Паб Голубой Маячок

Паб Голубой Маячок
Роман Крут

Голубой Маячок, пристанище для людей с нетрадиционной ориентацией, куда случайно попадает натурал. Взгляд со стороны, тем более под другим углом, всегда привносит свои собственные оценки происходящего, а с ними и умозаключения…

Роман Крут

Паб Голубой Маячок

Глава 1

Я стоял возле дороги, рассматривая все вокруг, оперевшись на невысокий, примерно метровый, железный, черный, с виду старинный столб, плотно забетонированный возле бордюра; там же, в ряд, вдоль пешеходной дорожки, длилась череда таких же столбов. По другую сторону находилось старинное здание родильного дома Rotunda, начавшего свою деятельность еще в далеком 1745 году. «Да! Какая же все-таки старина в этом Дублине!» – думал я про себя, рассматривая фундаментальную постройку с незначительными элементами экстерьера, и даже не заметил, как в это же время сбоку кто-то меня рассматривал. Повернув голову, я увидел мужчину примерно сорока пяти лет, невысокого роста, с поседевшими, густыми, слегка вьющимися волосами. Лицо его было слащавое и слегка припухшее, с коричневатым от загара оттенком. Он стоял очень близко, практически вплотную, и, то опуская, то поднимая голову, рассматривал меня из-под своих очков в позолоченной оправе. Я глубоко вздохнул и подумал: «Ну что же нужно этому пожилому джентльмену?». Да, да… В свои двадцать два года люди за сорок казались уже стариками.

– Hello. How are you? – послышался высокий, скрипучий голос. «Неужели опять?» – пронеслось у меня в голове. Второй за неделю! И все это из-за моей сиреневой куртки и ее оранжевых резинок, обтягивающих талию и запястье. Ну не было в магазине другого цвета! Вернее, были, но я не успел – их быстро размели такие же малоимущие, как и я. Пришлось купить эту, с мыслями о том, что Ирландия – все-таки уже Европа; но, как оказалось, еще далеко нет! В первый же день, проходя по своему неблагоприятному району, от местной ребятни я получил несколько камней в спину, услышав при этом: «Hey you, faggot!», после чего я остановился, где-то внутри прекрасно понимая их, так как в странах третьего мира поступили бы точно так же, и все же не желая, чтобы этот поступок прошел безнаказанно, я подошел к этой шантрапе. Их было человек семь.

– Hey you, – громко крикнув, обратился я ко всем сидящим на ступеньках у входа в небольшую, старинную, обшарпанную, недействующую капеллу. – I am not а faggot! You understand?! – сказал я серьезным, вызывающим тоном. – And you, come here and let's fight, – буркнул я и указал пальцем на самого старшего и крупного подростка, стоящего в середине своей компании. Шантрапа просто рассмеялась, не принимая мои слова всерьез, вызвав во мне полное недоумение; и, ничего не ответив, без малейшего желания выяснять отношения, продолжили как ни в чем не бывало разговаривать между собой. Я развернулся и ушел. Зато после этого случая меня знал весь район, кое-кто даже здоровался; а на мою сиреневую курточку уже никто не обращал внимания. Вот такая была Ирландия в 1999 году. Но все поменялось очень быстро, невероятно быстро, буквально за два года. И те, кто кричал: «Ирландия – страна не для геев!», кричали уже обратное.

– I am fine, – ответил я, недоверчиво смотря на любопытного джентльмена. Он еще раз окинул меня с головы до ног своим подозрительно-любознательным взглядом и сказал на понятном, что звучало даже непривычно от ирландца, английском:

– Ты, наверное, ищешь работу, раз прогуливаешься без дела посреди недели? – я и вправду был без работы в это время, несколько недель назад уволившись по собственному желанию из кухни одного очень оживленного французского ресторана, где работал шесть дней в неделю по восемь-десять часов в день – посудомойщиком.

