Лишь тень

Пусть причиною стали слова Учителя, но что было в тех словах кроме радости наблюдения за любимым воспитанником? Что в них ещё могло быть?!! А я вот… бредятина, если вдуматься. Однако воспоминание о страшном зуде под кожей, о давящей тяжести, разом легшей на горло, такой материальной, такой нестерпимой…

Подумав секунду, я сумел установить, что и этот странный зуд происходит непосредственно от Мари. Её образ там, у неё дома, когда она отворачивалась от меня. То есть, мне казалось, что она отворачивается… Или нет? Что-то тут не так, решил я, трогаясь с места. Поговорю с ней обязательно!

Если бы…

Добежал я до её дома так быстро, как мог. Даже запыхался. Сообразил вдруг, что-то я часто стал бегать… Мысль мне тогда очень не понравилась.

Мари не было. Дом распахнул передо мной двери, однако его стены так явственно веяли на меня холодом, что я, уверенный в своем ощущении, даже не удосужился обойти комнаты в её поисках. Только бросил беглый взгляд на кухню, где вот уже час или больше никого не было. Мари ушла сразу после меня. Записки видно не было, да я бы в тот момент сильно удивился, когда б её увидел. Ну, представьте, маленький квадратик, такой заметный на тёмной полировке стола… а там слова: «Побежала туда-то, скоренько вернусь».

Фига с два.

«Что делать?» Может быть, это был первый момент в моей жизни, когда я по-настоящему растерялся. Мне просто, тупо, тривиально было непонятно, куда теперь направиться.

Остаться у Мари? Ни за что. От самой этой идеи несло чем-то…

Задумался я неожиданно для себя глубоко. Что ж такое творится?!! Я покинул помещение, на ходу торопливо нацепив респиратор. Это всё здорово, но только до некоторого предела… пойду к маме, я у неё не был кто знает сколько времени.

Уже наблюдая скользящий мимо ленты ландшафт, я сделал совершенно запоздавшее и изначально бессмысленное движение сойти и вернуться. Где её искать? Неожиданно чётко проявились странности наших с Мари отношений. Да, я по своему образу жизни – чрезвычайно общительная личность, круг моих знакомых довольно велик, даже сейчас я без напряжения могу назвать человек тридцать: коллеги, преподаватели, начальники, просто знакомые… да мало ли! Понятно, почему Мари, несмотря на то, что я нередко водил её с собой на разные встречи и посиделки, могла не помнить, например, моего тренера Карно, но почему, в таком случае, я не знал ни одного её знакомого?.. Не укладывалось в голове.

Мари… она для меня, как свет за окном, ласковое тёплое существо, которое пропитывает тебя всего таким ощущением счастья, что хочется отчаянно зажмуриться, отгородиться разом от мира, оставив себе лишь легкое касание её пальцев… У неё была способность заполнять всё, что угодно, своим присутствием, разливать вокруг ощущение уюта и доброго женского тепла. Сила моей любви к Мари до сих пор вызывает во мне оторопь. Что и говорить…

Познакомились мы с ней при обстоятельствах, если и любопытных, то только своей заурядностью. Я как-то вечером гулял по парку, что был разбит неподалёку от нашего с мамой тогдашнего дома, а Мари сидела там на скамейке. Знаете, такие чугунные, с совершенно неудобным, но очень уютным на вид сиденьем… когда рисуют осенний парк, то нет-нет, да и изобразят подобную где-нибудь на заднем плане. Так вот, никакой любви с первого взгляда не было, только мелькнула на дне сознания толика симпатии, и всё.

Я уж не помню, каким образом оказался владельцем малюсенькой карточки с её именем.

Можете считать это перстом судьбы.

Это уж потом, придя домой, я почувствовал некоторую в себе неуверенность. Такое, знаете, тянущее чувство, когда не можешь найти место, куда приткнуться.

Мама тогда удивлённо посмотрела на мои эволюции и поинтересовалась, а не пойти ли мне и не заняться чем-то, а то вон энергии лишней сколько! Ну, я немедленно последовал её совету и часа три гонял на базе Центра, что располагалась неподалёку, всевозможные тренажёры. Гонял, пока совсем не обессилел, аж пальцы дрожали от напряжения. Но стоило мне только оттуда выйти, как всё вернулось снова-здорово.

