По стечению обстоятельств

– Это, наверное, с места работы – подумал Марушев и первым делом заглянул в паспорт.

– Быков Валерий Семенович. – И майор, согласно своей профессиональной привычке, принялся внимательно рассматривать фотографию пострадавшего.

После этого он открыл водительское удостоверение и глаза его округлились от удивления.

С фотографии на него смотрел тот же самый человек, но фамилия имя и отчество были другими.

– Удостоверение было выдано на имя Чулаева Константина Викторовича.

«Да, мужик, если ты не выживешь, туго нам придется»! – подумал майор. – «Ох, и помаемся мы с разгадыванием твоих шарад»!

Следующей на очереди была маленькая красная книжечка – удостоверение, и она снова была на фамилию Быкова Валерия Семеновича, корреспондента московской газеты «Бизнес и предпринимательство».

«Н-да!» – подумал Марушев, – при таком раскладе у тех троих из «БМВ» несомненно была причина для поисков.

– Ладно, ребята. – Сказал он сотрудникам. – Это наш клиент, так что, работаем по полной программе. Алеша, вызывай-ка экспертов!

К месту аварии, тем временем, прибыли представители холдинга «Международные перевозки», и шофер фуры, увидев своих, даже вспотел от волнения. Он поспешил им навстречу и принялся рассказывать о случившемся. Те же, в первую очередь направились к гаишникам, которые к этому времени уже почти закончили все свои дела. Юрист «Международных перевозок» принялся выяснять у блюстителей дорожного порядка причины аварии, и, узнав, что вины водителя фуры и впрямь никакой нет, очень обрадовался.

– Только вот спрашивать про убытки, вам, похоже, пока еще не с кого! – Пресек его преждевременную радость лейтенант Дубовицкий. – Теперь по всем вопросам обращайтесь к ним. – И он указал на оперативников.

…Закончив все дела на месте происшествия, оперативная группа Марушева отправилась в

Склифосовского. Там им доложили, что потерпевший еще в машине скорой помощи на какое-то время вышел из комы и произнес всего два слова – «где диск». – После чего обеспокоено принялся обводить глазами окружающих, а потом снова потерял сознание и до сих пор так в него и не приходил.

– У него сложная черепно-мозговая травма – сообщил хирург – и ему предстоит срочная операция. А для этого требуется согласие родных. Их нужно немедленно оповестить, хотя бы по телефону.

– Оповещать пока некого. – Сказал Марушев. – Мы еще личность его не установили.

– А как же операция?

– Если ее не делать, летальный исход неминуем? – спросил майор.

– Неминуем! – ответил хирург, но и в случае операции гарантий никаких дать нельзя. Травма очень тяжелая.

– Тогда готовьте его к операции. – Распорядился Марушев.

Глава 10

Маланья неслась в своем «Пежо» по трассе на большой скорости, рискованно сбавляя обороты перед самыми крутыми дорожными извилинами. Ее глаза были наполнены слезами отчаяния, а губы то и дело презренно выбрасывали злобные фразы. Она негодовала на обстоятельства, на все лады проклинала Покровского, сетовала на самое жизнь!

– Куда я теперь? – но решения не приходило, и она безотчетно просто ехала вперед. Домой все равно было нельзя. Мало ли! Ведь эти два идиота, опомнившись и узнав от Славы ее домашний адрес, могли пуститься вдогонку!

Гонимая чувством страха возможной погони, она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, хоть и отчетливо осознавала, что никакой погони, в общем-то, быть не должно на этом произвольно выбранном маршруте.

– Тьфу! – брезгливо сплюнула она, подумав о том, что этот прыщавый тип, Сева, мог прикоснуться к ней своими широкими потными усеянными мелкими веснушками руками.

– А почему потными? – задала она себе попутно возникший вопрос. – Ведь я же к ним никогда не притрагивалась, откуда мне знать?! А, наверное, потому, что у такого отвратного типа они и не могут быть иными! – убедила себя она, и, обругав ненавистника прыщавым подслеповатым хорьком, всякий раз суживающим свои мелкие безобразные в кучу глазки жадно смотрящие на нее, до узколезвенных размеров.

– Переспать ему со мною захотелось! – возмущенно воскликнула Маланья. – Перебьешься!

– И тут она злорадно улыбнулась, представив, в какую недовольную, негодующую мину выстроится лицо у этого несостоявшегося любовника, как только его шавки доложат, что она просто, напросто смоталась, обставив их по всем статьям.

– А Покровский, какая скотина! – продолжала она разговаривать дальше, сама с собой. Да и с кем ей было разговаривать, если она катила одна одинешенька по пустынной трассе в четыре утра. Маланья и раньше догадывалась, что ее любовник – камень невысокой чистоты, но, чтобы до такой степени!

