Сатанинский Грааль. Приключения Энё Негьеши-2

Почти машинально Казмер подчинился, тяжело сев на стул с прямой спинкой. Мадам Ильдико, с чьих уст так и не сходила загадочная улыбка, села с противоположной стороны небольшого столика, покрытого тканью, расшитой изображениями необычных существ и магических символов. Столик показался Казмеру весьма заурядным, вроде тех, пластиковых, что ставят в летних кафе-шантанах. Он и сам однажды перепродавал небольшую партию таких, поэтому знал этот товар достаточно хорошо. Любопытство и наглость торговца возобладали над сдержанностью, и Казмер приподнял ткань, чтобы осмотреть стол. Как он и предполагал, тот был сделан из белого пластика.

– Вы что-то ищете? – спросила Ильдико с едва скрываемым раздражением. – Это обычный столик, оставьте его в покое.

– Конечно, мадам. Можно, я закурю?

– Когда выйдете наружу. Казмер, – голос прорицательницы вновь стал проникновенным, хотя эффект от него уже был не тот, что прежде. – Ваша жена приходила ко мне вчера и просила меня составить гороскопы для неё и членов её семьи.

Казмер сглотнул. Можно было только предполагать, во что обошёлся этот визит Гизеллы. По своему опыту он знал, что обращаться в полицию в таких случаях бесполезно – у Ильдико и ей подобных там всё схвачено.

– Вы можете не верить в судьбу, но она предначертана свыше, и никому из нас её не изменить. Когда вы родились…

– Докажите! – негромко сказал Казмер. Ему уже всё было ясно. Эти аферисты как-то «подцепили» его несчастную легковерную жену – и сейчас взялись за него, стремясь обобрать до нитки.

– Мы не в суде, господин Сзабо, и я не обязана вам ничего доказывать. Могу лишь сказать, что когда вам было девять лет, и вы даже не подозревали о существовании Гизеллы, как и она – о вашем, вы впервые выкурили сигарету, купленную тайком у одного из одноклассников. Вы курили её наедине, в одной из подворотен у школы, и вам сделалось дурно. Всю дорогу до дома вас тошнило, и во время ужина…

– Как вам это удаётся? – потрясённый Казмер почувствовал, что краснеет. И вновь неземная улыбка тронула уста мадам Ильдико.

– Я трачу на вас время, за которое вы не заплатили, господин Сзабо. И раскрывать вам секреты мастерства, которые далеко превосходят ваши способности к пониманию, не собираюсь.

Слова эти, словно оплеуха, взбесили Казмера. Он уже собирался встать, когда взгляд его упёрся в глаза мадам. В этот момент он почувствовал, что силы оставляют его – и медленно опустился на стул. Парализованный страхом, как кролик перед удавом, он сидел, слушая биение собственного сердца и жадно внимая каждому слову, изрекаемому ведьмой.

– Да, ты правильно меня назвал в своих мыслях, Казмер. А теперь слушай главное: тебе предстоит обрести сокровище, равного которому ты не можешь себе и представить.

Острые когти страха, впившегося, казалось, в самую душу Казмера, на миг ослабили свою мёртвую хватку. Он почувствовал облегчение, даже робкую надежду разбогатеть… или обрести силу.

– Могущество, которое дарует это… сокровище, столь чудовищно, что способно уничтожить слабую душу. В незапамятные времена предмет этот, называть который в месте, где нас могут услышать посторонние, я опасаюсь, был сокрыт от глаз людских, чтобы с его помощью более не творились дела, величие которых соперничает с их невыразимой, гнусной жестокостью.

– …И я буду обладать… он будет моим? – Казмер, чей голос всё-таки дрогнул, едва скрывал торжествующую ухмылку.

Мадам Ильдико звонко рассмеялась.

– Я слышу голос человека, желающего обладать петлёй, накинутой на его шею! Ладно, Казмер, твоя жена заплатила мне и попросила предупредить об опасности, которая угрожает твоей жизни.

– И какова эта опасность? – Казмер, уже почти ощущавший себя магом, равным Ильдико, теперь полностью владел собой.

– Тебе этот предмет не принесёт ни желаемого величия, ни силы, ни богатства. Если ты попытаешься оставить его себе, тебя постигнет участь по-настоящему жуткая и омерзительная. – Ильдико сделала паузу и пристально посмотрела в глаза собеседнику. Казмер почувствовал, будто с него сдирают кожу живьём – столь могучей была воля прорицательницы, пытавшейся проникнуть в его мысли.

Когда она заговорила снова, в её голосе слышалась горькая насмешка.

– Понимаю… Ты всё-таки не веришь мне до конца. Знаешь, я даже почти хочу, чтобы ты мне не поверил, но я дала клятву, а это многое значит в нашем деле… И знай: единственный способ для тебя сохранить рассудок и жизнь и дожить до глубокой старости – это самому отдать это сокровище, когда за ним придут.

– Но что это за сокровище? – спросил Казмер, который чувствовал себя обманутым.

– Ты поймёшь сразу же, как только увидишь его.

