Так пахнет аммиак

– О чём ты таком говоришь, братик?

Говорила она беззлобно, но больше никто и никогда не отвергал его столь же решительно и цинично. Закрылась, едва прознала о преступном намерении, выстроила вокруг себя непроницаемые стены, за которые пропустила всех людей мира, кроме него одного. И тихой поступью ушла к другому – всё равно что в небытие. И осталась на месте прежнего прекрасного храма, куда он так и не возымел возможности зайти, чёрная дыра, затягивающая всё вокруг, словно никак не может найти то единственное, что ей нужно. А он при каждом случае, как только представлялась возможность, загадывал желание и взывал к высшим силам о ниспослании её расположения. И тушил сигареты о язык, потеряв всякую надежду почувствовать вкус её губ. Теперь, когда она, небыль, явилась к нему в забытьё, воскресив в памяти прежнюю быль в образе гостя небытия, он вновь ощутил вкус пепла. Разгорячённое тело окропила холодная вода, и Маньяк привычно усладил свою плоть, в тысячный раз опорочив самую светлую память.

С улыбкой безумца Маньяк смотрел на искажённое отражение в зеркале, прогоняя в мыслях абсурдный сценарий, в кой верил, как в явь, где она, простодушная и прекрасная, не по своей воле оказалась в цепких лапах властного и недостойного мужчины, но больше не нуждалась в спасении, поскольку честь и невинность её были посрамлены, чресла разорваны, а грудь растоптана, милое личико потонуло в скорбных морщинах… Она не в небытии, где-то живёт, чему-то радуется, не осознавая искалеченным умом своего несчастья, и, с самоотдачей безумца, тонет в нечистотах. Величайшей милостью стало бы её скорейшее утопление – и кто, как не он, должен оказать эту честь?

Маньяк накинул на плечи плащ и вышел в сырую осень.

Влажные от дождя билборды на улицах улыбались ряжеными в белые халаты рожами, щеголяли тезисами, хвастали цифрами. Он как раз направлялся на приём к одному из героев этой рекламы – к психологу, что ещё недавно грозился разобраться с его тревожными мыслями, но сразу после внесения предоплаты свой пыл как-то сбавил.

Спустился в царство Аида, заботливо отмеченное мигающими указателями, подал вместо монетки пару мятых купюр и застыл в ожидании лодки Харона. Не лодка, а целый корабль мчался по протяжённым артериям подземки. Маньяк сидел в мягком кресле, нагретом кем-то до него. Монитор под потолком крутил ролики наперебой с правилами поведения.

– Если ты молодой, если ты здоровый, если ты мужчина – уступи место тем, кому нужнее! – декларировала она. – Или жди позора и других последствий. – Ролик заканчивался изображением зрачка, глядящего из глубин камеры видеонаблюдения.

Никаких «других последствий», что бы это ни значило, Маньяку не хотелось, но, к счастью, свободных мест хватало для всех.

Напротив сидело всего три человека: все девушки, в одинаковом положении и с торчащими из ушей проводами. Походило на коллективную процедуру на мозг. Первая девушка сидела в блузке с глубоким вырезом, верх её грудей так и напрашивался на взгляды окружающих. Но грудь у неё была бледная, а вот ключицы слегка загоревшие – ей несвойственна такая одежда. Потёртые джинсы и яркие кеды, светлые волосы завязаны в два хвостика и подколоты полумесяцами – прямо как у маленькой девочки. Но она не девочка, даже не студентка. В лице хорошо сформировались женские черты, проявилась печать усталости: ещё пытается как-то цепляться за детство, принимая эти нелепые образы, но уже поздно. По прикидкам Маньяк дал бы ей что-то около двадцати пяти.

Он как раз принялся рассматривать вторую, но продвинулся не дальше изучения шеи, когда бойкий динамик возвестил о нужной остановке. Маньяк вытек на пахнущую распылёнными, точно из баллончика, духами платформу и в цветастом потоке мельтешивших одеяний поспешил на улицу. Бесшумной тенью он проскользнул в старенькое малоприметное здание – все вывески давно выцвели, а дороги заросли. Если бы не тот звонок с явным указанием, Маньяк и сам бы понятия не имел, что здесь находится…

В коридорах стоял такой душок, будто здешние сотрудницы, и в самом деле откровенно немолодые, пытались скрыть парфюмом запах разложения. Серолицая уборщица бубнила что-то себе под нос, в двадцатый раз проходя тряпкой по одному и тому же месту, а роба висела на ней как на вешалке.

– К Доку сюда? – спросил он аккуратно, показывая на дверь.

Но женщина не только не услышала вопроса, но и вовсе не заметила посетителя – и его это устраивало.

Это был выходной день. Суббота, если блюсти точность. Безликий встретил свою пятничным вечером, в этот раз прямо у подъезда, а дальше был секс. И ужин, наспех приготовленный из яиц и мясных консервов – того, что не пришлось долго искать. Снова секс, затем сон. И утро началось с секса, продолжилось завтраком из яиц с сыром и овощами, а после превратилось в лишённый секса и смысла день.

– Так и будем лежать и ничего не делать? – спросила Девушка вдруг, в клочья разорвав застывшую в пространстве тишину.

– Хочешь повторить?

– Нет, заняться чем-то ещё.

– Последние два часа тебя устраивало просто лежать.

– Знаешь, – она картинно поджала губы, как делала всегда, когда пыталась изобразить возмущение, – я считаю себя терпеливой, но даже мне уже надоело. Может, хоть кино посмотрим?

– Я не против.

– Да вот только у тебя даже телека нет! Как ты вообще живёшь?!

– Есть ноутбук. Найди что-нибудь в интернете.

Свет монитора прорезал застоявшуюся в комнате темень, тонкие пальцы бодро забегали по клавиатуре. Девушка выбирала кино с редчайшей тщательностью – точнее, так казалось. Когда она погружалась в какое-то дело, то переставала замечать что-либо вокруг, уделяя всё своё внимание единственному занятию. Долго, скрупулёзно, малоэффективно. Ей-то невдомёк, но Безликий от одного созерцания этого испытывал гнетущую беспомощность.