Теория квантовых состояний

Наблюдая торжественный исход Никанор Никанорыча, про себя я решил, что ни к каким товарищам Никанор Никанорыча я не пойду. Если требуется ему встретиться с товарищами, пусть сам к ним и отправляется. Я останусь здесь, в преподавательской, у меня еще дела есть.

По хозяйски прошествовав к входной двери, Никанор Никанорыч открыл створки стенного шкафа, где сотрудники кафедры обыкновенно оставляли одежду. В настоящее время в шкафу, цепляясь стальным крюком плечиков за перекладину одиноко висело мое пальто. Остальные плечики скучились пустые у внутренней стенки. Интересовало Никанор Никанорыча однако вовсе не мое пальто, а то, что скрывалось за ним. Он отодвинул по-хозяйски мое облачение в сторону и оказалась за ним еще одна вешалка и на ней то ли плащ то ли пальто, серенькое, невыразительное, потрепанное. Никанор Никанорыч снял его с вешалки, сунул руки в рукава и накинул на плечи. И удивительным образом к лицу Никанор Никанорычу был этот плащ, подходил к его черным стоптанным ботинкам, серым брюкам с множественной стрелкой, помятому пиджаку с короткими рукавами и портфелю, так вовремя дополнившему картину невзрачного чиновничишки.

– Не лето на улице-то, Борис Петрович. Октябрь – холодрыга! – он сунул руки в карманы и демонстративно поежился. – Так, идем? Хотите вы или нет по загвоздке вашего эксперимента с нейронной сетью, услышать квалифицированное мнение?

Работа моя в университете, помимо нагрузки в виде курсов лекций и лабораторных работ, состоит в подготовке научно-исследовательского эксперимента, его проведении и анализе результатов. Мы кропотливо формируем данные, готовим лабораторный стенд в исходном состоянии, после чего выполняем один, либо серию опытов и анализируем, сверяем, сравниваем результаты и готовим выводы, которые в свою очередь лягут в основу следующих экспериментов. Исключительно научный, последовательный и логически выверенный цикл, который при определенном количестве итераций неизменно приводит к новому знанию. Так вот скажу, что в данном случае моя логика, весь мой аналитический аппарат сбоил, и сбоил серьезно. Мало того, что Никанор Никанорыч совершенно не укладывался в принятые рамки: появлялся внезапно, говорил загадками, тыкал на статьи в Библии, что в целом, вполне можно было бы утрамбовать в определенную концепцию, так он при этом еще запросто по-свойски распоряжался в сердце моей кафедры – преподавательской, плюс был в курсе научной моей проблемы, над которой ломал я голову с Анатолием вот уже третью неделю.

– Не переживайте, будет это быстро, свидимся, представимся, решеньице предложим и делу конец. Идете?

Следующий мой поступок, наверное, можно отнести к разряду необъяснимых, я и сам бы не смог объяснить его себе, при всем желании, вот только я встал и направился к вешалке одеваться. Я просто вдруг осознал, что никак не могу позволить себе отпустить Никанор Никанорыча.

Мы вышли из преподавательской, я занес ключи и запер кафедру. Мы пошли по длинному широкому коридору к лестнице, освещаемым неживым светом люминесцентных ламп. Штукатурка у потолка кое-где облупилась, обнажив клетчатую изнанку стен, и при виде этой запущенности мне, как всегда, становилось немножко совестно и грустно. Так разве надлежит встречать третье тысячелетие вузу, прославившемуся своими выпускниками на всю страну. Лет этак срок-пятьдесят назад здешние обитатели представляли себе рубеж тысячелетий как нечто совершенно иное, светлое, высокое. Почитать хотя бы научно-популярную фантастику тех лет. Конец двадцатого века был временем межзвездных путешествий, гиперскачков в пространстве и времени. А на самом деле? Далеко ли мы продвинулись со времен холодной войны и первого полета в космос.

Никанор Никанорыч никак не реагировал на косые мои совестливые взгляды по сторонам, на стены с подтеками, на оконные рамы в человеческий рост с облезшей краской, чей настоящий серебряный цвет можно было угадать теперь с большим трудом. Он хмурился, как гроссмейстер, обдумывающий следующий ход, и смотрел исключительно себе под ноги.

