Призвать дракона

– Так долго не живут.

– Наш род энжерский, мы из высших стафферов, – гордо заявил Храб.

– Давнее дело, – не желал сдаваться Инно.

– Но ведь кто-то и про давние дни помнить должен! Сколько людей проезжало здесь, под этими вратами останавливались, слушали пение ветра, дергальщики собирали дань в королевскую казну, путники и лошади отдыхали после подъема перед спуском, неужели никто и никогда про ров тот не вспоминал?

– Ну, коли платы никто не ждет, то пора вниз, – отрезал Инно.

Начали спуск. Погонщики и охрана спешились, вели лошадей под уздцы да нажимали на деревянные тормоза.

– Эх, вместо того, чтобы рвы копать да людьми наполнять, лучше бы у дороги крутизну сбавили, – буркнул Эдгар. Они с Валеком выбрались из кареты и шли теперь пешком.

– Не иначе нарочно тут такая дорога, чтобы груза побольше разбивалось, – хмыкнул Храб, подпирая плечом карету. – Чтобы дергальщикам побольше доставалось. Потому как с разбитых телег груз – их добыча.

– Умен ты больно, – заметил Инно. Но без злости.

– Да уж не глуп.

– Если не глуп, то язык попридержи. А то Скорпиону придется каждую неделю доносы на тебя читать.

Кто такой Скорпион, Инно не объяснил, однако догадаться было нетрудно, что зовут так гвардейского офицера, поставленного над новобранцами.

На их счастье, карету не разогнало, ни одна ось не обломилась. С удивлением приметил Эдгар, что Инно один держит тяжесть не хуже пяти самых крепких мужиков. А ведь с первого пригляда вовсе и не сильный кажется этот мейнорец. Пожалуй, если бы, к примеру, вздумалось Храбу бороться с Инно один на один, бастард бы мигом положил парня на обе лопатки.

Вновь конные расселись по седлам. К сумеркам всем хотелось добраться до Стооконной таверны. По всем расчетам, была она недалече, возможно, уже за следующим холмом блеснет ее крыша на солнце и башня зеркальная. Рассказывают, на закате она так и горит, будто бы из огня созданная колдуном. Был, сказывают, в западных землях колдун, что умел создавать из огня дома, башни и стены крепостные. Но однажды обидели его сильно люди, и в тот же миг все, им созданное, обернулось огнем, и в том пламени сгорели обидчики. Одна только башня осталась в таверне Стооконной, потому как хозяин таверны не предал огненного колдуна. Вот и ставят с тех пор на камни надгробные или просто на камни придорожные перевернутый факел. Чтобы помнил народ краткопамятный: за дурное дело явится колдовской огонь, мигом слизнет все нажитое.

Инно замешкался, подтянул подпругу. Потом хотел ногу поставить на серый валун у дороги, но понял, что не для этой цели здесь камень лежит – различил на граните опрокинутый факел. Надгробие это. Заметил еще одно, потом еще. До того не замечал, а тут глаза, прежде сомкнутые, открылись. Под серыми камнями лежали люди изо рва, знак – перевернутый факел – грозил Тигуру, если душа его осмелится вернуться из иномирья. В каждом сне будут терзать его призраки. Пока маленький – станут мучить непонятными страхами, когда подрастет – каждую ночь будут являться замученные и грозить расплатой.

Как прикажешь жить человеку с такой душой?!

Лошади меж тем прибавили шаг: впереди показалась деревушка. Мирное такое селение. Над двумя или тремя крышами поднимался дымок. Хлеб пекли – запах свежего хлеба и сюда долетал. Путники разом оживились, Эдгар вытянул голову из повозки – от такого запаха даже у выкликателя живот подвело.

– Смерть, – сказал Инно и так дернул за повод, что гнедой его жеребец всхрапнул и поднялся на дыбы, замолотил в воздухе копытами. – Смерть.

А запах хлеба все густел…

– Засада? – Эдгар вглядывался в лежащую перед ними деревушку.

Объехать ее было невозможно. Развилка осталась перед воротами. А наверх обратно груз волочить у лошадей сил не хватит. Да и настигнут их в три скока в этом случае на подъеме. По полю не объедешь – по самые ступицы колеса увязнут.

– Засада, – подтвердил Инно.

– Можно проверить, – предложил беззаботно Храб. – Я съезжу, погляжу. Брать с меня нечего, разве что конягу. Да еще дубинку. Дозволь, уважаемый…

– Я с тобой, – сказал Инно. – Спешимся и пойдем через поле. Спрячемся в хлебах. Потом бегом. Так чтобы никто не разглядел.

– Далеко бежать, – запротестовал Храб.