– Maybe… – коротко ответил я, смотря на него с высоты своего роста безразличным взглядом. – What kind of work? – бесцеремонно поинтересовался я, успев уже по-своему оценить своего собеседника. Джентльмен выглядел интеллигентно и был опрятно одет в короткую черную кожаную куртку, не застегнутую до конца, под которой виднелся плотный воротник белой выглаженной рубашки, светло-бежевые джинсы, в карманах которых он держал не полностью всунутые ладони, и дорогие, видно, что новые светло-коричневые туфли. Он молча обошел вокруг меня, еще раз посмотрев, на этот раз снизу вверх, и сказал:

– Waiter. In the pub, – выпалил он и после короткой паузы добавил: – Would you be interested? – спросил он, расширил свои суженные глаза и пристально уставился на меня.

– Yes, – тут же ответил я. – But my English is not very good.

– Don't be worried, my friend, you will be fine! – тут же сказал он, смазливо улыбаясь. – Меня зовут Том, – представился он и протянул мне свою вялую, мягкую ладонь.

– Алекс, – сказал я, бережно пожимая ее, стараясь не сломать. В ней не чувствовалось даже хрящей. Том радостно улыбнулся, услышав европейское имя, которое можно было с легкостью произносить. Он спешно достал из кармана блокнот, что-то написал в нем, вырвал лист и протянул мне; там был адрес паба и его название.

– Приходи завтра к девяти утра. Придешь? – недоверчиво смотрел он на меня, наклонив голову.

– Приду, – безэмоционально ответил я. «А почему бы и нет?» – подумал про себя.

– See you tomorrow, my friend! – сказал Том и, сунув руки обратно в карманы джинсов, пошел не торопясь вдоль дороги, по тротуару. Я развернулся и направился в противоположном направлении, к небольшому парку, Garden of remembrance, который находился прямо за госпиталем, где обычно коротали свое время безработные ирландцы: алкоголики и наркоманы, несколько заблудших туристов и иностранцы типа меня, в основном лодыри и тунеядцы, или, как их еще называли, пожизненные социальщики. Таких укромных природных мест, как этот Сад памяти, в Дублине было предостаточно. Зайдя в парк, я присел на лавку, на пригорке под деревом, и стал наблюдать, как сброд блатных и нищих, по другому их не назовешь, о чем-то бурно спорили, размахивая руками и доказывая что-то друг другу, разливая при этом спрятанный в рюкзаке алкоголь. Посреди сада, чуть в низине, находился бассейн, в форме креста, вокруг которого, а точнее, огибая его углы, бегали дети и бросали в него траву и веточки. Проведя там около часа и подхватив несостоявшейся весны – сырой озноб, я не спеша направился домой, в свой неблагоприятный район Summerhill, в самом центре Дублина, куда не так давно – до середины 80-х – из-за местного криминалитета боялась сунуться даже полиция. Такие районы навсегда останутся пристанищем наркодельцов, воров и всего остального криминального сброда, пусть даже немного и облагорожены – подкрашены и застроены. Открыв красную входную дверь темно-бордового двухэтажного узкого здания, которое было втиснуто между таких же, в ряд стоящих разноцветных домов и дверей, я поднялся на второй этаж и вошел в свою квадратную, четыре на четыре, студию, где слева, возле двери, находился шкаф, из-за которого входная дверь полностью не открывалась; к нему плотно примыкала моя кровать, с тумбочкой у изголовья, отделявшая стоящую Г-образно кровать моего друга и соседа по комнате Руслана, который находился сейчас на рабочем месте, в отеле, выдраивая посуду и помогая поварам перетаскивать с места на место их тяжелые кастрюли – выварки. Возле окна, прямо напротив моей кровати, стоял небольшой круглый стол и два стула. Кухня находилась в этой же комнате, напротив шкафа; по размеру она была не больше его самого и была отделена гипсокартоном, создавая видимость отдельной крохотной каморки, где помещался только маленький холодильник; на нем электрическая плитка с одной конфоркой, а над ней навесной шкаф со столовой утварью. Вытяжки там не было, поэтому все ароматы с легкостью заполняли и без того маленькую комнату, особенно когда жарился бекон или ирландские вонючие, но вкусные молочные сосиски. Благо, что душ с туалетом были в отдельной комнате, как бы позади входной двери, справа. Дом был весь настолько маленьким и шатким, что казалось, если прыгнуть вместе впятером или вшестером, он тут же сложится, как картонная коробка. Это были не старые викторианские – вечные дома, а новые, современные постройки. В которой, кстати, жил и сам лендлорд, занимая комнату на первом этаже. Я снял обувь, поставив ее аккуратно возле двери и направился в ванную; затем заварил чай, намазал маслом хлеб и принялся за книгу на английском, прочитанную и рекомендованную моим другом и roommate. Руслан изучал английский еще в университете, от этого владел им свободно, помогая порой и мне в моем начинании. Промучившись недолго над книгой и словарем, я и не заметил, как на улице совсем стемнело. В замочной скважине щелкнуло, и на пороге стоял Руслан. Парень чуть выше среднего роста, среднего телосложения, с привычной ему улыбкой на лице, карими глазами и черными густыми вьющимися волосами.

