Муссолини и его время

Завтра гнева воссияло.

Ради славы и свободы,
Ради фасций и народа,
Ради правды, чтобы своды
Над предателем сомкнуть!

Наша юность, юность наша,
Красоты природы чаша.
Время жизни, время стража,
Песнь весны летит вперед!

Нашей доблестной Отчизне —
Эйя-эйя-алала!
И Бенито Муссолини —
Эйя-эйя-алала!

Мы – крестьяне и поэты,
Мы – Итальи исполины,
Верностью клянемся этой
Лишь Бенито Муссолини!

Нет и бедного района,
Что не встал бы в оборону,
Что не развернул знамена
Освободителя страны!

Наша юность, юность наша
Красоты природы чаша.
Время жизни, время стража,
Песнь весны летит вперед!

Нашей доблестной Отчизне —
Эйя-эйя-алала!
И Бенито Муссолини —
Эйя-эйя-алала!

Текст «Юности» менялся год от года, но наиболее устойчивой оказалась именно эта версия, написанная Сальватором Готта. В 1944 году «Юность» вновь пришлось «корректировать», с учетом событий июля 1943 года, но все равно при каждой редакции неизменной оставалась прекрасная музыка, написанная в 1909 году Джузеппе Бланком.

Музыка и речевка «эйя-эйя-алала» – древнеримский боевой призыв, ставший такой же неотъемлемой и хорошо знакомой всем атрибутикой фашистской партии, что и приветственное вскидывание правой руки.

…

Возросшая уверенность вождя передавалась его последователям. На ноябрьском партийном съезде 1921 года Муссолини подвел определенную черту под идеологическими колебаниями первых лет: раз прежняя либеральная элита не способна править, констатировал он, она должна уступить. Уступить – кому? Выбор, говорил лидер фашизма, лежит между нами, патриотами Италии – общенациональной силой, стремящейся примирить класс с классом, город с деревней, северян с южанами, – и левыми, а фактически, марионетками «Коммунистического интернационала», готового залить всю Европу огнем гражданской войны, как это и произошло в России.

Мы, потрясал он кулаком, не будем отныне сидеть и ждать, пока красные подталкивают страну к пропасти, – но если придется, то пойдем на Рим и возьмем власть силой! Аудитория неистовствовала, но верил ли в свои обещания сам Муссолини?

Он уже видел себя государственным деятелем общеевропейского уровня и становиться на одну доску с каким-нибудь трагикомическим генералом Буланже не желал. Несмотря на все успехи в силовом противостоянии с левыми, Муссолини хорошо понимал, что во многом они достигнуты за счет неформального союза с армией, полицией и бюрократией, при благодушно-одобрительном отношении со стороны среднего класса и церкви. Финансы партии, все более попадавшие в зависимость от добровольных взносов итальянских банкиров и промышленников, требовали аккуратности в выборе методов. Меньше всего Муссолини хотел войны сейчас на два фронта, с левыми и правительством одновременно, – это могло погубить все дело. Пусть король и его министры не верили в самих себя – Муссолини оценивал их как серьезную силу.

Поэтому он дезавуирует антимонархические заявления первых лет. Итальянский народ объединился когда-то под савойским гербом, и этот факт нужно признавать. Монархия как таковая не противостоит фашизму, со страниц своего издания Il Popolo d’Italia заявляет Муссолини. Король никак публично не отреагировал на это, но, как показало будущее, – к сведению принял, перестав числить фашистов среди своих безусловных противников. Убежденные монархисты и вовсе были теперь довольны – отныне их верность короне никак не мешала им поддерживать фашистскую партию.

Радикальные республиканцы-фашисты негодовали, но были слишком заняты вновь развернувшейся войной с красными.

Муссолини рассчитал все верно. Точно так же, как и в вопросе с монархией, он переменил дирекцию по отношению к Ватикану. Неистовый антиклерикал в прошлом, отныне он ведет себя совсем иначе – фашистская фракция в парламенте голосует за финансовую поддержку церквей и католических школ.