Я поразмыслил и понял, что мне непременно хочется встретиться с той девушкой из парка. Вообще-то я тогда был крайне молод и сексуальный цикл, теоретически, должен был быть самым, что ни на есть, заполненным, но… тренировки, реально, отнимали слишком много времени, чтобы при этом ещё успевать общаться со сверстницами. Обращаться же с просьбами помочь к маме или, того хуже, её подругам из санитарного контроля мне казалось неправильным. В конце концов, будто так уж сложно решать свои проблемы самому, не терроризируя этим взрослых. Опять-таки, хоть я и молодой был, существовала возможность, что Проба даст положительный результат (чем чёрт не шутит, хотя сам я о таком не слышал, да и не помышлял тогда), а для подобных развлечений мама уже была не в том возрасте. Я люблю маму, но братик, сестричка… ну или дочка, сынок, как хотите, называйте… В общем, несмотря на то, что, в любом случае, этим самым мы с мамой всё равно принесли бы обществу пользу, мне подобного не хотелось. Да и тесты эти… Считайте это признаком.

В общем, вооружившись подобными измышлениями, я набрал индекс Мари и… в общем, я же сказал, что всё было тривиально. Какая-то вечеринка с толпой народу, человек двенадцать, мы с Мари, вальяжно расхаживавшие некоторое время по гостиной, даже почти не разговаривая, потом, всё-таки, одна из гостевых спален…

Хотя, да, теперь я вспомнил. Было там что-то, очень серьёзно повлиявшее на наши дальнейшие взаимоотношения. Она была… как никто до этого. Словно обычный процесс полового удовлетворения сам по себе доставлял ей невероятное удовольствие. Мари смотрела на меня сквозь полусведённые от страсти веки, улыбка играла на её губах, великолепная грудь трепетала под моими пальцами, а ногти её напряженно скользили по моей спине, причиняя заметную боль, но, одновременно, и сладкое ощущение внизу живота… я ничего не соображал, когда она, наконец, заснула. Сколько продолжалось это безумие, не знал вовсе. Все гости уже разошлись или уснули, в притихшем доме был только я один и биение моего сердца.

Я простоял битый час в ду?ше, пытаясь успокоиться, то и дело удивлённо посматривая туда, где успокаиваться ничто совершенно не желало. А потом вернулся в комнату, где лежала Мари. Она тут же проснулась, а может, и не спала вовсе.

Чёрт побери, на следующее утро я понял, что влюблён по уши.

Там, дальше было ещё много самых невероятных моментов, но они ещё менее интересны, чем эти. Я как-то привык для себя считать, что мне попросту повезло с Мари. Так повезло, что и не расскажешь никому, я даже маме долгое время ничего о ней не говорил, поскольку не мог сформулировать для себя самого, за что же я люблю Мари.

А уж рассказывать кому-то ещё…

Ну да ладно. Я сошёл с транспортировочной ленты в том месте, где до маминого дома оставалось шагов сто и огляделся вокруг. Ничего, вроде, с моего последнего здесь появления не изменилось, да и с чего бы…

Я вам, кажется, ещё не рассказывал. У меня мама – космо-медик. Причём не просто так, а настоящий, от Бога. Сколько раз я неделями не мог её застать дома, пока она бывала в разъездах по семинарам и симпозиумам, сколько часов почти горячечного бреда об эффективных сечениях латентных эпидемий мне пришлось выслушать!.. Так что профессия, порой, невольно накладывала свой отпечаток на её поведение. В частности, это выражалось в невероятной опеке, которой я подвергался всё время, когда находился у неё дома. А уж что говорить о том разе! Видимо, она ещё с утра знала новость, которую должен был, по идее, поведать ей я, так что моё прибытие к маме под тёплое крылышко вполне бы могло с моей стороны сопровождаться гробовым молчанием, что ни в коем разе не повлияло бы ни на качество, ни на содержание всего мероприятия. Собственно, из того, что там происходило, я ничего не помню, поскольку в этом всём не было ничего значительного, ну, может, почувствовал я тогда положенную сыновнюю гордость при словах «ты молодец». Как же иначе, я тогда был другим, не таким как сейчас… Сын пришёл сказать матери, что он добился высочайшей награды, что существует в мире. Как же иначе?

