Девятьсот восемьдесят восьмой

Подойдя к воротам центрального здания, он увидел Курьяна, уже поджидавшего его, всем видом демонстрируя недовольство.

– Что? – вместо приветствия спросил Марсель, считавший здоровяка другом и поэтому предпочитавший не допускать недомолвок.

– Вы посмотрите на него, люди добрые! – Мужик обратился к воображаемой аудитории и, прищурившись, смерил собеседника сердитым взглядом: – Еще спрашиваешь?

– Не понимаю, о чем ты.

– А с урумом кто собрался без меня задружиться? Не стыдно? Я-то, дурак, всюду его за собой таскаю. Если что любопытное происходит – сразу за ним бегу. А он? Тьфу, одним словом.

– Во-первых, не с урумом, а с греком, – начал историк, но Курьян его перебил:

– А по мне хоть мавром его назови, а все равно обидно и не по-людски.

– Во-вторых, – Марсель не обратил на это замечание никакого внимания, – я сам только что узнал о нем вот от него.

Мефодий, на которого теперь смотрели две пары глаз, растерянно развел руками:

– Чего? Меня Михайло послал, велел Баламошку привести. О тебе, Курьян, ничего сказано не было.

– Ах, вот оно что. – Лицо мужика вытянулось, и он с извиняющимся видом взглянул на друга. – Ну, не сердись, поторопился.

– Ладно, – кивнул Марсель. – Пойдем, что ли, узнаем, чего там наш староста задумал.

Оказавшись в избе, мужики увидели Михайло, который с важным видом располагался на лавке, а вокруг него, подперев подбородок руками, восседали самые опытные и уважаемые жители селища. Картина маслом, усмехнулся про себя Марсель, здесь письмо турецкому султану сочиняется, не меньше.

– Здорово. – Он поприветствовал присутствующих и обратился к хозяину: – Что нового, Михайло? Вижу, дело важное.

– Ох и не говори, – тяжело вздохнул староста, приглашая гостей присесть. – Как снег на голову этот грек свалился.

– Кто таков?

– Да кто его разберет. Вчера дружинник от самого князя прискакал, говорит, мол, делай что хочешь, а чтобы посланник этот доволен остался.

– А что ж он в Витачове не переночует? Там вроде и условия получше, да и стены как-никак имеются.

– Все это так, но ты же знаешь тамошнего воеводу. Самодур знатный. К тому же очень нетерпим ко всяким иноверцам.

– А грек этот?..

– Он самый и есть. Дружинник тот мне по секрету сказал, что он нашего князя будет склонять в свою веру. А ты Владимира знаешь – он в последнее время сам не свой, все старается выше головы прыгнуть и всех под себя подмять.

– Не слышал.

– Ну, как же. Истуканов понаставил в Киеве. Перун теперь у него главный самый. Голова серебряная, а усы – из чистого золота. Я сам не видел, но люди так рассказывают. Я против Перуна, конечно, ничего не имею – он бог сильный, уважаемый, но нехорошо его выше самого Рода ставить. Только это между нами.

– Да, конечно… Постой. Так Владимир, говоришь, реформу провел? А какой у нас нынче год?

– Да вроде вчера еще был…

– Да, знаю, шесть тысяч четыреста девяносто шестой. Значит…

Прикинув в уме разницу, он присвистнул:

– Эге, брат, да у нас здесь намечается кое-что интересное.

– Что? – насторожился Михайло.

– Да так, – неопределенно махнул рукой Марсель. – На твоем месте я бы не стал сильно беспокоиться о том, угодишь ли ты страннику этому или нет. У него совсем другие цели и задачи. Обеспечь ему хороший стол и мягкую постель, этого будет вполне достаточно.

– А беседы?

– Ну а беседы – это уже мое дело. Когда, говоришь, прибудет твой грек?

– На закате обещался.

– Кириллом зовут?

– Кажется, так. А ты откуда знаешь?

– Это совершенно не важно. – Историк улыбнулся хозяину и поднялся. – Я пойду, нужно успеть в порядок себя привести. Зайду к тебе вечером, так уж и быть. Побалакаем с гостем дорогим.

– Думаешь, обойдется? – Староста удивился беспечности Марселя, остальные мужики тоже смотрели на него с некоторым недоумением, но предпочитали помалкивать.

– Уверен!

Сделав знак Курьяну не идти за ним, он кивнул остальным и вышел за дверь. Оказавшись на улице, Марсель тут же переменился в лице – от недавнего легкомысленного выражения не осталось и следа – и поспешил к своему дому.