В то же время ему удалось заручиться поддержкой многих засомневавшихся консерваторов и либералов, устрашенных видениями о будущем, в котором всем будет заправлять сверхцентрализованное социалистическое государство. В 1921 году Муссолини заявил, что «государство стало теперь гипертрофично, слонообразно, всеохватывающе», тогда как он стоит за «демобилизацию» экономического контроля государства и отказ от неприсущих ему функций.

Тот факт, что все эти политические маневры и противоречивые высказывания в конечном счете не повредили его репутации, только укреплял оппортунизм Муссолини. Наблюдая во время редких посещений заседаний нижней Палаты за не способными ни о чем договориться депутатами, лидер фашистской партии ощущал, что вскоре власть сама упадет ему в руки. Нужно лишь дождаться наиболее благоприятного момента.

События в Италии, казалось бы, подтверждали этот прогноз – не выдержав «союза» с фашистами, ушло в отставку либеральное правительство Джолитти. Ему на смену пришел умеренный социалист Иваноэ Бономи, но и ему не удалось добиться поддержки правительства в нижней Палате – попытка создать коалицию с либералами закончилась ничем. Наконец в феврале 1922 года во главе исполнительной власти оказался премьер Луиджи Факта. То, что в руках такого бесцветного человека и посредственного политика оказался штурвал государственного корабля в сложнейший для Италии период, доказывало степень кризиса, в котором находилась страна. Премьерство Факты стало катализатором цепочки событий, обусловивших полную победу фашистской партии: новый, и 20-й за последние два десятка лет, председатель совета министров был презираем королем и не славился ничем, кроме записного оптимизма. Для Италии 1922 года этого, пожалуй, было уже недостаточно. Новое правительство принялось за работу в атмосфере всеобщего равнодушия: за его политическое будущее никто не дал бы и гроша.

Между тем события в Равенне означали, что война между фашистами и социалистами возобновилась – да еще какая! Соглашение с левыми было объявлено расторгнутым – разумеется, по вине последних. Муссолини с парламентской трибуны перечислил «подло убитых из-за угла» фашистов и заявил, что ответ не заставит себя долго ждать. Так оно и случилось. В новом 1922 году операции фашистов стали еще более масштабными – это позволяла численность членов партии, в которой состояло уже четверть миллиона человек. Список освобожденных от «красных разбойников» итальянских городов пополнялся каждый месяц.

Фашисты действовали очень уверенно – не тысячами, но десятками тысяч вступали теперь они в города, оставляя за собой дымящиеся руины штаб-квартир левых. В течение одной только июльской ночи 1922 года возглавляемые Бальбо сквадры разгромили практически все «опорные пункты» (речь идет о газетных редакциях, партийных штабах или профсоюзных центрах) левых в Романьи, «малой родине» Муссолини. Армия и полиция не вмешивались, предоставив фашистам полную свободу действий.

И они ей воспользовались в полной мере. К августу 1922 года ситуация настолько обострилась, что социалистам и коммунистам не оставалось ничего иного, кроме как отчаянно призвать итальянцев ко всеобщей забастовке протеста.

Фашисты были готовы к такому развитию событий: погибли десятки людей с обеих сторон, но левые потерпели поражение менее чем за сутки. Забастовка полностью провалилась – в основном благодаря активности фашистской партии. В случае необходимости чернорубашечники заменяли бастующих, однако более распространенным методом были удары дубинками и другие методы насилия в отношении забастовщиков. Торжествуя, сквадристы практически уничтожили представительство левых в городах Северной и Центральной Италии – так же, как они сделали это в 1920 году в деревне.

А вот попытка чернорубашечников ворваться в Парму закончилась стрельбой и бесславным бегством. Фашистов разбили не местные коммунисты или социалисты, а решительно настроенный армейский командир, отдавший приказ не допустить насилия в городе. Солдаты открыли огонь, и Бальбо отступил, потеряв больше десятка своих людей убитыми. Но это был единичный случай – военные продолжали сохранять «нейтралитет».