– Привет, Алекс! – с порога поздоровался Руслан. Мы с ним были одногодки. – Пошли пить пиво, я угощаю! – радостно предложил он и добавил: – Сегодня была зарплата!

– Пойдем! – обрадовался я. – Выйду на работу, потом тебя угощу. Кстати… работу, как мне кажется, я уже нашел. Ну да ладно, пойдем, по дороге все расскажу…

– Идеет… – широко улыбаясь, радушно протянул Руслан, и мы направились в наш местный криминальный паб, куда я уже не стеснялся входить в своей новой – сиреневой куртке.

Глава 2

Паб как снаружи, так и внутри выглядел неухоженным. Сам по себе он был небольшой, столиков на десять-двенадцать, с массивными, просмоленными деревянными балками под потолком и деревянным скрипучим полом, присыпанным уже потемневшими, старыми опилками. Атмосфера в пабе была не из приятных, но идти далеко совсем не хотелось; в нем пахло пивом, табачным дымом и сыростью. Людей в этот вечер было немного: две молодые, совсем не симпатичные девицы, одна с голубыми, другая с розовыми волосами и висящим небольшим кольцом под носом; возле окна, за столом для игры в пул, в заношенных спортивных костюмах стояли три молодых паренька, лет, я бы сказал, по шестнадцать каждому; пили пиво, громко смеялись и разговаривали. Даже и не знаю, как их впустили. С одной стороны, это незаконно, ну а с другой, какие в этом районе могут быть законы? Сюда если даже и войдет полицейский – так, для галочки, – то слова лишнего никому не скажет. В этом пабе, как и во всем районе, веяло девятнадцатым веком: старые неухоженные обшарпанные дома и заброшенные здания, а все местечковые магазинчики, казино, пабы и бильярдные были поделены между здешним криминалитетом. Коррупция, как мне успели поведать местные, работала в Ирландии полным ходом, но только на высоком уровне, поэтому простому рабочему классу было наплевать на все их кулуарные разборки, а также и на бандитов, которых все знали в лицо, живя с ними бок о бок, и которые никогда не трогали простых, рабочих людей, не считая своих внутренних разборок. Люди жили своей обычной жизнью, где-то даже вполне защищенной. За дальним столиком в углу сидели два уже немолодых ирландца с суровыми лицами, лет так по тридцать пять каждому. Оба коротко стриженные, практически под ноль, плотного, сбитого телосложения; их руки и шеи были полностью покрыты татуировками. Они негромко, но оживленно о чем-то беседовали, а бармен то и дело подносил им черно-фиолетовый «Гиннесс». Мы с Русланом пробыли там недолго: выпили по две пинты «Гиннесса», я рассказал ему об утренней встрече; он откровенно порадовался за меня, сказав:

– Алекс, смотри, как здорово! Работа сама идет к тебе в руки. Главное – быть в нужном месте в нужное время! И тогда все само собой происходит. Не так ли?!

– Именно так, – улыбаясь подтвердил я, и мы не спеша пошли домой, в нашу небольшую, но уютную студию. Жили мы с Русланом дружно, никто никого не беспокоил, все делалось сообща. Бывали, конечно, иногда разногласия, но мы понимали друг друга, как только настоящие друзья могут это делать, к тому же каждый из нас всегда мог уступить, не боясь расстаться со своим эго. Перед сном мы или смотрели какой-то видеофильм, взятый напрокат, или открывали каждый свою книгу и читали.

