Грань бездны

Дон Балтазар был еще отнюдь не стар, и на глаз я бы дал ему не больше пятидесяти. Однако, в отличие от его ровесника Гуго, это были именно те «пятьдесят», какие хотел бы пожелать себе каждый не утративший любви к жизни мужчина. Чуток полноватый, но осанистый, крепко сбитый и полный сил команданте смотрел на нас так, что у меня невольно возник вопрос: зачем человеку с таким стальным и пронизывающим насквозь взором носить с собой еще и шпагу? Которая, если верить ходящим по свету о ее хозяине байкам, спровадила в загробный мир немало народу.

На морщинистом и обветренном лице главного кабальеро не отражалось даже тени эмоций. Я и не ожидал, что он обрадуется нашей встрече, но и признаков гнева у сеньора Риего-и-Ордаса тоже не замечалось. Хорошо это для нас или плохо? Поди-ка разберись. Я вон тоже могу сохранять невозмутимость, перерезая глотку подстреленному на охоте рогачу. А чем еще, как не охотой, занимался всю последнюю неделю дон Балтазар?

– Выкладывайте все, что мне необходимо знать, – молвил он, важно встав напротив нас и положив руку на эфес шпаги. – Итак, я весь внимание.

Памятуя наказ капрала и древнюю истину о том, что повинную голову меч не сечет, я как на духу поведал команданте все, о чем собирался. Не забыв, разумеется, рассказать и о поимке нами убийцы шестерых благородных кабальеро, который держал нас потом в заложниках почти пять дней. В течение моего рассказа притихший пару часов назад Убби смекнул, что творится на палубе, и снова разбушевался. Чем, сам того не желая, мне подыграл, подтвердив правоту моих слов.

«Давай-давай, краснокожий! – мысленно подбодрил я нашего свирепого узника. – Порезвись напоследок. Сделай приятное и себе, и нам. И если мы выберемся-таки отсюда живыми, клянусь непременно выпить за упокой твоей неугомонной души!»

– Как любопытно, – разгладив пальцами усы, заметил дон Риего-и-Ордас, когда я наконец примолк. – Давненько не слышал подобных занимательных баек. И ведь, действительно, все настолько складно, что не придерешься. Разве лишь одна деталь в твоей истории, шкипер, не укладывается у меня в голове. Посланные мной к Нэрскому Столпу дон Торрес и его кабальеро были слишком опытными бойцами, чтобы дать себя прикончить какому-то варвару-одиночке. С которым затем – вот так оказия! – запросто расправилась команда обычного буксира! Занятно: северянин не оплошал в бою против шестерых гвардейцев, но попал впросак, клюнув на уловку простых перевозчиков. Ответь, неужели в нашем мире и впрямь возможны такие немыслимые чудеса?

Я как чуял, что сделанная мной повторная ставка на правду опять окажется проигрышной! И что за недоверчивый народ служит в Кавалькаде! А вот соври я, к примеру, что напавших на дона Торреса варваров было видимо-невидимо и что только один из них в том бою выжил, как пить дать команданте мне поверил бы! Мало ли что он не нашел на месте того побоища ни одного вражеского трупа! Главное, эта махровая ложь не противоречила бы представлениям дона Балтазара о доблести его кабальеро.

– Этот варвар… Убби Сандаварг… он налетел на ваших бойцов из засады словно бешеный зверь и не дал им ни малейшего шанса. – Мне предоставили последнюю попытку оправдаться, и я не мог ею не воспользоваться. – Преклоняюсь перед отвагой дона Торреса, но он и его люди просто-напросто стали жертвами чудовищного коварства. Северянин сразу же навязал им бесчестный бой, а уж он-то, поверьте, в этом большой мастер. Да вы и сами убедитесь, насколько он дик и безрассуден, когда вытащите его из трюма.

