Непогода

Старик на мгновение задумался, затем поднялся и молча направился к выходу. Мне почему-то захотелось остановить его – поклясться, по-детски закричать: «Я больше так не буду!», ухватить за рукав…

У двери старик обернулся и протянул мне руку.

– Что ж, молодой человек, это честный ответ. Работайте. Будем знакомы: механик второго ранга Юрий Константинович.

Я крепко пожал его руку, стараясь не выдать благодарного волнения. После ухода старика отыскал чистый блокнот и вывел на обложке: «Мои ошибки». История с Бабаней отразилась двумя записями: «Манипуляция непредсказуема» и «Не вмешивайся без крайней необходимости».

Опасаясь совершить новую оплошность, я ушел с головой в сбор информации: стажеры еженедельно составляли подробный отчет о видимом состоянии здоровья и настроения подопечных, их занятиях и перемещениях, социальных взаимодействиях.

Легче всего далась графа «Ожидаемая активность»: Дима выбирался лишь на работу и в магазин, Лиза работала из дома и ухаживала за мамой, Бабаня почти всё время проводила на огороде. Я вызубрил биографии подопечных и составил календарь значимых для них дат.

В вопросе контроля за людьми единодушия в фирме не наблюдалось. С одной стороны, о подопечных собиралось много информации, и временами мы манипулировали их действиями. В то же время соблюдалась и некоторая приватность: не одобрялось слежение за окнами подопечных, запрещалось использование в корыстных целях их персональных данных, стажеры не могли проживать в подведомственных им районах во избежание различных злоупотреблений.

История с Бабаней оставила во мне подобие прожженной дыры в скатерти, которую я тщетно пытался латать трудолюбием и исполнительностью. Радовало одно: Лиза и Дима стали наведываться друг к другу и уже пару раз вместе выезжали в райцентр.

Вечером 14 сентября – этот день я потом отметил красным в моем настольном календаре – Лиза осталась у Димы на ночь, и я почувствовал себя счастливым. Помнится, в тот вечер я разгуливал по району, по-дурацки улыбаясь прохожим. Соседи решили, что я влюбился, а продавщица в магазине за углом – что сошел с ума из-за «вечных сосисок и бутербродов».

Работа радовала: утренняя пелена тумана, капли росы на листьях, марево перед ливнем, чистое небо… Природа давала ощущение жизни, сопричастности миру.

1 ноября пришло неожиданное уведомление о расширении участка: он прирос соседней улицей с тремя сельчанами, и я принялся изучать новую территорию.

В единственном в деревне кирпичном доме жил Егор Никифорович Грачёв – профессиональный рыбак с полувековым стажем. Его история была довольно загадочной: перебравшись из города в деревню несколько лет назад, он перенес тяжелый инсульт, но, к удивлению врачей, быстро восстановился. Иногда, из-за некоторой сбивчивости мысли, его принимали за подвыпившего. Но, видя его молодцеватую походку и слыша довольно четкую речь, никто не мог заподозрить тяжелый недуг. Говорили, что из больницы он вернулся едва живым, не узнавал друзей и часто плакал. Но, как-то увидев любимый челнок – приспособление для изготовления сетей, – дедушка вцепился в него и не выпускал полгода, всё вязал и вязал сеть. Постепенно к старичку вернулись и речь, и твердая память. Иногда во время работы он приговаривал: «Порыбачим, порыбачим», смакуя каждый звук.

После болезни у Егора Никифоровича появилась удивительная привычка употреблять странные слова и фразы. На вопрос о здоровье он мог долго молчать, а после ответить: «Вот такой вышел антрекот». В деревне Егора Никифоровича любили за доброту, кротость и таинственность речи, в которой сельчане находили что-то высокое…

Дима, с октября готовивший машину к зиме, тоже любил старика. Мне довелось увидеть одну из их встреч.

Дима, как обычно, что-то чинил, забравшись под днище тягача, и не заметил подкравшегося соседа. Вылезая из-под машины, увидел нависшую над ним дружелюбную бородатую физиономию и едва не заполз обратно. Егор Никифорович показал парню большой палец, оглядывая КамАЗ, и уважительно произнес: «Вещь!»