Она зло ухмыльнулась, вспомнив с какой легкостью он согласился подложить ее под этого гнусняка за свой долг! Ему даже в голову не пришло, что это совсем неприемлемо! Он привык, что ради дела можно решить все и любыми способами! Господи, да он совсем ее не знает, раз вообразил себе такое! А ведь он, Слава Покровский, ее любил! Во всяком случае, по- своему, а не в такой тонкой степени, в какой виделась ей, Маланье сама любовь. – Любовь мужчины к женщине. Да и какой категорией тонкости мог обладать мужчина, подобный Славе Покровскому? – Российскому бизнесмену, вылупившемуся из самых низов, и оперившемуся только внешне! Он, бывший посредственный ученик, выпускник профессионального автодорожного колледжа, сын своего советского отца, занимающего, когда – то выборную должность партийного организатора на крупном станкостроительном предприятии, и матери- заведующей столовой на этом самом предприятии, был приучен к совсем иного рода тонкостям. – Как и кому подмазать, где вовремя подсуетиться, каким образом держать нос по ветру, кому лишний раз улыбнуться, а кого и не заметить при случае! Категории любовных тонкостей его наставники-родители даже и не касались, считая, что с этим любой мужик и так разберется, а может, и вообще ничего не считая, как знать!

Сам же Слава любовному самообразованию по части тонкостей время тоже не уделял. Некогда ему было. Он стремился к высокому под иным именем – к высокому благосостоянию! И жил по принципу, что при деньгах любая баба наша!

Внешне он был интересен, подтянут, накачан, аккуратен. Одеваться любил с шиком, ездил на иномарках. Сейчас у него их было две. – «Ауди» и «Мерседес». Одним словом, внимания женщин Слава был удостоен всегда! Жизнь баловала его в качестве самца-любовника, который, не имея счета самочкам, особо их и не уважал. Правда совсем уж безразличным и фамильярным его назвать было нельзя, и, если какие-то интересы его любовниц особо не касались Славиных важных дел, так сказать, не задевали их никаким боком, он с удовольствием потакал своим дамам сердца в мелочах. С Маланьей же получилось иначе. Она была чужой женой – женой его партнера по бизнесу, в которую он безнадежно влюбился.

Мужу Маланьи, Катаеву Евгению Сергеевичу было пятьдесят, и она была его второй женой – молодой, двадцатисемилетней! Слава Покровский впервые увидел ее на дне рождения Катаева, куда был приглашен почетным гостем. А потом, пошло, поехало! Между ними образовалась взаимная симпатия, появились недвусмысленные намеки на сближение, а вскоре и сама близость. Маланья приняла ее с легкостью, можно сказать, даже легкомысленно. Пошла на поводу у своего влечения и оторвалась, ни о чем не думая. Однако это было только внешне, а если капнуть глубже, то Маланья давно уже была готова к подобному поступку. А причиной тому служило ее решение уйти от Катаева. Почему? – Да, было почему! Маланью, прожившую с ним четыре года, и надо сказать, хороших четыре года, как в материальном, так и в физическом плане, задавил моральный аспект происходящего! Ибо она, с самого первого дня, как только вошла в шикарную четырехкомнатную квартиру Катаева, стала ощущать, что занимает в ней чужое место! И ощущение это давило ее все четыре года, причем усиливаясь, а не уменьшаясь, с течением времени. Маланья знала, что Катаев разлюбил свою жену давно, еще до ее появления, и, конечно же, знала о том, что не жил он с ней уже два года, но! Но! Она постоянно ощущала присутствие этой женщины в Катаевской квартире. Да и не только Ольги – так ее звали, но и Катаевских детей – двадцатитрехлетнего Игоря и девятнадцатилетней Лены. И потом, Катаев поддерживал с бывшей семьей хорошие отношения, помогал материально. И это было по правилам! И, надо сказать, нисколько не раздражало Маланью! Мало того, такое Катаевское отношение к своей бывшей семье, в некоторой степени даже возвышало его в глазах Маланьи. Он не жлобничал, не предъявлял к детям никаких надуманных, удобных для отказа в помощи претензий, баловал их, как любой приличный отец. Что же касалось самой Маланьи, то она в этой связи причисляла себя к одной из четырех его подопечных, имеющей ровно столько прав на Катаевские материальные блага, сколько и все остальные. Если же по желанию самого Катаева, ей перепадало больше, то пожалуйста, она ничуть не возражала! И при таких вот обстоятельствах, вполне честно подкрепляемых ее принципиальными нормами, чего, казалось бы, не жить? Однако ей не жилось!

Маланья, будучи человеком тонким, проницательным от природы, ощущала мощнейший негатив, исходящий от Ольги! Как уж он вносился в ее дом, то ли в лице приходящих детей, то ли в лице самого Катаева, часто встречающегося с бывшей женой, она не знала, но ощущала его всем своим нутром. И этот негативный прессинг всякий раз откладывался в ее подсознании, записывался на корочку, наслаивался, и, переполнив отведенное для него место, в конце концов, оказался ей просто не по зубам. Терпение иссякло, и однажды она призналась в этом мужу.

