Заткнись и танцуй

– Проходи в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!

В ответ из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.

– Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.

– А Максимку с кем оставила?

– С Любкой.

Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на свою дочь. Лариса не отвела взгляд.

– Что-то случилось?

– Почему ты так решил?

– Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.

Лариса вздохнула. Отца не обманешь.

– Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла она, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.

Отец покачал головой, но ничего не сказал.

Лариса осталась в гостиной одна. Сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.

Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.

– Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.

– Мама когда освободится?

– Я уже освободилась.

Лариса вздрогнула. Мать стояла в дверном проеме.

– Как дела? Как Максимка?

– Все в порядке, мам, Симка не болеет.

Людмила Викторовна прошла в комнату, села на край дивана. На ней был старый халат, надетый поверх ночной рубашки, и дырявые шлепанцы. Выглядела она вполне нейтрально, но Лариса догадалась, что внутри она бурлит и клокочет, как бульон на малом огне. Их последняя встреча неделю назад закончилась непристойной перебранкой, а мать всегда долго успокаивалась.

«Злопамятная, мстительная сука!» – однажды ругнулся отец, будучи не совсем трезвым. Лариске было тогда двенадцать лет, она очень хорошо запомнила эту краткую характеристику, дающую ответы на очень многие вопросы, и в своей взрослой жизни неоднократно получала подтверждения ее точности.

– Отец сообщил, что у тебя есть какой-то разговор, – без всяких вступлений начала мать. – Мы сначала поедим, обсудим погоду?

Лариса поежилась.

– Можно обойтись без светских приличий, но и драку мне устраивать не хочется.

– И не надо, – вставил папа.

Лариса помолчала, переводя взгляд с матери на отца. «Когда что-то буксует в дружной семье, – подумала она, – виноватым не может быть кто-то один. Как правило, виноваты бывают все… или какие-нибудь природные явления».

– Вы просверлите на мне четыре большие дырки. – Лариса залпом осушила стакан с соком и с шумом поставила его на столик. Вспоминать заготовленные фразы ей не пришлось.

– Игорь появится в июле-августе. Я думаю, что не позже.

– И что? – спросила Людмила Викторовна.

– Ничего особенного. Я не хочу его видеть.

Отец прокашлялся, мать вздохнула. Пауза была зловещей.

– Я собираюсь забрать Максимку и исчезнуть, – продолжила Лариса.

– Может, не стоит пороть горячку? – сказала мать.

– Стоит. Ради сына – стоит.

– Прикрываться заботой о сыне – это так современно.

– Я не прикрываюсь, я только о нем и думаю!

– Ой, как пафосно! – Мать поднялась с дивана, подошла к серванту. Сейчас она начнет глотать свои таблетки, вздыхать и изображать измученную сердечными ранами старуху, до которой никому нет дела. «Включите камеры – мама страдает! Премия Оскар за лучшую женскую роль».

– Ты хорошо подумала? – спросил отец.

– Да, очень хорошо.

– А как мальчишке без отца в таком нежном возрасте?

Лариса закатила глаза.

– Папа, о чем ты говоришь! Он уже три года без отца!

Мать, вытряхивавшая на ладонь таблетки из маленькой бутылочки, бросила на дочь гневный взгляд.

– Хочешь еще хуже сделать? На улице ведь окажешься, с голым задом после стольких лет!

– А у меня есть выбор?!

– Не кричи!

– Буду кричать! Визжать буду! Пусть одной, пусть на улице, но без него. Игорь все профукал, абсолютно все – и меня, и мальчишку своего, и наш дом. Да, он биологический отец, но не больше. Или вы считаете, что отцом можно считать любого, кто сумеет засунуть, высунуть и встретить возле роддома? Ну, тогда извините…

Александр Никифорович почесал мочку уха.

– Да, джентльмен тот еще, конечно, – согласился он, – но, с другой стороны, не совсем потерянный для общества мужик, да и выбрала ты его сама. Куда смотрела-то?