Глава 3

Утром я решил не бежать сломя голову, ища нужную мне улицу и паб, а пошел не спеша на остановку такси, зная, что любой водила подвезет меня прямиком к двери. Сев в первую в очереди машину, я показал лист из блокнота с названием улицы и паба. Водитель – дружелюбная, веселая женщина лет сорока с морщинистым, немного огрубевшим лицом – улыбнулась, кивнула головой и тронулась с места. Проехав большую часть пути, поднимаясь вверх по дороге, уже не новая машина марки Toyota начала дергаться и прямо на подъеме заглохла. «Наверное, бензин закончился», – подумал я про себя и сдержанно улыбнулся. Веселая женщина, что-то рассказывавшая мне всю дорогу, нисколько не смутившись, с той же улыбкой извинилась и указала мне направление рукой, сказав, что там, с правой стороны, прямо вдоль дороги, и будет находиться нужный мне паб. Денег при этом она с меня не взяла. Шел я недолго, минут пять-шесть. Паб под названием The Blue Beacon оказался совсем не привлекательным и малозаметным. Черный деревянный фасад его был врезан в старый высокий массивный темно-серый бетонный забор, тянувшийся между двух в прошлом жилых, а ныне офисных зданий из красного кирпича; название – The Blue Beacon – было написано выгоревшими позолоченными узорными буквами сверху. С первого взгляда на это заведение можно было бы подумать, что это просто черные, заброшенные ворота, которые давным-давно уже никто не открывал: на окнах, с внешней стороны, возле входной деревянной двери, выделялись черные, запылившиеся, местами проржавевшие железные жалюзи, а сбоку возвышался черный железный забор, напоминающий въезд в гараж. Возле входной двери стоял молодой высокий худой парень – блондин с карими глазами, на мой взгляд, лет двадцати трех, не больше. Я подошел ближе и поздоровался:

– Привет. Я Алекс, – представился я. – Меня Том попросил прийти.

– А-а-а… ОК, – он безразлично кивнул головой. – Я Билл, – через несколько секунд сказал он. Билл оказался малоразговорчив. Поэтому мы просто молча стояли. Через несколько минут возле нас, слегка заехав на обочину, остановилась маленькая красная машина марки Fiat. Из нее вышел Том и, не поздоровавшись, с серьезным видом, по-видимому, в плохом настроении направился открывать сначала деревянную – входную дверь, а затем железную калитку сбоку, за которой находился небольшой дворик, усыпанный мелким серым щебнем, относящийся к этому же пабу; внутри дворика стояли три деревянных длинных стола с прибитыми к ним лавками; громоздкие вазоны с деревьями и цветами стояли то там, то здесь. После того как мы вошли внутрь, буквально через минуту один за другим стали приходить остальные работники; увидев меня, по очереди подходили и приветливо здоровались и представлялись. Первой подошла полная широкоплечая, чем-то напоминающая жену викинга (насколько я мог себе их представить), высокая светло-русая девушка примерно моих лет и, протянув мне свою широкую ладонь, радушно, громко сказала на очень непонятном мне шотландском диалекте, где отчетливо выделялась буква R:

– Привет! Как дела? Меня зовут Мэри. Добро пожаловать к нам в команду, – отчеканила она. Я, можно сказать, немного даже оробел от такой энергии и напора. Пожал ее мягкую, большую ладонь, представился и поблагодарил. Одета Мэри была в черные свободные штаны и черную рубашку с надписью The Blue Beacon на кармашке слева. От нее веяло добротой и радушием, которые обычно исходят от провинциальных, не испорченных городскими пороками людей. Энтони. Энтони был высококлассным менеджером. Он стоял за спиной шотландки, от этого я его не сразу заметил. Выше среднего роста, поджарого, коренастого телосложения, которое прослеживалось невооруженным взглядом, сквозь его белую футболку с V-образным вырезом, заправленную в узкие классические штаны светло-серого цвета поверх футболки, аккуратно сидела кожаная светло-коричневая куртка, а на ногах были светло-коричневые туфли с вытянутым носком. Глаза у Энтони были серо-зеленые, как у кошки, очень пронзительные и внимательные; выражение лица сосредоточенное и услужливое, как могло бы показаться на первый взгляд. Его густые каштановые волосы были аккуратно уложены набок; виски в меру выстрижены.

– Очень рад тебя видеть среди нас, Алекс! Уверен, ты быстро освоишься, – надежным голосом поприветствовал Энтони. На английском он говорил очень внятно. Выглядел Энтони года на четыре старше меня.