– Ну, какая же ты глупая! – улыбнулся на это Катаев. – До тебя я не прикасался к Оле почти два года! И вообще, заруби себе на носу – ты не занимала никакого ее места, по той простой причине, что вместо тебя в любом случае оказалась бы другая женщина, но только не моя жена! Я бы к ней все равно никогда не вернулся, понимаешь ты это?!

Она это понимала! Но негатива не становилось меньше! Он же не предназначался той, предполагаемой другой женщине! Он предназначался ей, Маланье, а жить с ним было все нестерпимей. Он, этот негатив, перекрывал все остальное – и хорошее благосостояние, и чувства к Катаеву! Хотя, никаких таких особых возвышенных чувств Маланья к нему не испытывала. Она, как и все почти молодые женщины, выходящие замуж за мужчин, вдвое себя старше, руководствовалась, прежде всего, расчетом. Катаев занимался строительным бизнесом, возводил крупные столичные объекты, и тут, безусловно, было на что рассчитывать! Конечно, при всем при том, Катаев вызывал у нее определенную симпатию, да и спать с ним ей было не противно, в отличии от многих других, оказавшихся на подобном ей месте, но большего она к нему не испытывала.

И Маланья в один прекрасный момент, решила для себя, что ей все же лучше сдать позиции, чем продолжать жить с Катаевым. Оставалось только найти подходящего претендента, место которого и подвернулось Славе Покровскому.

«А, что?» – рассудила Маланья – «он тоже при деньгах, да к тому же молод и холост!»

Славе было тридцать девять лет. «Я ему нравлюсь, и он, похоже, намерен взглянуть на свои чувства всерьез. Чем не вариант на смену позиций? Замуж за него пока можно и не выходить, повременить, приглядеться, а там, – будем посмотреть!»

– Вот и посмотрела! – зло сказала Маланья и в очередной раз рьяно надавила на газ.

Солнце, восходящее, легкое, несущее на себе пока еще ночной, ленивый оттиск томной завесы, зажелтело, затеплилось, поигрывая несмелыми бликами на утреннем росистом шоссе, а потом любопытно скосило пару своих лучей к боковому оконцу ее автомобиля.

– Вот и утро настало! – иронически изрекла Маланья, когда любопытные лучи невзначай коснулись ее бокового зрения.

«И куда я в такую рань?» – она принялась посматривать на указатели и обнаружила, что движется в сторону Звенигорода, и даже не заметила, что до него уже рукой подать.

Ну, надо же! Дорога сама завела ее в эту сторону! А ведь здесь, неподалеку находилась дача ее подруги Ани Кудриной. Маланья часто приезжала сюда одна и с двумя другими подругами – Аней Зарубиной, которая в их дружной – по близкому четверке, именовалась Анечкой под номером 2, или просто Нюркой, и Машей Разумовой.

Дружба Маланьи и Нюрки имела самые древние корни. Они произрастали с четвертого класса. Аня тогда перевелась из другой школы по причине перемены местожительства, и с первого дня, как только села за одну парту с Маланьей, девочки не переставали дружить до сих пор. С Машей Разумовой и Аней Кудриной Маланья подружилась через Нюрку. Девочки все втроем учились в Менделеевском университете, в отличии от Маланьи, закончившей институт иностранных языков.

Итак, дорога вела Маланью к даче Ани Кудриной. А точнее сказать, Маланья сама завела себя туда в силу подсознательной привычки мозга, давно уже изучившего этот маршрут, и теперь, в момент расстройства Маланьи, взявшего на себя роль ее автоматического путеводителя.

– Ну, что ж, к Кудриной, значит к Кудриной! – сказала себе Маланья. – И хорошо, что так получилось! Прежде всего, хорошо потому, что Слава не знал, где находится дача ее подруги, и вообще он понятия не имел, что у Ани есть эта самая дача. Теперь, по крайней мере, если ему и вздумается искать Маланью, то сделать этого он не сможет!

Маланья вздохнула с некоторым облегчением впервые за этот путь, и, сбросив напряжение, расслабилась, уменьшив скорость и откинувшись на спинку сидения.

… Итак, она ехала к Ане Кудриной, кстати, будучи совсем не уверенной в том, что Аня находилась на даче!

– А ведь и впрямь, почему я об этом не подумала? – опомнилась Маланья. – Анька вполне может сейчас быть в Москве! Хотя вряд ли!

Дело в том, что ее подруга была беременна, и из частых переговоров по телефону, Маланья знала, что та безвылазно торчит на даче. Правда, шансов на то, чтобы ее не застать, тоже было немало. Ну, например, Аннушка могла отправиться в Москву к врачу в женскую консультацию, или просто по каким-то другим, неотложным делам в город, и там переночевать в квартире, как знать!