– Безусловно, шкипер, именно так я сейчас и поступлю, – согласился дон Риего-и-Ордас, однако изменившийся тон его голоса мне очень не понравился. – Но сначала выслушайте мою правду о том, что произошло пять дней назад на Нэрской равнине. И хоть я не присутствовал при убийстве дона Торреса, могу поспорить: в моей короткой истории будет гораздо больше реализма, нежели в вашей, пространной и чересчур удивительной…

Я ощутил, как внутри у меня все холодеет, а ноги становятся ватными. Стоящего рядом Гуго прошиб крупный пот, но бьющее нам в глаза солнце было здесь явно ни при чем. Малабонита нахохлилась, настороженно прищурилась и прикусила губу. История дона Балтазара еще не началась, но каждый из нас фактически уже знал, какой она будет. И, что самое страшное, – кем будем в ней мы – трое бедолаг, невольно втянутых в совершенно чужую войну.

– Так вот, слушайте, как на самом деле погиб храбрый дон Торрес и его люди, – продолжал команданте. – Бесспорно, их прикончил варвар. Однако прикончил не в одиночку, а в компании со своими приятелями. Точнее, теперь уже бывшими приятелями. Разумеется, я имею в виду вас – жалких и алчных трусов, которые до этого прикончили Томаса Макферсона, узнав, каким бесценным сокровищем он обладает. И когда ваша гнусная банда столкнулась с кабальеро дона Торреса, вам повезло отвлечь их внимание, и они, на свою беду, проморгали выскочившего из засады убийцу. Хотя, уверен, вы тоже успели нанести удар в спину кому-нибудь из наших товарищей. Однако вы не учли одного – того, что не пройдет и недели, как мы найдем ублюдков, совершивших это дерзкое преступление. И когда сегодня утром вы увидели на горизонте настигающее вас возмездие, ваша троица перепугалась и задумала свалить всю вину на варвара, сделав его своим козлом отпущения, а сама остаться не при делах. Поэтому неудивительно, что преданный вами подельник впал в такую безумную ярость.

И дон Балтазар указал на содрогающийся под могучими ударами Убби трюмный люк.

Наверное, мне стоило изобразить сейчас донельзя оскорбленную невинность. И, рванув на груди рубаху, поклясться самыми страшными клятвами, что мы не лжецы и все рассказанное нами – сущая правда до последнего слова. Или я должен был пасть на колени и лобызать команданте сапоги, слезно умоляя смиловаться над нами и не отнимать наши жизни? А может, надо было выпросить у него шанс искупить наши грехи любой повинностью, какую только возложит на нас сеньор Балтазар?

Не знаю, не знаю… Возможно, какой-нибудь из этих способов и впрямь помог бы вымолить прощение у посланника Владычицы. Но мы как застыли от ужаса после всего сказанного им, так и стояли истуканами, будучи не в силах вымолвить ни слова.

– Вы заблуждаетесь, сеньор, – наконец заговорил я, совершенно не узнавая собственного голоса. Вылетающие из моего пересохшего горла звуки больше походили на предсмертные хрипы висельника, чем на речь пока еще живого человека. – Из всех беззаконий, какими вы нас попрекаете, мы виновны только в бегстве с места преступления. Но ведь мы бежали не по своей воле, а под угрозой насилия! Иной вины за нами нет, а тем более вины в чьей-либо смерти. Я всегда был наслышан о вас как о справедливом человеке, но сегодня, обвиняя нас в пособничестве вашим врагам, вы допускаете чудовищную ошибку. Именно ошибку, уверяю вас, сеньор…

Однако мои слова канули в пустоту. Дон Балтазар не дослушал, а с демонстративным равнодушием отвернулся и, оставив нас, подошел ко входу в трюм.

– Принесите сеть, – вполголоса, дабы не услышал пленник, приказал он, не сводя глаз с опутанной цепью крышки. – И пришлите сюда еще людей. Надо непременно взять варвара живым. Прежде чем он издохнет, хочу задать ему несколько вопросов. Любопытно, откуда прибыл этот краснокожий монстр и кто его сюда послал.

