Приподнявшись, сержант внимательно наблюдал за неподвижно лежавшей горянкой. Сколько ни пытался, никак он не мог взять в толк, на кой ляд красивая и молодая бабенка раз за разом бежит к нему, будто не может найти себе стоящего мужика среди своих сельчан.
– Аллах накажет меня… – покаянно прошептали женские губы.
В подрагивающих темно-карих выразительных глазах затаились скрытая боль и страдание, недоступное юношескому пониманию.
– Кажись, – сержант, вскакивая, потянулся за автоматом, – шумит что-то. Машина, блин, к нам идет…
– Тебе показалось…
Высунув голову, Ильин обнаружил приближающийся к блокпосту внедорожник. Он судорожно схватился за трубку телефонного аппарата ТА-57, посылая электрический вызов, резко крутанул черную ручку.
– К нам, блин, гости едут… – зачастил сержант, стараясь выиграть порядком упущенное им же по халатности и полному пренебрежению выполнением обязанностей времечко. – Не спите, блин, встречайте…
Молодая женщина накинула на себя длинное, почти до самых пят, цветастое ситцевое платье, низко повязала платок.
– Я пошла… – она скромно потупилась.
– Иди… – на прощание сержант похлопал смущенно улыбающуюся бабу по тугим ягодицам. – Приходи вечерком, не забывай…
– Приду…
Старший прапорщик Фесько, с трудом поднятый с топчана замом командира взвода, усиленно тер ничего не соображающие, красные с перепоя глаза. Накануне он, по обыкновению, хватил лишку, заснул поздно, спал до омерзительного отвращения плохо. Несмотря на весь принятый внутрь алкоголь, мужика мучили кошмары. Скулы до боли сводило тягучей зевотой, усугубляемой тошнотворными позывами.
– У… ё! – завидев у шлагбаума остановившийся внедорожник, он раскрыл щербатый рот, откуда отравляющей волной во все стороны дохнуло перегарным зловонием. – Кого еще к нам принесло?
В энту рань, как понималось ему, добрые люди по их дорогам не шастают. В столь ранний час в поисках добычи рыщут дикие звери, волки поганые и трусливое шакалье…
– Старшего спрашивают…
Мельком лишь глянув на себя в присобаченный к стенке неровный осколок зеркальца, прапор страдальчески поморщился, вяло взмахнул рукой. Накинув на плечи куртку, он нахлобучил на голову помятую, словно жеваную коровой, замусоленную полевую кепку.
– Э, чего тянешь, командир, – тонированное стекло приспустилось, и донесся ровный и уверенный в себе голос с сильным акцентом. – Дорога мой дальний…
С отупелым безразличием, справляя нудящую обязанность, Фесько скользнул ничего не видящим взглядом по протянутой к нему бумажке.
Неровно пропечатанные буквы, словно издеваясь над ним, плясали вприсядку. После проверки документов внедорожник пропустили.
– Вот ты скажи мне, братец Семенов, – прапор задумчиво почесал колющуюся скулу, – откуда у энтого горца дорогущая машина? Живут все в нищете, а энтот…
– Бандиты… они… все. Людей убивают, воруют, торгуют ими…
– Вестимо, братец. Пася коз, столько не заработаешь…
Эмиссар непризнанного Чеченского правительства Омар Тахоев презрительно сплюнул в боковое окошко:
– Э, такой дурак на важный пост стоит. Любая бумажка верит…
По ссохшимся губам бегала улыбка. В их стране привыкли верить бумагам. Не могут понять недоумки, что любую бумажку у них можно легко подделать и изготовить любой документ. Бланки на каждом углу в переходах метро продаются за сущие копейки. И нужную печать на заказ изворотливые дельцы исполняют в два счета…
2
В дверь тихонечко постучались и, не дожидаясь ответа, вошли. Симпатичная русоволосая девушка в коротеньком беленьком халатике изящно держала в руке поднос с завтраком. Мужчина открыл глаза.
– Доброе утро, Борис Семенович! Пора вставать… – медсестра лучезарно улыбнулась.