Рыбак был частым гостем Димы: едва заслышав рокот мотора, старик спешил на соседнюю улицу, чтобы послушать незамысловатые истории из будней водителя. Но больше всего Егор Никифорович любил забраться в кабину, откинуться на спинку сиденья и слушать единственную сносно ловившую радиостанцию. Дима часто брал соседа на рынок, откуда дедушка возвращался довольный – с новой блесной или прикормом.

По соседству с Никифорычем обитали Журавлевы – супружеская чета пожилого возраста, славившаяся вечными склоками. Казалось, не существовало вопроса, по которому у Семёна Андреевича и Марии Игнатьевны было согласие, и в браке они состояли лишь для того, чтобы не позволить друг другу прожить счастливо. Их мирил лишь внук Андрюша, приезжавший по выходным и на лето.

Журавлевых мог выносить один лишь рыбак, стоически переносивший их шумные споры.

– Вы абсолютно правы, Егор Никифорович, абсолютно! – подливая чай молчаливому соседу, приговаривала Мария Игнатьевна, полная бойкая женщина, не утратившая и в шестьдесят лет юношеское упрямство. – И я тоже убеждена, что вешенки – наше спасение!

Она сделала особый упор на «тоже», намекая супругу, что ее мнение разделяет такой уважаемый мыслитель, как Егор Никифорович.

Мыслитель не спорил, хотя по теме вешенок произнес лишь лаконичное: «Вкусный гриб».

– Тьфу ты! – Семён Андреевич, тщедушный седеющий мужичок в цветастой рубашке, в сердцах топнул ногой и скомкал газету, к которой никак не мог приступить.

– А как быстро растут! – наступала Мария Игнатьевна, радуясь раздражению мужа. – Питательные, легкие в выращивании, дорогие!

– Да не станешь ты ими заниматься! – не выдержал Семён Андреевич, вскочил со скамейки и воздел руки в мольбе. – Месяц повозится, всё село историями изведет – и бросит! Она розы продавала, – начал жаловаться Егору Никифоровичу Семён Андреевич, демонстративно загибая пальцы, – арбузы выращивала, пирожки на продажу пекла, чехлы для сидений вязала. И сколько мы заработали?! – Семён Андреевич обвел рукой пустой двор и сложил дулю. – Вот сколько!

– Потому столько и заработали, что я одна делом занята, а ты пальцы гнешь! – нашлась Мария Игнатьевна.

Я слушал их споры, когда становилось грустно, и всё не мог взять в толк, почему они вместе. Вспоминая задачу с экзамена, я радовался, что в той самой машине ехали не Журавлевы: не существовало манипуляции, способной их примирить…

Зимой жизнь замерла: работа свелась к выбору между метелью и мерзким ледяным дождем, а мои подопечные не баловали меня частыми вылазками из дома. Один Андрюша в огромном пуховике бродил туда-сюда по селу, иногда заглядывая к Диме на чай. Споры Журавлевых переместились в дом. Никогда бы не подумал, что буду по ним скучать! Егор Никифорович оказался не большим любителем подледного лова и ходил на промерзшую реку, недовольно волоча за собой увесистый бур, казалось, лишь из уважения к профессии.

Судя по всему, зима была любимым временем года в фирме. Магистры могли спокойно готовить Генеральный план, мастера – неторопливо изучать выкладки и планировать показатели, стажеры – учиться теории и отдыхать. Самой сложной и иногда единственной на день становилась задача не допускать образования наледи на изгибе шоссе. Зато появилось время подумать о себе – и я начал выбираться дальше ближайшего магазина. Это удавалось не без труда: нередко, как только я выходил за порог, погода в городе портилась, и прогулки приходилось сворачивать. Казалось, так фирма намекала, что мне следует больше времени уделять книгам. Я не был против.