Подробности, подробности… ещё только выйдя оттуда спустя три часа, я уже ничего толком не помнил. Вот ведь, но мне тотчас приходят на ум те нежные и трогательные беседы с Мари, что нет-нет, да и мелькали до того в моей взбалмошной и торопливой жизни. Что взять, ну, провели люди ночь вместе, с кем не бывает, совершенно ни к чему не обязывающее знакомство, а вот нет. Я однажды поймал себя на том, что я раз за разом набираю её индекс, но потом, не дождавшись ещё ответа, его сбрасываю. Мне хотелось общения с Мари, хотелось настолько, что та бурная ночь уходила на такой задний план, что, в общем, тоже становилась рутинной. Мы встретились. Может, прошло-то всего декады две, но мне они показались вечностью. Она глядела на меня с невыразимой нежностью, когда я подбежал к тому, старому, нашему месту в парке. А потом мы говорили, сначала неуверенно, стеснительно, но потом по-молодому страстно, но при этом всё время мне было настолько невероятно, предельно, восхитительно уютно с ней, о подобном моей больной головушке до того и мечтать нельзя было.

Я уже говорил, ничего не было особенного. Дело не в том, что происходило – дело в том, как всё происходило.

Это был не расслабленный трёп с мамой, это был не случайный обмен приветствиями в Центре, это было произведение искусства, которое мне хотелось разглядывать в душе ещё и ещё раз. Иногда меня совсем затуманивало, и тогда я уже переставал соображать, где говорила она, а где, захлёбываясь, хрипел мой собственный голос. Мы раскрывались друг другу настолько, насколько это вообще возможно. По крайней мере, при помощи человеческого языка А когда слова кончались, мы, обессилев, клали головы друг другу на плечо и сидели подолгу вот так, попросту прижавшись сердцами. Это ощущение было чем-то настолько прекрасным, что я радовался даже тому, что мы так редко встречались. Само ожидание стало для нас чем-то вроде непременного атрибута любви.

То, что это было не менее (но и не более, замечу сразу), чем настоящая любовь, я сообразил довольно быстро. Вот только на полное осознание этого факта ушло слишком много времени, если бы я…

[обрыв]

В тот день Мари так и не пришла. Я напрасно прождал до темноты… не стоит и говорить о том, что я был очень расстроен. Но что поделаешь? Пережили и это, хотя… это был ещё один ясный знак приближающегося проклятого Полёта.

Хотя. Вот именно. На следующий день Мари уже кормила меня завтраком, мы молчаливо уговорились не вспоминать, всё быстро стало на круги своя. Подождём ещё месячишко…

Да только следующий подобный плевок судьбы мне суждено было пережить гораздо раньше.

Это было, кажется, то ли открытие чего-то, то ли просто собрание какое. В общем, на довольно большом пространстве поблизости одного из посёлков собрались все, кто только мог. Посредине всего собрания в паре метров над землёй висел диск платформы. Смысл моего во всём этом участия заключался в некотором докладе, который меня попросил сделать Мэр Мессье. Проще говоря, мне нужно было сказать пару слов с высоты моего нового положения в обществе. Честно говоря, это не было уже для меня чем-то особенным, я постепенно привыкал. Ну, со всех сторон там были улыбки, многие на меня смотрели, как будто равнение держали. Я откашлялся тихонько и начал говорить.

