…and action!

Честно сказать, не знаю, что случилось впоследствии с моими поклонницами из бухгалтерии, положившими карьеру на алтарь моей свободы, но когда Макс вернулся, земля содрогнулась, разверзлись хляби небесные, и полилось дерьмо по местным мобильным сетям…

Мне на время пришлось смотаться из города, и всю прелесть общения с разъяренным Червяком приняла на себя моя жена Света. Когда все немного улеглось, я вернулся, позвонил Максу сам, сказал, что просто взял свое и, кстати, все уже потратил на лечение безнадежно больной бабушки, живущей в Бугульме. Я думал, что это сработает.

Ха-ха. Три раза.

Макс пригласил нас с женой на фуршет в честь открытия сервисного центра. Там, выпив дважды по сто, он устроил мне разнос, как какому-нибудь мальчику на побегушках. Да еще и при телекамерах! Светка расплакалась, я напился, Макса вообще выносили на руках. В общем, ситуация глупейшая.

И вот он сейчас сидит передо мной в кафе на Набережной и делает последнее китайское предупреждение.

– Не молчи, Русь, дай ответ, – напомнил о своем присутствии Макс, дымя сигаретой.

– Русь на перепутье.

– А, понятно. Направо пойдешь – в говно попадешь, налево пойдешь – по рогам получишь. Некуда идти, старик.

– Прямо пойду.

Я задумчиво глядел на закованную в бетон реку. Хорошо было в городе ранним утром – даже в этом стеклянно-асфальтированном оазисе культурного отдыха. Скоро рядом с автопарковкой развернется торговля коврами и кроссовками, от шума и выхлопных газов станет невозможно дышать, но рано утром здесь еще очень неплохо, даже река блестит и слышен плеск ее волн.

– Ладно, старик, – наконец, выдохнул Червяков, – боюсь, добром с тебя ничего не вытрясешь. Придется другими методами.

– Голова дырка будешь делать? – усмехнулся я.

– Нет, задница вторая дырка сверлить.

Он поднялся из-за стола, с шумом отодвинув тщедушный пластиковый стул. Я остался сидеть.

– В общем, брат Витька, – сказал Макс, открывая брелоком замки своего джипа, – послезавтра вечером я присылаю к тебе людей. Если денег не будет… хм, мне придется вспомнить свою нигилистскую молодость. Я тебе даже процент накапаю за ностальгию.

– Валяй, – все так же улыбаясь, молвил я.

Впрочем, это уже была последняя улыбка Джордано Бруно.

– Лишнего не возьмем, но и своего не оставим. Что там у тебя в собственности? Подержанный «Ланос»?

– Новый.

– Вон тот? Какая прелесть!

Я молча сглотнул.

– Будь здоров и не суди слишком строго.

Он махнул рукой и отправился к машине. Глядя на его колыхающийся зад, я с горечью констатировал, что он меня все-таки дожал! Проблема в том, что Червяк был опытный рейдер, и в переговорах с «клиентами» он всегда преуменьшал масштабы угрозы. Уж мне ли не знать, что если он говорил, что готовит сверло для моего заднего бампера, то на самом деле мне предстояло познакомиться с отбойным молотком.

Мне внезапно поплохело. И солнце было уже не таким ярким, и река не так ласково шелестела волнами… и торговцы коврами приехали слишком рано.

Это был один из самых поганых дней в моей жизни, некий перекресток. Направо пойдешь, налево пойдешь… один черт.

2

Иногда ты вдруг понимаешь, что бесконечно одинок в этом безумном, безумном, безумном, безумном мире… Как говорил один старый персонаж Панкратова-Черного – это не я, это кино такое.

В свои тридцать четыре года ты вдруг с ужасом осознаешь, что скоро твое собственное отражение в зеркале в ванной – такое небритое, одутловатое и бесконечно дорогое – станет едва ли не единственным твоим собеседником. Это у него ты будешь спрашивать «Как дела, старик?», продрав глаза поутру, это ему ты будешь плакаться после очередной полученной от жизни оплеухи… и именно у него ты будешь просить взаймы четыре штуки «бакинских комиссаров», чтобы защитить свою новенькую иномарку от плохих дяденек.

Можно, конечно, вспомнить о жене, но жена… А что жена? С ней, брат, теперь происходят непонятные метаморфозы, на расшифровку которых целая жизнь может уйти. У них ведь, у женщин, тоже бывает кризис среднего возраста. Знаешь, как их после тридцати колбасит?

Ну ладно, а как же друзья? Ведь не в коконе ты жил все эти годы, начиная со школьной скамьи?

Ну да, друзья есть, и приятели есть, и просто знакомых – не сосчитать. Но вот в чем петрушка: у друзей с возрастом складываются точно такие же взаимоотношения с зеркалом в ванной. Ты будешь пить с ними водку, сидеть в душной сауне, хвастаясь очередным сексуальным подвигом Геракла, будешь вместе с ними драть глотку на стадионе, болея за «Газмяс», но когда приходишь домой и снимаешь фрак, ты понимаешь, что никому в этом мире не нужен, и решать свои проблемы придется самому.