– Инга, ты… – Пестиков с облегчением вздохнул.
Всю ночь полковника ФСБ мучили кошмары. Ему снилось, как он в одиночку бредет по глубокому ущелью. Тропинка, пробитая горными потоками, местами расширялась, порой сужалась так, что ему едва-едва удавалось протиснуться. Скалистая порода сходилась с обеих сторон, острые выступы рвали одежду, оставляли на его теле кровавые следы.
– Я принесла вам поесть…
– Иди ко мне…
Послушно приближаясь, дева неслышно ступала по толстому ковру босыми ступнями, на ходу расстегивала белоснежный халат. Под ним на медицинской сестричке из одежки ожидаемо ничего не оказалось.
Мужские руки жадно дотрагивались до тугого девичьего тела. В прикосновениях к нежной плоти Борис искал успокоения. Хотелось ему хотя бы на малое время отвлечься, избыть надоедливый, давящий на психику страх, избавиться от всех своих изводящих душу тревог.
– Ох! – Инга призывно выгнулась в спине.
Поощряемый девушкой, вожделеющий мужчина вслепую нащупал пальцами затвердевший сосок, слегка сдавил его, чувствуя, как внутри ширится неуемное желание, оттесняет в стороны все его думы.
– Ах… ах… ах… – сестричка откинула голову, сладостно прикрыла глаза, томно приоткрыла ротик. – Ох… ох… ох…
Разожженное опытными мужскими ласками острое желание разом накрыло девушку своими циклическими волнами, потянуло в яркий мир чувственного наслаждения. Она отдавалась мужчине вся и без остатка.
Ей невообразимо повезло. Борис обещал ей помощь в обустройстве ее дальнейшей судьбы. Приходя к полковнику, ложась в его постель, красавица с успехом совмещала полезное с приятным. И дело свое она справно исполняла, и удовольствие при этом получала немалое.
– Хорошо-то как! – счастливо выдохнула Инга и замерла.
Глядя на нее, Борис в очередной раз подумал о том, что не только мог бы представить ее в роли жены, но и хотел бы предложить ей выйти за него замуж. Разница в возрасте его особо не волновала. В их время подобные браки считались в порядке вещей.
Кое-какие шаги он предпринял, похлопотал за Ингу через одного своего давнишнего дружка. Лет десять назад Сашка Коржаков работал в соседнем девятом управлении КГБ. Охраняли там высших партийных и государственных деятелей. Крутился его кореш возле элиты.
В 85-м майора Коржакова назначили одним из трех телохранителей первого секретаря Московского горкома КПСС Бориса Ельцина.
По пьянке Сашка со смехом рассказывал, что помимо высочайшего профессионализма к нему предъявили три неотъемлемых требования.
– Охранник Ельцина, – дружок выставил свой указующий перст, – должен уметь выпить и при этом не пьянеть. Должен уметь играть в волейбол. И должен быть ростом не меньше Бориса Николаевича…
После октябрьского 1987 года пленума ЦК КПСС Ельцин попал в опалу, а поддерживающего с ним дружеские отношения Коржакова в 88-ом году выгнали на пенсию «по возрасту и по состоянию здоровья».
Но разбитной корешок не прогадал, не предал Ельцина, поставил на опального шефа и вытянул свой счастливый лотерейный билет…
Правда, задаром в их жизни и пальцем не шевельнут, чтоб помочь. А потому протекция Коржакова стоила прилично. Но ради того, чтобы устроить будущее женщины, с которой он собирался связать всю свою дальнейшую жизнь, Борис мог пойти и пошел на определенные траты.
– И почто наши мужики воюют… – отдохнувшую девицу потянуло на философские размышления. – То перемирие объявят, то война…
Поглощая нежный творожок, Борис Семенович скосил левый глаз на раскинувшуюся в его постели сестричку, усмехнулся, но промолчал, хотя и мог предоставить девице вполне исчерпывающий ответ. По роду своей нелегкой службы он находился в курсе всех перипетий, знал почти все тонкости и хитросплетения придворной борьбы…