– Спасибо за честь выступать перед столь выдающимся собранием. Поверьте, она очень велика. Я, когда шёл сюда, всё думал, что же такое сказать, чтобы не набить оскомину тривиальными истинами. Придумать надо, сообразить, да вот только будет ли это всё стоить вашего времени? Я – простой кадет Центра Управления, однако и у меня есть слова, которые стоит сказать. Вы все знаете, что сборка «Тьернона» продолжается вот уже, без малого, полстолетия, собственно, месяц-два, и мы сможем закончить то, что было начато ещё нашими далёкими предками. Вот что главное. И дело совершенно не в том, кто поведет этот замечательный корабль к цели, я или кто другой, дело в самом факте. Последний Полёт… мы покидаем нашу гостеприимную родину и летим дальше, в Космос, воплощать в жизнь то, что было, есть и будет навсегда нашей величайшей мечтой…

Я ещё некоторое время нёс чушь про то, что «каждый из нас важен его ролью в Проекте», но «даже Пилот, рано или поздно, должен быть заменён другим», в общем, старался казаться в меру энергичным, скромным и, по возможности, неглупым человеком. А сам тем временем всё вглядывался в обращённые ко мне глаза людей. Это меня и подвело, неожиданно я запнулся, ловко потерял ход собственной мысли и принялся мучительно выгребать из этой пропасти. А случилось вот что. Я встретился глазами с Мари. Та стояла поодаль с каким-то парнем, одетым в явно маловатый ему тёмно-синий комбинезон космонавта-исследователя. Она что-то ему быстро говорила, а сама, не отрываясь, смотрела на меня. Невероятное ощущение чего-то неуютного, исходившее от этого взора, поражало меня, как удар ногой под дых. Что же это такое! Лишь приложив изрядные усилия, я справился с собственными недавними нагромождениями оборотов речи, теперь меня занимала только одна вещь. Добраться до Мари и потребовать от неё того самого разговора, от которого она так искусно увиливала до тех пор. Наверное, от людей не ускользнуло, как я, едва отбрехавшись от треклятого «доклада», рванул сквозь толпу к тому месту, где стояла Мари. Мне было неловко, но решимость брала своё.

Стоит ли упоминать, что её, а также компаньона уже и след простыл?

Я стоял столбом, как дурак. И чувствовал себя соответственно.

Что было делать? Придя домой, я обнаружил следующее: из хранилища были изъяты продукты, а на моём рабочем столе лежала записка.

«Я скоро вернусь. Не ищи меня, это ни к чему – там, куда я собралась, человек и вправду может очень многое, будь на то лишь его воля. Жди! Твоя Мари».

И всё-таки «моя»… странность положения меня просто выводила из себя, как этот так – исчезнуть куда-то, где мне её не найти, но при этом всём оставить записку, пусть непонятного содержания, но вполне предостерегающей интонации. Бредятина.

Простояв столбом несколько часов в пустом доме, я наконец-то сообразил сделать хоть что-то, чтобы убить время тягостного ожидания. Она сказала мне ждать, ну что ж, я подожду, встречу как положено, да только не дождешься ты, милая, моего раздражения и наипаче тревоги.

Ворвавшись в подсобку, маленькую клетушку позади мастерской, в которой я держал инструменты, я отыскал самый мощный силовой резак, запустив каковой и поманив за собой пальцем, вышел через чёрный ход на улицу. Весьма неприятное занятие, шумное и нервное, тогда оно принесло мне долгожданное облегчение, я битый час корёжил неподатливый металл, старательно выполняя распоряжение руководства Эллинга, равно как и свой гражданский долг. Кому интересно, что я тогда на самом деле чувствовал?

Усталый, но немного успокоившийся, я деактивировал установку и уселся перед калиткой в заборе, что вела в сад. Прямо на землю, не беспокоясь об уже совершенно пришедшем к тому моменту в негодность выходном костюме. Как потом мне показалось, я даже – от усталости и нервного переутомления – на мгновенье заснул… Когда поблизости раздались её легкие шаги, уже можно было видеть высоко поднявшееся солнце, заканчивалось утро следующего дня.

Мари некоторое время встревоженно, как мне показалось, смотрела на меня, потом на куски решётки, сваленные в кучу, потом на меня снова. Мне толком нечего было сказать, и потому я молчал, первой заговорила она:

– Ты… пил.

Не знаю почему, но мне в тот миг стало смешно.

Я? Пил?!!

– С чего бы?.. – кажется, вслух произнёс я. – А что, похоже?

Она кивнула, ещё больше нахмурившись.