– Это ж надо было так удачно во времени переместиться, – бормотал он, машинально кивая знакомым. – Случайность? Возможно. Или все-таки нет? Тоже может быть. Эх…

В этот момент он особенно остро ощущал нехватку методических пособий, которые помогли бы ему восстановить хронологию времени, в котором он оказался. Однако и без вспомогательных материалов ему было совершенно ясно, что странник, так взбудораживший воображение Михайло, был никаким не греком, а византийцем, представлявшим греческую православную церковь. Именно после разговора с ним в свое время началось крещение Руси. Вернее, вот-вот начнется, если исходить из того, где и когда находился историк. Скорее всего, Владимир уже принял – или принимает прямо сейчас – мусульман, иудеев и католиков. Что ж, Марсель помнил, чем все должно было закончиться. Смирившись с мыслью о том, что до конца своих дней так и не сможет выбраться отсюда, он даже в самых смелых мечтах не предполагал, что когда-нибудь окажется сопричастным таким значительным событиям мирового масштаба.

Оказавшись дома, историк некоторое время пытался вспомнить, куда спрятал дипломат. Первое время он старался постоянно держать его на виду, потому что там хранились документы и рабочие записи. Сначала доцент даже пытался вести дневник, куда записывал все, что казалось ему важным. Но время шло, и в конце концов «заморская торба», как называл ее Курьян, оказалась засунута подальше и благополучно забыта.

– Да где же ты?! – Марсель, перевернув все вверх дном, наконец остановился и закрыл глаза, стараясь представить, куда бы он положил такую вещь, как дипломат, если бы пришлось делать это сейчас. – Ну да, конечно!

Отодвинув от стены конструкцию из связанных между собой лавок, мужчина, радостно вскрикнув, извлек на свет важнейшее напоминание о своем прошлом. Быстро набрав код, он отщелкнул замок и, затаив дыхание, заглянул внутрь. Вдохнув полузабытый запах офисной суеты, он не почувствовал никакой тоски по прежней жизни и довольно улыбнулся. Взяв в руки давно разрядившийся мобильный телефон, историк некоторое время рассматривал его пластиковый корпус, а затем бросил обратно – в нынешних условиях дорогой девайс был лишь забавной безделушкой, которую можно было использовать разве что в качестве подставки. Копаться в записях он не стал – в них все равно не было ничего полезного – так, заметки, не более. Однако ему нужно было срочно собраться с мыслями и попытаться вспомнить все, что он знал когда-то об этом периоде. Это оказалось не так просто. Марсель лучше многих знал о том, что история никогда не была точной наукой – в критические моменты она становилась эластичной и податливой, и ей придавали форму, которая была угодна тем, кто находился у власти. Западные ученые всегда были склонны принижать роль славян в мировой истории, и потому данные, которые были доступны работникам его уровня, не отличались ни достоверностью, ни хоть какой-то упорядоченностью. Он часто обсуждал печальное положение вещей с коллегами за чашкой чая, но большинству из них было наплевать на то, что именно они преподают – правду или вымысел. Учебные материалы были одобрены Министерством образования, значит, им можно было доверять.

Тем не менее из всей той кучи мусора, которую представляли собой его знания, можно было выделить крупицы истины, которые подтверждались имеющимися историческими артефактами.

– Итак, что мы имеем?

Марсель раскрыл блокнот и принялся записывать все, что могло ему пригодиться во время предстоящей встречи. Разница между славянским и григорианским календарями составляла пять тысяч пятьсот восемь лет, значит, сейчас шел девятьсот восемьдесят восьмой. Почему он раньше не вспомнил об этой знаменательной дате? Уж кому-кому, а ему-то следовало обратить на это внимание!

Кирилл не скажет Владимиру ничего особенного – так, общие слова. Значит, должна быть еще какая-то причина, по которой князь предпочтет греческое православие остальным конфессиям. Официальная наука не давала на этот вопрос однозначного ответа. Вроде бы Владимир намеревался таким образом объединить всех славян, мол, обновленный языческий пантеон не сработал, так, может, с этим получится. Однако историк уже не был уверен в том, что именно эта причина стала основной. За то время, что Марсель прожил среди этих людей, он не заметил ни единого намека на раскол внутри общества. Далекие предки, поклонявшиеся разным богам, были гораздо более сплоченными, чем его современники, носящие на груди крест. Впрочем, он мог и ошибаться – политология никогда не была его любимым предметом.

Оставался открытым вопрос о том, кем вообще был этот Кирилл, который в исторических источниках фигурировал как «философ». Если удастся разобраться в этом, тут же станет ясно, как Марселю себя с ним вести. Представив себе ситуацию, которая подтвердила бы догадки некоторых ученых-теоретиков о том, что начало крещения Руси якобы началось задолго до Владимира, Марсель ухмыльнулся. А что? Встать перед ним в третью позицию и представиться: так, мол, и так, я из будущего к вам явился, там все не то чтобы плохо, но как-то не очень. Может быть, покумекаем вместе и придумаем, как все изменить?

– Эй, старик, о чем ты? – историк одернул сам себя. – Может быть, этот византиец вообще не захочет с тобой говорить. Приедет, поест-попьет – и на боковую. А утром его и след простынет.