– Никанор Никанорыч, – прервал я молчание. – А куда мы направляемся?

Никанор Никанорыч махнул рукой.

– Тут недалеко. Сейчас выйдем, пару остановок на трамвае и на месте.

Выяснялось, что предстояло еще ехать на трамвае. Дальнейшие мои попытки добиться от Никанор Никанорыча вразумительного ответа ни к чему не привели.

Мы вышли в темный промозглый вечер, или, учитывая продолжительность дня в это время года, почти ночь. Перешли дорогу, пошли вдоль улицы, фонари на которой горели один через два.

Трамвайная остановка на улице Маяковского, ближайшая к университету, разместилась прямо на мостовой. Когда подходил дребезжащий трамвай, люди сходили с тротуара и поднимались в вагон непосредственно с проезжей части. Сейчас на остановке стояли два человека. Это обстоятельство могло означать две вещи: либо только что прошел трамвай и ждать следующего нам с Никанором Никанорычем придется добрых полчаса, либо сегодня просто непопулярный вечер и сейчас придет полупустой трамвай, в котором нам даже удастся сесть.

Никанор Никанорыч по-прежнему был молчалив и задумчив. На все мои расспросы он неразборчиво мычал что-то о том, как мало времени осталось и что товарищи наверное уже заждались.

Наконец, подошел трамвай. К моей радости, он был полупустым. Никанор Никанорыч бодро забрался в него и сразу же бросился к сдвоенному сиденью у окна.

– Борис Петрович, я нам место занял! – завопил он на весь вагон, хотя сидячих мест было завались.

– Никанор Никанорыч, – строго сказал я, садясь рядом. – Ответьте же наконец, куда мы едем?

– Знаете, Борис Петрович, на этот счет имеется замечательная русская пословица о любопытной Варваре и ее злосчастном носе, – в трамвае Никанор Никанорыч заметно взбодрился. – Вы не подумайте – я ваше раздражение разделяю. Едете черти куда, черти с кем. Только все свои причины имеет, Борис Петрович, все, как говориться, от светового кванта, до голубого гиганта.

Трамвай на удивление быстро проскочил обычно запруженную развилку. Народу на улицах практически не было. Одинокие прохожие мелькали в свете фар редких автомобилей. Странный какой-то был вечер. Точно все разом сговорились обойти стороной наш маршрут.

Сверкнула неоном яркая вывеска пустого магазина и трамвай, ссадив на очередной остановке всех пассажиров, кроме нас с Никанор Никанорычем, продолжил свой путь по темной безлюдной улице.

– Странно как-то, – сказал я, все еще находясь под впечатлением слов Никанор Никанорыча. – На улице народу нет совсем. Вечер все-таки. Детское время.

– А зачем нам лишние люди? Что ли помогут они нам, что ли кстати придутся? Скажу я вам, Борис Петрович, уж не знаю кто придумал, но в точку попали: меньше народу – больше кислороду.

Так он это сказал, будто пустынные улицы – его заслуга. Я покосился на него, впрочем я косился на него с тех пор, как впервые увидел.

– Если уж не говорите, куда едем, скажите хоть, что за товарищи ваши ожидают нас.

– Товарищи? – Никанор Никанорыч ухмыльнулся. – Не стану греха таить, Борис Петрович, врагу не пожелаешь таких товарищей. Таких товарищей чем меньше, тем лучше! – он повернулся к окну и укрываясь ладонью от салонного света попытался разглядеть улицу. – Что ли приехали?

Никанор Никанорыч вскочил со своего места и крикнул:

– Останавливай, вожатый! Останавливай! Приехали!

Справедливости ради скажу, что в это время трамвай подъезжал к очередной остановке. Поэтому, как бы повинуясь оклику Никанор Никанорыча, вагон послушно остановился, параллельно объявляя остановку и распахнул створчатые двери.

– Скорее, Борис Петрович, вылезайте, – затараторил Никанор Никанорыч, которого от выхода отделял еще я, сидевший с краю – Товарищи-то мои, как вы изволили выразиться, ждать не любят. Прямо в бешенство вступают, когда ожидать приходиться. Такие вот они, нетерпеливые, товарищи-то.