Ординарцы, придерживая шляпы, бросились не мешкая выполнять распоряжение. Команданте постоял еще немного возле люка и неторопливо зашагал к трапу. На лице главного кабальеро лежала печать глубокой, усталой задумчивости. Но раздумывал он явно не о нашей участи, которая, судя по всему, была им уже решена.

– Прошу прощения, сеньор! – окликнул его капрал, оставшийся на палубе вместе с тремя гвардейцами – одними из тех, кто обыскивал «Гольфстрим» перед приходом вершителя наших судеб.

Сошедший с трапа дон Балтазар встрепенулся и обернулся.

– Разрешите осведомиться, сеньор? – обратился к нему капрал. Команданте молча кивнул. – Вы не оставили распоряжений, поэтому хотелось бы узнать, как нам поступить с командой бронеката.

– Ах да, эти трусливые псы… – словно бы нехотя вспомнил дон Риего-и-Ордас. – К счастью, у нас есть, кем их заменить, и мне они больше не нужны. Убейте их, Уртадо, и выбросьте тела за борт. Пусть кости шакалов обгладывают другие шакалы. Это единственная справедливость, какую они могут у меня выклянчить…

Глава 6

Как говаривал некогда известный на всю Атлантику неуловимый грабитель караванов Халил Ибн Рази, если тебя приговорили к смерти, это вовсе не значит, что ты уже мертв. Что он блестяще и доказал на собственном примере. Получив заочные смертные приговоры от властей двадцати городов, Ибн Рази еще добрый десяток лет преспокойно творил свои бесчинства, пока не погиб нелепой смертью, отравившись прокисшим кактусидром.

Нам, конечно, старушка-смерть не собиралась давать такую солидную фору. Едва дон Балтазар решил нашу участь, как капрал Уртадо подал знак трем своим бойцам, и все четверо разом схватились за шпаги, не желая, видимо, стрелять в нас из слишком долго перезаряжающихся пистолетов. После чего привычный мир Еремея Проныры Третьего рухнул до основания и больше никогда не возродился в прежнее состояние…

Именно зловещее «вз-з-зынь!» выхваченных из ножен клинков и блеснувшее на них солнце вывели меня из ступора. А паническая мысль о том, что через три секунды всем нам выпустят кишки, подтолкнула к действиям. Вытаращившись расширенными от ужаса глазами на обнаженные шпаги гвардейцев, я резко вдохнул полной грудью и что есть духу проорал:

– Физз, ко мне!!! Ко мне-е-е-е!!!

И Физз, мой старый друг, которого я совершенно несправедливо заподозрил в измене, бросился на мой отчаянный призыв так быстро, как только смог. Бросился невзирая на то, что был посажен на цепь и наверняка знал – сорваться с нее ему не удастся. А если и удастся, что мог сделать некрупный ящер, даже обладающий толстой чешуей и острыми зубами, против четырех гвардейцев со шпагами?

Я не сомневался: храбрости ему не занимать и, если нужно, он без колебаний пожертвует ради нас своей жизнью. Впрочем, сейчас мне требовалось от варана нечто менее возвышенное и более практичное, чем героическое самопожертвование. А конкретно: всего один сильный рывок. Примерно такой, какой неоднократно проделывал на моих глазах Физз, ловя пастью бабочек и колибри. Ради этого рывка он и был привязан в моторном отсеке, а не где-то еще. И привязан не к чему попало, а за стартовый рычаг Неутомимого Трудяги.