– К смерти всегда успеешь, – Инно спрыгнул с седла и нырнул в пшеницу. Будто в воду ушел, ни один колос не дрогнул.

– А я по дороге. В открытую, – заявил Храб и хлестнул коня.

Чего ему прятаться-то в хлебах при его росте?

Так что, неси, коняга, неси шибко, да не очень, чтоб не слишком мейнорца опередить.

Деревня в самом деле была недалеко. Вмиг как-то домики приблизились. Запах свежего хлеба теперь уже совершенно одурял. На пороге ближайшего дома сидела старуха, укутанная в огромный серый платок и, скаля желтые редкие зубы, улыбалась.

– Иди, милок, или, хлебушка отведай, хлеба радости, гость ты наш долгожданный…

– Спасибо, бабушка. – Храб, однако, не торопился спешиваться. Миновал первый дом. Приметил, что-то странное. Поначалу не понял – что. Потом догадался. Чужой в деревне, а ни одна собака навстречу не выскочила, ни одна не облаяла. Непорядок. Да и жителей не видать. Вон только… чья-то нога торчит из-под железного корыта. Странно, право, спать на улице, укрывшись корытом.

К запаху хлеба примешивался теперь другой. Тошнотворный.

Ребенок где-то плакал. Плакал – надрывался. Но никто не торопился унять.

«Беда… ох, беда…»

И тут они выскочили. Трое. Ростом почти вдвое ниже Храба, а в плечах чуть ли не шире. Выи, точно стволы дубовые, головы маленькие, в железных шлемах. Зубы скалятся. Броня чешуйчатая.

Зазвенел клинок, ударяя о сталь – окованная металлом была у парня дубина. Но Храба потому так и прозвали, что страх ему неведом. Весело ему становилось, когда сталь о сталь начинала звенеть. Эх, нате, вороги, получайте хлебушко радости. Двоих он приложил, третьему клинок переломил. Дубиной, однако, махать – не мечом. Пот с Храба так и лил. Меч бы… вон тот, что первый карлик уронил. Парень спрыгнул с коня, ухватил трофейный клинок. В этот миг еще трое из ближайшего дома выскочили. Что ж делать-то? Дубину бросить? Или меч? Или тем и другим махать? Храб решил – тем и другим. И начал.

Устанет быстро, но ничего, сдюжит. Первого сын трактирщика мечом раскроил от плеча до паха, клинок так и застрял в крестце. Был меч – нет меча. Дубина надежнее. Тем временем нападавших уже не четверо – шестеро сделалось. И еще двое им на подмогу бежали. В этот миг Инно подоспел. Выскочил из-за угла и пошел мечом махать. Так махать, что не уследить за клинком, он будто блик света, сверкнул, и поразил насмерть. Коротышки валились, будто колосья под косой, навстречу сами бежали, чтобы тут же на землю лечь. Нападавших становилось все меньше, но они и не думали отступать. Даже, когда осталось их только двое, все равно полезли на мейнорца с Храбом.

– Берем живыми! – приказал Инно.

Подставил под удар кинжал, отбил и заехал навершьем меча нападавшему в голову. Тот рухнул как подкошенный. Инно ударил рукоятью по руке, отшвыривая меч. Потом поставил ногу пленнику на спину.

Храб, решив, что дело сделано, обрушил на голову последнему уцелевшему грабителю свою дубину. Со всей силы ударил. От души.

– Стой! – запоздало заорал Инно.

Пленник под его ногой дернулся, вцепился зубами в запястье. Тело выгнулось, судорога заставила руки и ноги молотить по земле. Миг, и парень затих.

– Что с ним? – изумился Храб.

– Отравился. – Инно отшвырнул ногой неподвижное тело. – На будущее. Ослушаешься приказа еще раз, пойдешь в рудники. Если сказано – идти через поле, значит ползи, землю жри, но ползи. Сказано – брать живым, хватай, ни на кого не глядя. Запомни: в другой раз так не повезет. Во всех смыслах.

Инно подцепил острием клинка шлем с головы убитого, металлический котелок покатился, гремя о камни. Лицо у мертвеца было темное, с серым налетом.

– Холды-южане. Лазутчики, – сказал Инно.

– У нас гости с юга тоже были. Трое, – сообщил Храб. – Да только отец их сразу приметил, мигом всех положили.

– Плохо, – сказал Инно. – Очень плохо. Раньше в это время года они никогда не появлялись в Открытой долине. Только зимой. Значит… – Он не договорил, вытащил из-за пояса кожаную книжечку, сделал несколько закорючек грифелем и спрятал обратно за пояс.

– Надо в столицу кого-нибудь послать предупредить, – сказал Инно.