7

Вечером 17 мая – еще одна памятная дата – мне не спалось, и я включил трансляцию, чтобы привычно раствориться в ночном стрекоте деревенских кузнечиков. Но вместо умиротворяющей тишины в комнату ворвались какой-то устрашающий треск и беспокойные голоса птиц. Экран озарился ярко-розовым светом: в сотне метров от деревни расползалось огненное зарево, ветер упрямо гнал всполохи по сухой траве в сторону домов. Я тут же запустил ливень, со страхом осознавая, что он не успеет начаться и нужно что-то еще. Меня прошиб пот, заученной перед экзаменом скороговоркой в голове пронеслось:

«Ливень, ветер, смерч, метель,
Половодье, град и сель,
Снег, торнадо, ураган,
Буря, молния, туман!»

Лихорадочно переключаясь между камерами, я заметил приоткрытое окно в доме Димы. Врубив резкие порывы ветра, я стал швырять им ставни из стороны в сторону. Нестерпимый дребезжащий звук издавали едва смазанные петли окон. К счастью, Дима в тот день не был убит сменой и спал не крепко. В окне показалось помятое лицо – никогда прежде я не был так рад его видеть.

Недовольно закрывая створки, Дима увидел пожар. Спустя мгновение он появился во дворе в майке, трусах и одном тапочке и понесся в кладовую за ведром с лопатой. Оценив фронт пожара, Дима помчался к соседям, вызвал пожарных и стал курсировать от колодца к линии огня.

Из глубины деревни потянулись незнакомые мне мужики. У колодца состоялось короткое совещание. Одни побежали за лопатами, другие начали набирать воду, третьи – таскать ведра.

На фоне безмолвных, сосредоточенных сельчан, походивших на муравьев, выделялся приехавший на велосипеде белокурый Андрюша. Видимо, он был отряжен старшими сообщать о ситуации. Узнав у мужиков последние новости, паренек запрыгнул на велосипед и, не опускаясь на поролоновое сиденье, помчался домой, изо всех сил крутя педали.

Полоса пожара ширилась, кто-то отбросил лопаты и стал помогать с ведрами, кто-то побежал за женщинами. Тут один из мужиков замер, поставил ведро, вытянул ладонь и весело гаркнул: «Мужики, дождь!»

Вереница оживилась: на суровых лицах появилась надежда, начались неуверенные беседы, подбадривания, шутки.

Когда ливень окончательно разошелся, я выдохнул и откинулся на диван. «Успели», – прошептал я, мысленно благодаря механиков. Пожарные добрались до деревни, когда догорали последние очаги сухостоя. Водитель расчета с досадой сплюнул: мол, разбудили, а погеройствовать не дали. Женщины благодарили погоду и своих мужиков. Те не спорили, довольно улыбаясь редкой в этих краях похвале.

8

– Молодой человек, тебя рекомендуют в мастера, – с порога огорошил меня Юрий Константинович, забежав на чай. По его задумчивому взгляду я понял, что он не шутит, хотя радости в голосе тоже не было.

– Это же здорово? – неуверенно спросил я.

– Ты слишком молод для такой работы, – забеспокоился старик. – Ремесло мастера требует качеств иного порядка, так сказать. Прежде всего, отстраненности. А уж какая отстраненность в твои-то годы?..

– Вы считаете, мастер должен быть равнодушным?

– Не совсем. Вспомни свою ошибку: ты не сумел сопоставить интересы всего лишь четырех подопечных. Представь, каково рассчитать последствия ливня для сотни людей! Опекая одного из тысячи, ты забываешь об остальных. К тому же ты будешь заниматься так называемым массовым манипулированием, при котором невозможно предугадать последствия для конкретного человека. Так или иначе, через неделю в полночь пройдет маскарад – ежегодная встреча мастеров и отличившихся стажеров. Там тебе присвоят новый статус.

– Маскарад? – удивился я.

– Наша работа не любит огласки. Мастера предпочитают анонимность, и маски тут как нельзя кстати. Предупреждаю сразу: шансы встретить на балу магистров ничтожны – они слишком озабочены собственной безопасностью. Я не видел ни одного уже несколько лет.

– Спасибо, – сказал я. – Без вас я бы не справился с пожаром.

Юрий Константинович учтиво кивнул.