Время истекло

И размашисто, от пуза перекрестился, покосившись на Родиона.

Тот послушно повторил жест, посмеиваясь в седые усы. Его всё происходящее забавляло.

И только тут приступили. Пока все разливали по мискам холодник, Родион ещё раз вежливо поблагодарил хозяюшку, а заодно поинтересовался, где же работники.

– А них тама, за амбаром покормлять.

– То дело, кормилица, хлеб-соль!

И послушно, под строгим-то женским взглядом, поспешил отпить разом добрую половину пузырька горькой, послед чего похлебал холодника да разом перешёл к горячему.

Он уж и знать позабыл, какой вкусной может быть простая крестьянская еда, да на свежем воздухе, да под крепкую сивуху. Аж слеза наворачивается. Впрочем, покуда гость упражнялся в злоупотреблении, все прочие из-за стола успели рассосаться. Хозяин с оханьем сел на трактор да повёз работников в поля, туда же потянулось и гудение стаи сельхозных дроньев. Дети, ничуть не притомившись на послеполуденном зное, разбежались по своим делам, и только строгая хозяйка хмуро продолжала менять пузырьки до тех пор, пока гость не удосужился, блея и мекая, начать извиняться, что, мол, на сегодня хватит.

Фыркнув от возмущения, хозяйка крикнула из сеней девку уносить, а сама снова растворилась в недрах хозяйской усадьбы. Настала благословенная послеполуденная тишина.

Родион откинулся на лавке, облокотясь о едва оструганную столешницу, и благостно уставился вдаль.

А всё-таки хорошо нынче тут. Дрозды в деревах поствистуют, чёрный аист стрекочет в камыше, мелкие хрюнделя повизгивают на майдане. Ни тебе гнуса, ни овода. Лепо.

Буде так, даже надоедливое жужжание дроньев в отдалении ничуть не беспокоит. Такая наполненная, многоголосая тишина будет получше всякого истинного, мертвенного молчания. Тут такое бывает разве что после звена летунов охранки, те на бреющем так рокочут, что природа разом вся замирает в панике. Али после очередного разлива на Трубе, когда целые реки вдругорядь вымирают ниже по течению, задыхаясь в химическом смраде удушающих паров.

Тут, на Печоре, подобного не бывалоча, хвала Тебе, Господи, а вот за хребтом, по Оби, чего только не случалось. Там и экология смотри какая, леса стоят чёрные, да и людей с гулькин нос вовсе. Одни только заставы вдоль Трубы, да и живут там разве посменно, пока дым вонючий глаза не выел.

Туда-то ему дальше и двигаться.

Родион вздохнул, убрав блаженную улыбку с лица и заделавшись разом как будто другим человеком. Словно бы сидел в нём самом какой-то титаниевый стержень, который если и позволял себе на время мягчеть, да тут же, чуть что, возвращался в обратку.

Оно и правда, до Сургута путь неблизкий и небезопасный. Коли рассчитывал он двигаться дальше на стрекоталке, так планам его не суждено было сбыться, слишком крепко стерегла тут небо охранка. И ладно бы только радары да лидары, кто б его углядел, на столь малой высоте и при небольшой скорости. Видать, с неба зырят, треклятые, пущай не персонально про его, Родиона свет Романовича, душу, да то какая разница. Родион не выглядел человеком, так уж расположенным к общению с околоточным, а уж тем более с охранкой.

Да и груз этот тяжеленный, что он держал всегда при себе, смотрелся слишком уж неуместно посреди всей окружающей пасторали.

Что там, поди пойми. А ну как счётчик имени товарища Гейгера к нему приложи, неужто смолчит, не зарычит, не застрекочет?

Что это за штуковина вообще такая, что надобно тащить через весь континент вручную да без вящей охраны? Знать, недобрая штука, дурная, коли таить её приходится подобным вона инкогнитом.

Впрочем, Родион этот самый, должно быть, о своём грузе зело осведомлён, то видно по коротким жестам, которыми он норовил бесперечь коснуться железной гири через брезентуху сидора.

Так нежно оглаживают дитя малое в колыбели, не иначе. Что то за колыбель и что за дитя в той колыбели зреет? Не громковато ли то «агу», что вскоре пойдёт гулять по миру, по самой Матушке?

Родион про то помалкивал, а только временами припадал к виртпанели, что-то там про себя рисуя по контурным картам, как в старину делали. Полк шуйный, полк десный, засадный полк, новомодный.

Поди пойми, вопчем, да только ни виртом поганым, ни прочими пошлыми штучками Родион про свои тайные дела да затруднения не пользовался. Он вообще как будто бы и слышал сейчас вокруг исключительно то же, что птица небесная да гад земной. Травушку, древесный шум, птичий грай и рокотание тракторов за стеною кормилицы-кукурузы. Никакой тебе аугментированной мути в глаза и бесовской музыки в уши. Одна только Божия благодать.

Сиди себе, наслаждайся.

В таких думках да поглядках и прошёл у гостя остаток дня. Когда же хозяин в сумерках возвернулся, то не сразу сообразил, что такое наблюдает. Родион сидел на столе в обнимку со своим сидором и пускал в небо дымные кольца курительной жижи.

– Комаров штоли пужаешь?