Впрочем, вру. Есть один друг, который обязательно выпьет на твоих поминках. Да, я о нем вспомнил…

Я набрал номер телефона Сергея Косилова. Ожидая, пока он возьмет трубку, я продолжал смотреть на реку. Все течет, все меняется, а наша старая речушка все так же грязна, как и во времена детства моей бабушки, пускавшей по ней кораблики.

– Гы-говори, – выдавил Серега после небольшой паузы.

Судя по голосу, он только что проснулся или вообще не спал.

– Привет, – сказал я, – ты сейчас никуда не торопишься?

– Сейчас? Н-нет, до пятницы я совершенно са-свабоден.

– А что будет в пятницу?

– Ничего. Классику смотреть надо. Это Пятачок, когда был в гостях у-у Кролика…

– А, понял.

– Вот тебе и «а-а». Слушай, если ты едешь прямо сейчас, захвати мне пы-пару пива. Я, кстати, сам хотел тебе позвонить. Дело есть.

Я ухмыльнулся. Похоже, Сережка вчера неслабо погулял. Чтобы он с утра попросил пива, интеллигент несчастный!

– Привезу. Что за дело?

– Приедешь – скажу.

Я отключил связь и улыбнулся. Серега, конечно, был чудиком, но лучшего антидепрессанта я на своем жизненном пути еще не встречал. И сейчас мне больше всего не хватало именно его умильного подросткового заикания.

С Сергеем Косиловым я был знаком лет двадцать. Мы немножко учились вместе в выпускном классе – его перевели к нам за полгода до последнего звонка. Никакой особой репутации он у нас заслужить не успел, следовательно, не успел ее и испортить, поэтому мы достаточно легко с ним сошлись. У нас, видишь ли, были общие интересы – «Лед Зеппелин», «Аквариум» и перестройка. Не сговариваясь, пошли в один институт, поступили на один факультет – это была журналистика. Нам тогда казалось, что мы должны что-то успеть сделать, пока «форточка» еще открыта и ветер свободы гулял по буфету. До третьего курса шли одной дорогой. На третьем он выбрал специализацию «телевидение», я же решил, что мне гораздо интереснее – и, главное, проще – общаться с бумагой. Наши профессиональные стремления, таким образом, несколько разошлись, но интересы личные по-прежнему пересекались: мы продолжали вдвоем зажигать на вечеринках, встречаться с девушками, слушать и играть старый рок-н-ролл и беседовать о проблемах взаимодействия различных ветвей власти. Стояла середина девяностых – эпоха относительно честной и свободной журналистики и сотен относительно честных способов заработка.

Косилов еще во время учебы попал в поле зрения нескольких местных телекомпаний. Я в то время пытался его отговорить от этой затеи. Дело в том, что парень с детства заикался и, судя по всему, прекращать это дело не планировал. И хотя его заикание не носило критического характера – так, лишь иногда переклинивало, – но из-за постоянного страха завалить речь Серега говорил медленно и вдумчиво, совсем как наш институтский преподаватель по иностранной литературе. Тот был умницей-не-сказать-в-какой-степени, получил кучу каких-то европейских титулов за изучение литературного наследия, а на лекциях у него мухи дохли от тоски, потому что читать он их не умел. Оратор из него был «как из Промокашки скрипач»! Бубнил что-то под нос полтора часа, хотя при желании мог бы… да много чего мог бы.

Так вот, Сережку нашего из-за его проблем с интерфейсом на телевидении ждал полный провал. Но он нашел лазейку, переключился с работы в кадре на место по другую сторону объектива. Ему понравилось снимать. Он не выпускал камеру из рук всю практику, снимал сюжеты по заказам и без них, по собственной инициативе пристраивался к различным командировкам своих старших коллег – и снимал, снимал, снимал. Снятое монтировал также самостоятельно, договорившись о небольшой стажировке в монтажной студии областного телевидения.

Словом, к окончанию университета Сергей Косилов был молодым асом, а еще через несколько лет он уже мог позволить себе выбирать работодателей и заказчиков. Криминальные разборки, спецоперации силовиков, облавы, экстремальные командировки в горячие точки, репортажи с заседаний городской думы – у Сергея не было никаких жанровых ограничений. С камерой он обращался как Паша Буре с клюшкой, она была его второй парой глаз, и у меня в один прекрасный день отпали последние сомнения в том, что когда-нибудь Серега уедет к чертовой матери из этого города и доработается до ТЭФИ.

Увы, все так бы и случилось, кабы не его добрый характер, спровоцировавший полный провал в личной жизни, который, в свою очередь, накрыл медным тазом все остальное.