Он встал, повинуясь жесту мадам Ильдико, и направился к выходу. Уже будучи на пороге, он не выдержал и обернулся.

– Но как я узнаю, что его хотят отнять?..

На сей раз смех, в котором ощущался пронизывающий до костей холод полярных широт, поверг Казмера в полное замешательство.

– О, ты узнаешь об этом задолго до того, как тебе позволят с ним расстаться!

3

Беспокойство, сперва лишь чуть ощутимое, крепло день ото дня. Что бы Энё ни делал, он постоянно ощущал какую-то смутную тревогу, словно незримая тень легла на всё его существование. Насколько это было возможно, он скрывал своё волнение от Клары, справедливо опасаясь, что вновь может оказаться в учреждении определённого типа. При мысли о Кларе на душе у Энё неизменно становилось легче. Они жили вместе уже около двух лет, почти с тех самых пор, как познакомились. Страсть, поначалу ослепившая его, вскоре привела к первому уколу, который будто открыл для первокурсника двери в новый, неведомый доселе мир наслаждений. Нечасто студент приходил в себя, порой с некоторым изумлением взирая на происходящее как бы со стороны – настолько необычными и не имеющими ничего общего с тем образом жизни, который он вёл ранее, были те ситуации, в которых ему то и дело приходилось обнаруживать собственную персону. Как и следовало ожидать, подобный образ жизни достаточно быстро привёл к отчислению из университета за неуспеваемость. Энё было всё равно: к тому времени он проводил большую часть времени в объятиях Морфея и своей возлюбленной, не слишком уверенно проводя между ними разграничительную линию. В конце концов, ему пришлось уйти из дома, благо тётка Клары предоставила ей на время свою квартиру. В любых других обстоятельствах их ожидала свадьба и супружеская жизнь – но не в этом случае. Клара была проституткой, во всём зависимой, в первую очередь материально, от сутенёра – Жолтана. Энё, в значительной степени утративший нормальные представления о морали, отчаянно нуждался в деньгах и относительно спокойно принял новые для него правила игры – с тех пор он стал одним из подручных «Золотого пистолета», исполняя разного рода поручения, как правило, противозаконные. Тем не менее, контраст между прежней жизнью и жизнью теперешней был столь разителен, что реакция отторжения, как выразился впоследствии психиатр, была неизбежна. Она приняла крайне острую, решительную и вместе с тем необычную форму – Энё всерьёз полагал, что прибыл из параллельного потока времени, который ему удалось изменить самым героическим образом – поразив насмерть не кого-нибудь, а Люцифера собственной персоной. Судя по его горячечным объяснениям, сколь многословным, столь и невразумительным, для этого Энё воспользовался заржавленным римским пилумом – якобы знаменитым Копьём Христа. Врач, рассматривавший его дело параллельно с делом о грабеже, в результате которого Энё и оказался в тюрьме – и лишь оттуда перекочевал в больницу, – настаивал на том, что пилум символизирует одновременно и подавленное, но всё ещё достаточно крепкое мужское начало Энё, и в то же время связывал этот образ с иглой и наркотической зависимостью. Дьяволом, которого Энё ненавидел почти открыто, несомненно, был Эркель. Пациент, постепенно пришедший в себя от шока, в который его повергла сперва тюрьма и царящие в ней нравы, а затем – психиатрическая лечебница, с энтузиазмом ухватился за предложенную ему спасительную ниточку. Конечно же, он просто повредился умом – от длительного воздействия наркотиков и, несомненно, в результате пагубного влияния Эркеля. Конечно, Жолтан Эркель – Дьявол во плоти. Когда все необходимые формальности были улажены, Энё Негьеши покинул стены лечебницы с соответствующей справкой в кармане. Суд, учтя все обстоятельства, вынес ему условный приговор. На какое-то время его ложные воспоминания об оборотнях и лепреконах, как и память о жизни до знакомства с морфием, отступили. Затем они начали понемногу тускнеть, превращаясь не более чем в тему для разговоров и досужих сплетен. И вот сейчас, спустя месяцы, Энё вновь почувствовал тяжёлый стук в дверь собственного подсознания. Это был тот, другой Энё, казалось, бы навсегда и надёжно запертый в далёком тёмном чулане.

