Оборотень

– Ты что творишь, пидор! – это заорал Чупа.

Мяч, проломив пальцы, с хрустом врезался Кате в лицо и отскочил. Чёрные глаза закатились, страшно обнажились белки. На прямых ногах, не сгибаясь, как срубленное дерево, Катя рухнула навзничь, голова её глухо ударилась о паркетное покрытие площадки, подпрыгнула и ударилась ещё раз, а руки раскинуло безвольно в стороны.

В зале завизжали, Верочка Долишня упала в обморок, близнецы рванули за помощью вон из зала, Ветка Латохина, захлёбываясь в слезах пыталась разблокировать телефон, чтобы вызвать скорую, весь класс бросился к Кате и столпился вокруг неё. Резван Арсенович уже делал Кате искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, одновременно отдавая указания Васпу, где в тренерской находится нашатырь для Долишни. Чупа горько плакал, уткнувшись в руку, у шведской стенки. Илья двумя руками сжимал безжизненную руку Кати, и плечи его тряслись. Олег молился. Ставрида с планшетом в руках пялилась на происходящее и, похоже, снимала. Тело Кати пошло судорогами. Глаза физрука расширились, он с удвоенной энергией принялся надавливать Кате на грудь и вдыхать ей в рот воздух. «Стой, стой, Катя, Катя, не умирай, цепляйся за жизнь!» Из-под головы на полу медленно выползала тёмно-бурая лужа…

Постепенно в зал стали забегать люди. Забежали медики с носилками, Катю переложили и унесли. И тогда обратили внимание на Макогона. Вид его был страшен. Голова втянулась в плечи, пальцы свело крюками наподобие когтей зверя. Он ходил взад-вперёд вдоль выкрашенной стены, раздирая себе грудь и издавая нечленораздельные звуки с визгом и рыком вперемежку, периодически взвывая и зыркая вокруг глазами. Футболка его была разорвана и повисала клочьями, а грудь расцарапана в кровь. Подходить к сумасшедшему никто не решался. На какое-то время растерялся даже Нохча. Макогон предпринимал чудовищные усилия, чтобы не броситься вместе со всеми к Кате. Ему хотелось оттолкнуть Илью и взять её руку, оттолкнуть Резвана Арсеновича и обнять её. Но никто не должен был догадаться, что он любит её. Никто! Это тайна! ТАЙНА! Потом подошёл Бобрис, и они с Нохчей под руки повели Макогона в директорский кабинет до приезда полиции. Макогон, не сопротивляясь, подчинился и замолчал. Жизнь закончилась.

Его вели по коридору. По пути запнулись о Шлангву. Та перегородила путь.

– Серёж! Ну ты же не специально, да? Ну скажи, что ты не хотел. Это же случайно, да?

Бобрис отодвинул её, а Макогон безразлично и молча прошёл мимо.

В кабинете их встретила размазанная Птюня. Она внимательно и как-то по-новому всмотрелась в лицо Макогона.

– Сергей, почему ты такой зверёныш? За что? Просто объясни, за что?

Макогон молчал. Он и раньше-то был мочалив, а сейчас, когда он обрёл и тут же потерял смысл жизни, говорить что-либо и когда-либо не имело никакого смысла. Приехали полицейские, Макогона вывели в приёмную, а в кабинет стали по одному заводить свидетелей. И каждый, кто выходил с допроса, считал своим долгом высказать своё презрение Макогону, отрешённо сидевшему под охраной Нохчи.

Вот нарисовался Чупин:

– Готовься к встрече, гнида.

Вот вышел Илья:

– Идиот. Как тебя земля носит!

Потом вышел огромный Васп:

– Самогон, ты чего такой зверь? Чего она тебе сделала?

Хоть Сэм и сидел в приёмной, через тонкую стенку всё равно было слышно, как его одноклассники и педагоги дают против него показания, что они говорят. Ему вспомнили всё: и оборотней, и расчленёнку в рисунках, и замкнутость, и «не понятно, что у него на уме».