– Спасибо, – коротко ответил я и пожал его жилистую, крепкую ладонь. Пока я обменивался со всеми любезностями, Том стоял чуть в стороне и умиленно смотрел на всех, оперевшись спиной о барную стойку, наклонив голову слегка набок и сложив на груди руки, подперев правой подбородок. Билл сразу же встал за барную стойку и принялся протирать пинты и стаканы. Он был барменом, не особо разговорчив для человека такой профессии, но дело свое знал хорошо, а также он прекрасно знал местную публику, которая приходила на ланч. Одет Билл был очень просто: красная ветровка, которую он сразу же скинул, когда вошел в паб, черная футболка, из под которой торчали его худые, как веточки, бледные рябые руки; черные узкие джинсы, еще раз подчеркивающие его худобу, и черные, уже изрядно поношенные кроссовки. Акцент, с которым разговаривал Билл, определенно относился к дублинскому, иными словами, скороговорка со съетыми окончаниями, так как понять его было практически невозможно; но, как я выяснил чуть позже, не только мне. Разговаривая между собой, ирландцы, проживающие в разных частях Дублина (я не говорю уже за всю Ирландию), часто не понимают даже друг друга, порой строя такие гримасы, в которых читается полное недоразумение сути их собственного диалога. Пока мы с Энтони пожимали друг другу руки, в паб вошел парень высокого роста, очень коротко стриженный, с головой в форме бейсбольного мяча, узкоплеч и худоват; на маленьких хитрых глазах сидели овальные аккуратные очки.

– Hi, hi! – поприветствовал он всех громко, подняв правую руку высоко вверх.

– Айви, это Алекс, – выкрикнул Энтони. – Познакомьтесь! Айви тут же подошел ко мне и, протянув свою костлявую руку, принялся меня рассматривать. Одет он был, как и остальные, не считая Энтони, во все черное. Походка у него была весьма странная – после того как он полностью ступал на пол, он приподнимался вверх на носок, создавая видимость возвышающейся и понижающейся волны. Говорил он точно так же, как и Билл, с таким же сильным дублинским акцентом. Стоять на месте Айви не мог, ему нужно было все время что-то делать, хоть чем-то себя занимать, в противном же случае он моментально становился грустным, с очень скучным, пресным лицом. Мне уже было знакомо такое поведение, которое обычно вызвано регулярным употреблением различных наркотических средств. Чего он и не скрывал, выходя каждый час на двор, чтобы раскурить очередную набитую марихуаной или гашишем самокрутку. Вслед за Айви вошел еще один парень. С первого же взгляда на него можно было догадаться, что это повар: араб, среднего роста, упитанный, неопрятный, с нагловатым лицом, с которым обычно не выпускают в зал к публике, и кудрявыми, как после химии, пышными, длинными, до плеч, черными волосами. Одет он был в одежду совсем не первой свежести, чем-то напоминающую балахон. Он быстро прошел мимо всех, громко поздоровался, широко улыбнулся, показав при этом свои белые кривые зубы.

– Абдулла, ты опять опаздываешь! – громко сказал Энтони, после того как Том недовольно посмотрел на него.

– Сорри, сорри… отшутился на ходу Абдулла. И, увидев меня, стоящего возле входа в кухню, выпалил: – How are you, my friend? Welcome!

И, зайдя к себе в маленькую кухоньку, толкнув небрежно небольшие, ковбойские ворота при входе, принялся тут же переодеваться: повесил куртку на гвоздь и набросил сверху на себя фартук. Я даже не успел ему ничего ответить.

– Какой суп сегодня варить? – громко выкрикнул он не высовываясь из кухни. Мне поначалу казалось, что Абдулла все время говорит на арабском языке, пока я не привык к его диалекту.

– Посмотри на ингредиенты, поступившие с утра, – крикнул Энтони. – и вари какой хочешь.