Он отлично понимал, что нужно скрывать собственную болезнь от Клары, иначе дело может зайти далеко. В прошлый раз Энё еле вывернулся, так как гнев Жолтана, причины которого тот даже не потрудился объяснить, едва не стал причиной его гибели. Клара, досконально изучившая своего возлюбленного, могла раскусить его с минуты на минуту. В последние дни Энё неоднократно ловил её подозрительный взгляд всякий раз, когда ненадолго поворачивался боком или спиной. Было очевидно, что женское чутьё подсказывает девушке: Энё что-то скрывает. Тем не менее, выдерживая трудную душевную борьбу, он успешно скрывал факт возвращения воспоминаний, которым не место в мозгу нормального человека. Только усугубившаяся бледность, вследствие которой его лицо приобрело характерный полупрозрачный вид, да сосредоточенный, ушедший в себя взор, указывали на то невероятное напряжение душевных сил, требовавшееся для того, чтобы держать себя в необходимых рамках. И всё же однажды он утратил самоконтроль. Это не могло не случиться, однако, насколько это в человеческих силах, Энё откладывал данный момент. Что произошло на самом деле, он узнал лишь несколько часов спустя, когда Кларе удалось привести его в чувство. Воспоминания Энё ограничивались лишь тем мгновением, когда он утром, едва проснувшись, прошёл на кухню. Поприветствовав Клару, Энё с любопытством заглянул в кастрюлю, надеясь обнаружить там спагетти, которые должны были остаться с вечера – и неожиданно отпрянул, потрясённый увиденным. Должно быть, выражение крайнего ужаса, легко читаемое на его лице, было столь заметно, что передалось Кларе, которая испуганно вскрикнула. Впрочем, если бы сожительница могла видеть открывшееся в тот миг взору Энё, её рассудок, наверняка, помутился бы – окончательно и бесповоротно. В этом не могло быть никакого сомнения, так как его самого фантастическое видение лишило сознания на долгие часы, в течение которых покинувшая тело смятенная душа пребывала в краях, недоступных простым смертным. Всего лишь мгновение он видел лицо женщины, облачённой в средневековый наряд – и этого мгновения хватило, чтобы рассудок надолго покинул его – гальванизирующий взгляд чёрных глаз обладал способностью излучать энергию, идущую, казалось, из самых глубин Ада. Единственная фраза, произнесённая повелительным тоном, настолько властным, что менее стойкие люди, услышав сей голос, неминуемо опустились бы на колени, навеки отпечаталась в памяти Энё:

– Выпей драконьего огня!

Когда он пришёл в себя, то находился в постели, у которой хлопотала Клара.

– Энё, что с тобой? Ты меня узнаёшь? – в глазах её застыли слёзы отчаяния, вынудившие Энё приложить все усилия для того, чтобы принять сидячее положение. Несмотря на крайнюю слабость во всём теле, ему это удалось. Печальная улыбка пробежала по губам бывшего студента, когда он встретился взглядом с Кларой. Её серые глаза излучали безграничное понимание, терпение… и любовь. В этот момент они были близки как никогда.

– Я говорил во сне? – Это была самая глупая из фраз, которую можно сказать в таких обстоятельствах. Она не удержалась и расплакалась – видимо, не в первый раз за то время, что провела у постели больного.

– Нет. По крайней мере, неразборчиво. – Утерев слёзы, Клара улыбнулась ему. – А может, это был какой-то неизвестный мне язык.

– В школе я учил английский, – неловко пошутил Энё.

– Я не слишком сильна в лингвистике, ты же знаешь. Как ты думаешь, что скажет врач?

Энё хмыкнул.

– То же, что и все врачи. Он скажет: «Дайте мне побольше денег, и я расскажу вам красивую сказку о том, насколько тяжело вы больны и как вы нуждаетесь в лечении». Если серьёзно, – Энё нахмурился, одновременно скорчив гримасу, – на этот раз всё не так уж и плохо. Я себя контролирую.

– Энё, ты потерял сознание. Прежде с тобой такого не случалось. Я даже думала вызвать «скорую»…

– Тем не менее, я себя контролирую, – твёрдо повторил он. – Врач прописал бы покой и прогулки на свежем воздухе.

– И ты так и сделаешь?

– Мы так и сделаем. Завтра же поедем куда-нибудь за город, где нет всей этой суеты, и отдохнём несколько дней.

– Серьёзно? – Клара уселась рядом на кровать и положила голову ему на грудь. – И куда это мы поедем?

Энё помрачнел лицом, прилагая всевозможные усилия для того, чтобы не выдать себя ни интонациями, ни мимикой, ни жестом. Он уже вспомнил, где видел портрет этой женщины, чей единственный взгляд чуть не лишил его жизни.

– Куда-нибудь. Туда, где есть первозданная природа или какая-нибудь историческая достопримечательность. Может, на экскурсию.

Он говорил кислым, чуть скучающим тоном, едва скрывая дрожь, охватившую его руки. Им предстояла поездка в Чахтицкий замок.

4

– Что там с этим сопляком, Лайош? Он тебе нужен? – в приоткрытую дверь кабинета просунулась коротко остриженная голова прапорщика Ковача. Несмотря на то, что Лайош Наги был офицером, лейтенантом уголовной полиции, Ковач, его давний приятель, часто обращался к нему по имени.

– Ему только шестнадцать стукнуло, – пренебрежительно скривился Наги. – Каллоша всё равно отпустят, судимости за этот мобильник, скорее всего, у него не будет. В любом случае, это не мой профиль. – Лайош встал, одёрнул китель и достал из ящика стола пачку сигарет. В голове у него внезапно промелькнула мысль, что появление Ковача всегда вызывает ассоциации с выпивкой и обменом сплетнями в курилке, однако отказать себе в сигарете, которая, уже была в руке, не смог.