Федосеева, оказывается, наблюдала сцену в столовой.

– Они сегодня поссорились с Чеботарёвой на обеде из-за столика. Я видела. Его так перекосило! Я сразу подумала, что он её убить хочет… ну, или как там, побить, причинить ей физический вред… Катя просто стояла с подносом рядом с ним, она даже не просилась за стол, ничего… А он рожу перекосил, взял поднос и как замахнётся! Я думала, он сейчас этим подносом ей и врежет…

Старый Резван Арсенович каялся, и от волнения иногда переходил на свой тарабарский:

– Моя вина, капитан. Парни задумывали вместе потренироваться на уроке, отработать зонную защиту. У них сегодня игра была запланирована после занятий. А я настоял, чтобы в командах были девушки… Ну вот, видимо, Сергей расстроился… Девчонки – они ж больше впустую бегают, больше мешают, чем помогают. Но им же тоже хочется с парнями вместе побегать… победить кого-нибудь… поиграть. Ну вот, видимо, не сдержался…

Лёлик неожиданно глубоко умел заглянуть в суть отношений – просмотр порно даром не прошёл.

– Я не знаю, за что он её. Он так-то к ней хорошо относился. Он в неё влюблён был, только никому не говорил. Может, ревновал? Да там особо не к кому было. Она не дружила ни с кем. Может, просто… Не знаю. Там это… он ей тоже нравился. Не знаю, что там между ними…

В приёмную зашёл бледный катин отец в военной форме. Тонкий и благородный. Выправка выдавала высшее офицерское сословие. Холодно и презрительно он смерил Макогона взглядом сверху-вниз, как кусок тухлого мяса, и сказал, как выплюнул:

– Будь ты проклят, сволочь!

Потом приехали родители Сэма с адвокатом, и его завели в кабинет…

V

Сергей улыбнулся своим мыслям.

– Ты чего улыбаешься?

– Да так… вспомнил, как я тебе первый раз в любви признался.

Катька прыснула.

– Да уж, обошёлся без цветов. Впрочем, ты по натуре всегда был угрюмым и замкнутым мальчиком. Честно, я что-то-то наподобие и ожидала.

Они оба любили вспоминать тот случай и ни разу не могли удержаться, чтобы не захихикать.

– Но ты знаешь… что-то в том «признании» было. Не могу сказать, что мне очень понравилось, но что-то такое ты во мне задел…

– Голову.

– Да, – Катя улыбнулась своей улыбкой, – я от тебя чуть голову не потеряла. Ты знаешь, а я ведь так боялась, что ты мне не дашь этот дурацкий мяч. Я тогда очень переживала, что мешаю вам с Васпом!

– Ты не права. Это Васп мешал нам.

– Все тогда подумали, что я умерла.

– Да. И все подумали, что я это нарочно. Дело на меня завели уголовное.

–. А Бобриса, Птюню и Нохчу хотели уволить.

– Правильно. Не разглядели во мне психа.

– А ты потом ночами сторожил у моей палаты. Как верный старый волк. Тебя прогоняли, а ты не уходил.

– Ну, это потому что на улице меня сторожил Чупа с шакалами.

– Не ври, ты их не боялся. Ты вообще ничего не боишься. Вот тогда взял и ушёл из столовой. Оставил меня одну. Мог бы просто пододвинуться – я бы с тобой на один стул села.

– Ну вот же, лежим вместе, а ты горюешь, что много лет назад не посидели.

– Испугался?

– Ты ж говоришь, я ничего не боюсь.

– Ты боялся, что все про тебя узнают, и вёл себя, как подросток несмышлёный: «Это тайна! ТАЙНА!»… Если честно, я тоже боялась, что все обо мне догадаются, поэтому тоже старалась не разговаривать с тобой.

– Лёлек однако ж догадался. А возможно, и Болек.

– Какие мы дураки были! – Катя засмеялась. – Ладно, лентяй, давай, поднимайся, сегодня папа приезжает, или ты забыл?