Это и была моя подстраховка на случай, если наша встреча с Кавалькадой обернется провалом. Остановленный на уклоне «Гольфстрим» не мог вызвать у дона Балтазара подозрения. Все без исключения перевозчики предпочитали ставить груженые бронекаты именно так, поскольку это ускоряло последующий старт. Однако ни один наш брат не стал бы трогаться с места сразу на второй передаче без крайней нужды. Конечно, со стороны это смотрелось эффектно, когда стальной монстр бросался вперед, выбрасывая из-под колес фонтаны земли. Но ничего хорошего любовь к подобному куражу не сулила. Велика была вероятность повредить трансмиссию, нарушить укладку груза и просто расшибить себе лоб, не устояв на ногах при таком рывке.

Вот только боялся ли я в настоящий момент всех этих бед? Мы топтались безоружными напротив четырех кабальеро, и жить нам оставались считаные секунды. Однако ни Физз, ни «Гольфстрим» нас не подвели. Варан прекрасно справился со своей задачей, а поставленные заблаговременно на вторую передачу, шестерни коробки скоростей не рассыпались при резком старте, хотя для нашего старичка-буксира такие выкрутасы были давно противопоказаны.

Я не видел отсюда привязанного в моторном отсеке ящера. Но раздавшийся под брюхом бронеката скрежет и удар сцепившихся между собой огромных шестерней подтвердил, что Физз меня расслышал. А все, что последовало вслед за ударом, стало для наших врагов неприятным сюрпризом. Вместо того чтобы пустить нам кровь, гвардейцы попадали с ног и с воплями покатились кубарем по палубе мимо нас, трюмного люка и мачты.

То же самое, по идее, должно было случиться с нами. Но, во-первых, мы были готовы к толчку и успели ухватиться за борт, а во-вторых, годы жизни на шаткой палубе бронеката – это о чем-то да говорит. И опыт наездников, способных сутки напролет проводить в седле галопирующего рапидо, здесь был для кабальеро не помощник. А рванувший с места «Гольфстрим» взметнул из-под колес шквал пыли и камней, щедро обдал ими окруживших нас гвардейцев и помчался вниз по склону, разгоняясь все быстрее и быстрее.

И это было только начало разразившегося затем вокруг нас кровавого хаоса…

Гвардейцы не сомневались, что мы схвачены, и потому без опаски разъезжали перед бронекатом, даже не подозревая, что он может внезапно взять и покатиться с горы. Сколько всадников вместе с лошадьми угодило под колеса, пока кабальеро не сообразили, что стряслось, и не пришпорили рапидо, убираясь с нашего пути? Если судить по испуганному конскому ржанию, жутким воплям и хрустяще-чавкающим звукам, жертв оказалось не меньше десятка. Мне было недосуг пялиться по сторонам, но я не мог не заметить, как колесные шипы моментально окрасились кровью и покрылись ошметками человеческой и конской плоти. Несколько секунд, и по количеству отнятых гвардейских душ я сравнялся, а может, даже превзошел Убби Сандаварга. Какая, право слово, чудовищная гримаса фортуны! Но куда деваться? Выбор невелик: или мы – их, или они – нас.

Носиться по наклонной палубе нам тоже было не впервой. Пока свалившиеся на нос буксира кабальеро подбирали оброненные шпаги и пистолеты, нам предстояло сделать кое-что важное, раз уж мы твердо решили не дать себя прикончить. Склон, по которому катился буксир, не изобиловал поворотами и серьезными препятствиями, поэтому неотлучное мое присутствие у штурвала не требовалось. Крикнув Гуго, чтобы он бежал к себе в отсек – боец из де Бодье был аховый, а вот переключить надсадно воющую коробку скоростей на повышенную передачу сейчас не помешало бы, – мы с Малабонитой метнулись к лебедке. Поднять трап следовало во что бы то ни стало. У кабальеро хватит ловкости вскочить по нему на борт даже верхом на лошадях. Что эти ублюдки и собирались вот-вот предпринять. Из учиненного нами хаоса и толкотни уже выделилось несколько всадников, чьи намерения прорваться на «Гольфстрим» были более чем очевидны.