Мы вышли на безлюдный тротуар остановки. В стороне темнело облезлое металлическое укрытие со скамейкой, для утомленных пассажиров. В домах, вдоль дороги не горел свет, фонари светили как-то тускло, неощутимо. Словно город, начавши медленно умирать, когда мы только сели в трамвай, теперь умер окончательно.

Отчего-то в моей памяти не сохранился хлопок перепончатых дверей, противный лязг растворяющегося в ночи пустого, словно бы неживого вагона. Как будто едва мы с Никанор Никанорычем ступили на мокрый асфальт остановки вокруг не осталось ничего кроме неподвижного черного города.

Тишина, впрочем, продолжалось недолго.

Из тени фонарного столба выступила темная фигура. Высокий худощавый человек в длинном, чуть не до пят, черном пальто чинно поднял руку в качестве приветствия и направился к нам. И как-то оказался он от нас в позиции, когда лампа светила из-за его спины и совершенно не видно было его лица. Виден был только силуэт. Черный длинный силуэт с рукавами и вытянутой головой, судя по тени, лысой.

Никанор Никанорыч похлопал меня по плечу.

– Ну вот, Борис Петрович! Вот он – товарищ наш! – Никанор Никанорыч вытянул шею навстречу незнакомцу. – Мои приветствия с нижайшим.

– Здравствуйте, здравствуйте, – голос незнакомца был низок, бархатист, шипящ, вообще приятен на слух. Поздоровался он по-видимому с нами обоими и тут же спросил меня, – Не надоел вам, Борис Петрович, этот тип? Ведь болтун такой, что хоть уши зажимай. Хоть бы спутника своего постеснялся, ведь кандидат же наук. Каких наук, кстати?

Имя мое, судя по всему, было хорошо известно в кругах, в которых обращался Никанор Никанорыч со своими товарищами. Все знали меня по имени.

Фонари как будто стали еще тусклее и никак я не мог разглядеть лица нового знакомца.

– Технических, кандидат технических наук, – щурясь и кое-как собираясь с мыслями ответил я.

– Во! – силуэт поднял кверху длинный указательный палец.

– Да, исследует интереснейшую, перспективнейшую вещь, между прочим! – подхватил Никанор Никанорыч. – И вот поди ж ты, уперся в глупейшую стенку – бьется с коллегой своим Анатоль Санычем, программистом, третью неделю подряд…

– А тебя, значит, величают Никанор Никанорычем? – перебил силуэт так, будто тот только что представился. – Не вижу связи.

Никанор Никанорыч всплеснул руками.

– А ну их, связи эти. Больно уж все очевидно, броско уж больно. Чуть имя услышат тут же начинаются восклицания. Ахи, всякие, охи. Нужно нам что ли внимание это? Не обойтись нам что ли без него?

– Не думаю я, что обойтись, не думаю, – ответил тот. – Неужто ты и впрямь намереваешься кого-то провести своими шпионскими играми? Чушь! Но давай-ка к делу. Уперся, говоришь?

– Ага, в тупике, – Никанор Никанорыч покосился тем временем на меня. – Вы не стесняйтесь, Борис Петрович, выкладывайте как есть, не обращайте внимания что мы с места в карьер, – и не дожидаясь моего ответа, продолжил. – старая история, с нейронными сетями. С одной стороны вроде бы съэмулировали все преимущества квантового подхода, а с другой никак не одолеют декогеренцию. Эксперимент съезжает после первой итерации.

– Подожди-ка, но ведь Борис Петрович эмулирует сеть через стенд, – немедленно включился лысый, – Это программный код, то есть. В котором правило можно скорректировать и исключить декогерентость.

Надо ли говорить, что дискуссия, частью которой я теперь являлся, носила характер обсуждения дальнейшего развития моей, по сути, кандидатской диссертации. Этой задачей я занимался последний год, вместе с напарником своим – Анатолием. Работу мою научную и связанные статьи, конечно, прочесть мог кто угодно, но вот детали проблем последних недель, знали, пожалуй, только мы с Толей, возможно еще коллеги наши с кафедры «Технической физики», с которыми вместе мы работали над математической моделью.

– Да модель уж больно точную построили, – говорил Никанор Никанорыч, – Повторяет в точности физический процесс. Процесс наблюдения, сам по себе, влияет на результат.