисла на волоске судьбы, ничего не стоит.

Видел он и то, как сомневалась госпожа, как взволнованно – не за его ли горькую судьбу? – вспыхнули ее дивные глаза.

Но рядом с ее прекрасным лицом зловеще маячил широконосый лик шамана с обиженно опущенными уголками губ, что само по себе уже не предвещало ничего хорошего.

Настороженно поводя головой, странник ловил на себе хитрые, полные подозрительности и злобы взгляды воинов. После первых же слов шамана они перестали улыбаться, угрожающе сгрудились вокруг него, все больше окружая его тесными рядами.

Атульген сознавал, что вся его жизнь теперь зависит только от него самого, от его ума и умения находить самые нужные и доходчивые до людского разума слова. Он понимал, что ни в коем случае не должен показать им своего страха, и, собрав волю в кулак, насмешливо, хотя внутри у него все колотило и дрожало, произнес:

– Его высокое святейшество шаман! Мне неведомо, что ты шепчешь своей госпоже, но уверяю тебя, госпожа, что он дает тебе дурной совет. Тех воинов, кто слушают речи шаманов, они напрочь лишают мужества. Вглядитесь, у них души шакалов. Они трусливы. Они опасаются меча, а потому они пользуются своим глупым и невежественным колдовством. Посмотрите-ка на его безобразное и отвислое брюхо. Оно растет от обильной еды, от мяса животных, которых он сам не смог поймать, сам на охоте не убивал. Они вдоволь пьют кумыс и молоко, хотя руки их не могут подоить кобылу. Они любят сладко спать с женщинами, которых не взяли в бою, не купили и даже не смогли украсть…

По участившемуся дыханию тяжело засопевших людей странник осознал, что угодил в самую точку.

Находчивость и на этот раз сослужила ему добрую службу. А еще его неплохое знание жизни и обостренная наблюдательность.

В самом деле, воины тайком недолюбливали своего шамана. Они терпеть его не могли из-за того, что он с плохо скрываемой похотью в своих бегающих маслянистых глазках смотрел на их жен в то время, когда они все промышляли добыванием пищи для своих семей.

По аилу ходили упорные слухи о том, что тайком бегали в жилище шамана, где тот колдовал и заклинал Духов, а на свет появлялись дети, зачатые иными женщинами, видимо, от Святых Духов в то время, когда их мужья находились в длительных отлучках.

– Посмотрите, люди, – чувствуя, что симпатии воинов потянулись в его сторону, путник с еще большим вдохновением продолжил свою обличительную речь. – Сердце у них подобно сердцу верблюда, и живут они за счет изощренной хитрости и подлых уловок. Они постоянно пугают вас, чтобы вы в страхе прислуживали им…

Багровея от ярости, шаман с ненавистью уставился на странника. Будь его воля, он бы, ничуть не раздумывая, уничтожил калеку. Но все зависело от того, что ответит госпожа.