Подъем сходней занимал примерно полминуты, и за это время один сноровистый гвардеец решил показать нам свое мастерство джигитовки. Когда трап закрылся всего на треть, этот кабальеро подвел под него своего рапидо, затем быстро взобрался на седло с ногами и, балансируя на галопирующем коне, ухватился за лебедочную цепь. После чего повис на ней, а конь помчался дальше без седока.

Ему оставалось лишь прошмыгнуть в сужающуюся щель между трапом и бортом и, выхватив шпагу, атаковать ближайшего противника. То есть меня. Однако не успел прыгун выпустить из пальцев цепь, как ему в лицо со всего маху врезался конец длинной штанги, лежащей доселе поблизости в штабеле запчастей. Вовремя завидев угрозу, Долорес схватила первое подвернувшееся ей под руку оружие и одним ударом вышибла кабальеро половину зубов. Тот сорвался с цепи и, кувыркаясь, полетел наземь. Где удача в последний миг все же улыбнулась акробату, чудом не дав ему угодить под колесо бронеката.

Трап поднялся, отрезав врагам путь на «Гольфстрим» и оставив нас наедине с четырьмя разъяренными гвардейцами. Они уже стояли на ногах и, стараясь удержать равновесие, начали взбираться вверх по наклонной палубе. Дотянуться до нас шпагами они еще не могли, а вот пристрелить из пистолетов – запросто. Так что даже неприцельные выстрелы кабальеро представляли для нас большую угрозу.

– Прячься, дура! – крикнул я Малабоните. Войдя в раж, она метнула в гвардейцев свое импровизированное копье и, ни в кого не попав, кинулась было к штабелю запчастей за новым. Однако я грубо схватил Долорес за руку и потянул в противоположную сторону – к мачте. Только за ней мы могли худо-бедно укрыться от выстрелов.

Я ожидал, что они посыплются на нас дождем, но в мачту ударила всего пара пуль, после чего Уртадо велел своим бойцам прекратить стрельбу.

– Бить только по цели! – криком предупредил он их, пока те не израсходовали впустую оставшиеся пули, коих у них в запасе было не так уж много. – Вперед, compaceros, прикончим этих мерзавцев, как приказал команданте!

– Вот паскудство! – выругался я, осторожно выглядывая из-за укрытия. Гвардейцы, попрятав пока шпаги в ножны и взяв пистолеты на изготовку, осторожно, шаг за шагом, шли в наступление. – Не подстрелят, так зарубят! Не эти, так те!

Я указал на скачущих за «Гольфстримом» всадников. Судя по грозному конскому топоту и вздымающемуся за нами шлейфу пыли, дон Риего-и-Ордас бросил в погоню всю свою армию. Хороший переполох мы учинили, слов нет.

– Надо открыть люк! – предложила Малабонита. – Глупо держать взаперти такое оружие, когда оно нам позарез необходимо.

– Да ты в своем уме, женщина?! – ужаснулся я. – Мы четыре дня заманивали это чудовище в трюм и едва не погибли, запирая его там! Как думаешь, кого оно сожрет первым, когда вырвется наружу: нас – предателей – или вон тех ни в чем не повинных перед ним парней?

– Тогда иди и бейся с гвардейцами сам, голыми руками, как истинный герой! – оскорбилась Долорес. – Раз брезгуешь советами женщины, значит, защищай ее и погибни, чтобы она тобой гордилась!

– Ишь чего удумала! Где ты тут, скажи на милость, нашла героя, а? Не было отродясь среди Проныр таких дураков и не будет!.. Ну ладно-ладно, твоя взяла! – сдался я под напором непреодолимых обстоятельств. – Только не говори потом, что я тебя не предупреждал! – И, сложив ладони рупором, прокричал: – Сенатор! Как меня слышите?!

– Отлично слышу, мсье шкипер! – откликнулся тот из недосягаемого для стрелков моторного отсека. – Я на месте! Жду дальнейших приказов!

– Дайте схему «Три-четыре-три»! – распорядился я. – И поскорее, прошу вас!