– ОК, значит, leek and potato (лук-порей и картошка)… Энтони ничего не ответил. Том подошел к Энтони, взял его под руку и повел в темный коридор, расположившийся в дальнем углу паба, где слабо просматривалась деревянная, скрипучая лестница, ведущая куда-то наверх. Интерьер в пабе был прост: прямоугольной формы холл с высокой, посредине расположившейся барной стойкой, вдоль которой стояли барные высокие стулья; мягкие, приросшие к стенам диваны с вельветовой темно-бордовой затертой обивкой; напротив стояли круглые невысокие столики, а по другую сторону от них – такие же круглые, невысокие, мягкие, на массивной черной железной ножке стулья без спинок. Пол был застлан новым, темно-красным в желтую точку ковролином. В пабе было темно, но уютно. Даже несмотря на то, что напротив барной стойки находилась стеклянная двустворчатая дверь, выходящая в закрытый двор, где, как я уже сказал, стояли три длинных деревянных стола с лавками, дневной свет падал только на барную стойку; правое же и левое крыло лаунж-зоны оставались в полумраке. На стенах с темно-бордовыми узорчатыми обоями висели массивные подсвечники со слегка желтовато-мутным стеклом. Мэри подошла к боковой стеклянной двери и открыла ее; душный паб постепенно стал наполняться прохладным свежим воздухом. Затем она взяла меню – прямоугольный узкий плотный заламинированный лист – и подошла ко мне.

– Вот Алекс, изучай… Скоро начнут приходить посетители, слушай их внимательно, записывай, – она тут же вытащила из фартука блокнот с ручкой и протянула мне. – И относи на кухню Абдулле, а если закажут чай, кофе, десерт или спиртные напитки, отдавай бармену. В общем, если что-то тебе непонятно – спрашивай, – коротко и ясно, со знанием своего дела объяснила Мэри, улыбнулась и пошла что-то делать за барную стойку. Я сел возле открытой двери, откуда задувал прохладный весенний ветерок, и принялся изучать меню. Оно оказалось совсем простым: суп дня (на усмотрение повара), сэндвичи из разного хлеба и с разной начинкой, кофе, чай, два вида кексов – шоколадный и с карамелью – плюс яблочный штрудель, который только что был доставлен курьером. Стеклянное блюдо, с такой же стеклянной крышкой висело на тоненьких металлических тросах прямо над барной стойкой. Билл аккуратно снял крышку, положив ее на деревянную барную стойку перед собой, выбрал с блюда уже слегка подсохший, несколькодневный штрудель, положив его на тарелку, и представительно, не спеша положил туда же точно такой же – свежий, только что прибывший, слегка присыпанный сахарной пудрой яблочный штрудель. Я, Мэри и Айви стояли в стороне и внимательно следили за этим процессом. Свежий штрудель в этом стеклянном блюде, от которого отражался пусть не яркий, но дневной свет, выглядел невероятно аппетитно; так аппетитно, что мне приходилось сдерживать себя, чтобы не схватить нож и не отрезать себе большой, увесистый кусок.

– Кто будет старый штрудель? – поинтересовался Билл.

– Я буду! – тут же выкрикнула Мэри, не дав мне даже открыть рот. Айви скривился и пошел в сторону туалета.

– Алекс, ты тоже хочешь штрудель? – спросил на ходу Айви.

– Нет, – буркнул я, хотя самому ужасно хотелось отведать кусочек, но не хотелось тревожить Мэри; она так жадно на него смотрела и навряд ли мечтала бы о том, чтобы с кем-то его разделить.

– Тогда пошли со мной, я покажу тебе, как убирать туалет, – резко сказал Айви. – Да, и не волнуйся преждевременно, первую неделю ты этого делать не будешь, такие у нас правила. А вообще, мы все по очереди это делаем, кроме Энтони и Тома, конечно, – улыбался он. – Поэтому я тебе сейчас покажу, что и как… чтобы ты уже знал, а когда придет твоя очередь – тебя оповестят об этом, – усмехнулся он, – ты уже будешь иметь представление. – я положил меню на стол и последовал за ним, в тот же темный коридор с лестницей, куда ушли Том с Энтони.

– Билл тоже убирает? – спросил я.

Айви ехидно улыбнулся:

– Эй, Билли!.. – выкрикнул из темного коридора, Айви. – Сегодня твоя очередь унитазы драить.

– Fuck you! – крикнул рассерженный Билл, поджав от ярости свои и без того узкие губы. Он не любил Айви, и это было заметно. Айви в ответ рассмеялся: