Ягоды. Сборник сказок

– А ты разбираешься в разных других… как их там…

– Разбираюсь. Направлений в современной музыке много. Есть очень тонкие, такие, что только специалисты смогут определить.

– А ты специалист?

– Конечно.

Так я познакомился с одним смешным пареньком. Он ходил в наушниках и пританцовывал. Не нравился он, собственно, почти всем. Его периодически колотили. Он болел, оправлялся, снова ходил и пританцовывал. Мы начали общаться, рассказывать друг другу о вещах и настроениях. Он мне рассказал о музыке. Действительно, казалось, что он знал все о музыке: он помнил разные названия модных групп, даже таких, которых никогда не показывали по телевизору, он различал разную музыку, определял ее название и положение. А я ему рассказал о детских встречах с Уродом, о том, как мы ходили в школу к речке, о мечтах и скрытых мыслях. Когда про школу упомянул, он обрадовался:

– Так это же моя школа, я там и учился.

– Мне Урод сказал, что там люди тайн учатся.

– Ага. Мы все были людьми тайн.

Он сказал, что мечтает стать диджеем, играть в разных модных клубах, управлять музыкой. Его даже звали все вокруг Диджеем. Иногда он мог просто идти спокойно, задумчиво и вдруг начать издавать звуки, изображая какую-то музыку. Изобразит, спросит, знаю ли я, что это за направление, я скажу, что не знаю, тогда он новое слово назовет, определит, объяснит, снова звуки издаст. Один раз мы шли с ним по улице, мимо подъезда одного. А там копошатся на скамейке, укладывают быт уличный. Увидели нас, крикнули:

– Эй, Диджей, сюда, сюда, сюда.

Он посмотрел на меня испуганно. Мы подошли.

– Скажи, Диджей, ты слышал музыку говна?

– Нет, – он ответил с дрожью в голосе.

– А хочешь послушать? – тот, кто это говорил, был очень уверенным, тяжелым, с усталостью в глазах и теле.

– Да-а, – он ответил совсем не решительно.

Тогда этот тяжелый повернулся ко мне, поднес палец к своим губам и показал, чтобы я сделал тишину.

– Только не мешай слушать музыку, – сказал он мне шепотом.

Там было четверо его друзей, они тоже на меня убедительно посмотрели. Я кивнул.

– Смотри, Диджей, – вкрадчиво обратился тяжелый. – Ты видишь это говно?

Около скамейки лежали испражнения. Собачьи или человеческие – да непонятно.

– Подойди и послушай, сейчас там музыка будет.

Все четверо тоже встали и подошли к Диджею, указывая, что он должен подойти к испражнению поближе. Он подошел.

– Ты наклонись, послушай.

Диджей посмотрел на меня. Я ничего не смог сказать.

Тогда он наклонился и уставился на лежащие на земле какашки. Один из тех четверых подбежал к нему, схватил его голову и опустил прямо туда.

– Слышишь музыку? – тихо спросил тяжелый.

– Да-а, – со слезами выдавил Диджей.

– Видишь, как сладко. Ты сегодня узнал новую музыку. Ты благодарен нам?

– Да-а.

– Что значит «да-а»? Надо бы нас отблагодарить за это. Давай так договоримся. Завтра приносишь бабло сюда, благодаришь и идешь дальше.

Диджей встал, стряхнул с лица прилипшее и нервно закивал.

– Ну и отлично. Идите, друзья. Вы – хорошие парни, ценители музыки. Завтра не забудь только. Иначе найдем, и услышишь уже другую музыку, страшную. Любишь страшную музыку?

– Нет, – с его грязного лица капали слезы.

Мы молча пошли. Мое тело колотилось, я не знал, что ему сказать.

– Я на аппаратуру копил деньги, у меня же пенсия по инвалидности. Есть немного. Завтра принесу.

Я отвел его к себе домой и рассказал все отчиму. Тот с привычной чувственностью подошел к Диджею:

– Звери. Какие звери. Я завтра пойду и с ними разберусь. Они не зна-а-а-ают меня. Я весь район держал. Во, смотри, – он согнул руку, чтобы показать большие мышцы. – Нет, ты потрогай, потрогай, – Диджей нерешительно потрогал. – Видишь, завтра они все это потрогают.

Говорил он убедительно, иногда вскакивал и ходил по комнате, рассуждая об устройстве общества, нравах, воспитании и нравственности. Но на следующий день, когда мы пришли за ним, он оказался сильно пьян и чуть сам на нас не напал, выкрикивая угрозы и всяческую ерунду.

– Тебе еще тяжелее, – сказал тогда Диджей и посмотрел на меня.

Мы отнесли деньги, которые Диджей копил на аппаратуру, откладывая со своей пенсии. Эти люди взяли их и проводили нас одобрением и смехом, добавив, что мы можем иногда к ним приходить и слушать новую музыку.

– Ты знаешь, что такое клубная культура Лондона? – однажды спросил Диджей. Вернее, он не спросил. Он прекрасно знал, что я ничего не отвечу и этот вопрос окажется началом его очередного рассказа о музыке. – Это иная ментальность, иные движения. Там все пропитано резаным ритмом, плавными шумами. Хорошо там.

Мне иногда казалось, что никаких внешних источников рассказов о музыке у Диджея не было, что он все это доставал внутри себя. Мне, собственно, было все равно. Это интересно было слушать, а так ли это в Лондоне или иначе, не имело глубокого значения. Он объяснил, что на нашу местную дискотеку лучше не ходить, что музыка там бедная и неправильная. Скорее всего, он сказал это из-за того, что боялся вернуться оттуда с новыми синяками, но его слова прозвучали убедительно и закрепились в понимании. Больше туда я не ходил.

Как бы пошла наша жизнь, если бы мы не поехали в тот день в областной центр, не представляю. Диджей пришел и сказал, что слышал о завозе новых пластинок, что хочет поехать и зовет меня с собой. Был выходной, ничего меня дома не удерживало, а дожидаться прихода веселого отчима с дальнейшей узнаваемой драмой не хотелось. Я с радостью согласился, мы сели в рейсовый автобус и поехали. За окном прошли дома нашего городка, затем поля, а уже дальше малознакомые места, редкие люди, деревни, далекая жизнь.

Областной центр находился в пяти часах езды. Бывали мы там раз в году, а то и реже. Делать там было нечего, а суета и человеческая неразбериха лишь запутывали. Мы зашли в музыкальный магазин, где Диджей по-свойски поздоровался с продавцами, стал с ними живо что-то обсуждать, даже спорить. На это было интересно и радостно смотреть: в некоторые мгновения он начинал сиять, надевал наушники с новой музыкой, подтанцовывал, смеялся. Видимо, это общение и служило во многом источником его рассказов и изображений. Ему было там хорошо. Мы провели там час, затем второй, а когда пошел третий, я сказал ему, что устал уже сидеть и смотреть на экран с танцующими людьми, что пойду пройдусь по городу.

Город сложным образом затягивал в себя. В нем витали напряженный воздух и мнения, по нему тяжело было ходить. В отличие от нашего городка, в этой большой чувственной пропасти в основном приближалось безразличие. Люди кивали сами себе, говорили сами с собой и о себе и быстро исчезали. Как в таком месте можно жить или просто долго находиться? По безумию это, скорее, походило на чередование речей отчима: то трезвых чувственных, то пьяных звучных. В общем, я не понимал там ничего: ни людей, ни воздуха, ни машин. Конечно, в такие места бывает полезно окунуться, посмотреть на запутанки, на неясности. Но это хорошо делать, когда есть возможность из этого выбраться, снова расставить внутри себя жизнь, определить хорошее и спокойно уснуть.

На одной из улиц селились рестораны и кафе. Один за другим, один за другим, в ряд, по очереди. Это не понималось совершенно: зачем столько ресторанов в одном месте? Там были надписи о ресторанах разных стран: итальянских, японских, французских. Все вместе. Один из ресторанов стоял несколько поодаль, как бы откинуто. На нем были стеклянные окна на всю стену, такие, что можно было легко видеть тех, кто сидел за столиками и кушал. Я подошел к нему, чтобы разглядеть, какие посетители ходят в такие места, что они едят и вообще, как смотрят и двигаются. Подглядывать, конечно, неудобно, но там все было специально устроено для подглядывания и, уж наверняка, те, кто там сидели за стеклом, предполагали, что люди с улицы могут смотреть на них.

За столиками сидели люди большого достатка: это было видно по их одежде и поведению. Многие были с украшенными дамами, аккуратные, точно двигающиеся, улыбающиеся друг другу. Были и люди серьезных дел с грубыми лицами и движениями. Я ходил взад-вперед этих окон, вглядывался, замечал их беседы и выражения лиц. И вдруг я увидел четырех человек, сидящих за столом и что-то живо обсуждающих. Один из них был в длинном черном плаще. Он живее остальных объяснял и устанавливал беседу. Внутри дернулось, пробежало дрожью, я без раздумий раскрыл дверь, зашел в этот ресторан и подошел к их столику.

Мы смотрели друг на друга, как тогда, когда он уезжал на машине. Те трое, что сидели с ним, спрашивали, что мне нужно и кто я такой, но я даже не знал, что сказать. Он встал, подошел ко мне и… подул мне в лицо:

– Садись. Будешь есть?

– Нет, спасибо.