Используя свои последние ресурсы, депутаты от левых партий пытались апеллировать к закону с парламентской трибуны, но и тут их ждала обструкция со стороны фашистов, криками, плевками и ударами кулаков заглушавших своих оппонентов. Победа была абсолютной – отныне, вплоть до Второй мировой войны, левые надолго покидают улицы итальянских городов. Открытое противостояние закончилось, но какие действия следует предпринять фашистам теперь?

Либеральное государство, заявил Муссолини на одном из осенних митингов 1922 года, «это вид строительных лесов, за которыми не возводится никакого здания», оно стоит у последней черты.

…

Очевидная слабость правительства Факты провоцировала фашистов на дальнейшие действия. Социалистов, коммунистов и анархистов они уже разгромили – очередь была за остальными. Многие в фашистском лагере надеялись заодно покончить и с монархией, но к 1922 году убежденные сторонники республиканской формы государственного устройства были среди руководства «Национальной фашистской партии» в меньшинстве. Сам Муссолини с 1921 года старался разыграть «королевскую карту», рассчитывая на то, что Виктор Эммануил призовет его «навести порядок» в Италии.

В 1922 году риторика Муссолини стала намного резче – он почувствовал, что ни социалисты, ни либералы больше не представляют подлинной опасности и теперь вопрос в том, кого поддержат монарх и армия. Или, говоря точнее, отдаст ли Виктор Эммануил III своим генералам приказ штыками защитить либеральное правительство Факты? Муссолини надеялся, что нет. Продолжая свою двойственную политику, он вновь и вновь обрушивается на «либеральное государство», которое у него, в зависимости от требований момента, было то бессильным, то всеобъемлющим: «Государство, не умеющее и не рискующее выпустить своей газеты только потому, что наборщики объявили забастовку, государство, живущее среди вечных колебаний и проявлений слабости, обречено на гибель». Зато в отношении монархии он высказывался совсем иначе: «Короне ничего не грозит, потому что она не поставила себя под угрозу. Фашисты не против короны, они за великую Италию».

Но король все еще медлил, не решаясь сделать первый шаг, и Муссолини постепенно начинает приходить к мнению о необходимость подтолкнуть колеблющегося монарха к принятию решения. В конце сентября 1922 года фашисты подхватывают гарибальдийский лозунг «Рим или смерть», а еще раньше, в августе, создается своеобразная «фашистская квадрига» в составе четырех квадрумвиров – высших иерархов партии, призванных руководить боевыми отрядами чернорубашечников в походе на Рим.

Рим – Вечный город – центр политической жизни страны. В Милане Муссолини обдумывал перспективы взять власть, применяя насильственные и политические методы. Как обычно, когда дело касалось практических шагов, он проявлял осторожность. Несмотря на подготовку к достаточно очевидным действиям, Муссолини не сжигал своих кораблей. Разве фашисты не имеют права организовать мирную демонстрацию своей мощи? Кто может запретить им войти в столицу? В случае успеха это назовут «фашистской революцией», если же их постигнет неудача – что ж, вина за «пролитую кровь патриотов» ляжет на либералов. В любом случае активные действия неизбежно должны будут привести к падению действующего правительства, а новое, так или иначе, невозможно будет сформировать без участия фашистской партии. Других политических сил, способных на это, в Италии уже не осталось – это признавали как сторонники фашистов, так и их противники.

Оставаясь у партийного руля, Муссолини перепоручает организацию подготовки задуманного «марша на Рим» своим квадрумвирам. Возглавил «комитет четырех» армейский генерал Эмилио де Боно, один из немногих высокопоставленных офицеров, открыто примкнувших к фашизму еще в первые месяцы после возникновения «движения». Командовавший в Великую войну армейским корпусом, 56-летний де Боно был вхож в высший свет и олицетворял собой поддержку фашистов военными кругами. Кроме уже известных нам Итало Бальбо и Чезаре Де Векки в «комитет» вошел Микеле Бьянки, из всей четверки наиболее преданный лично Муссолини. Его жизненный путь во многом совпадал с жизнью вождя фашистов: социалистические убеждения молодости не устояли в 1914 году под натиском «патриотических чувств» – вместе с Муссолини Бьянки примкнул к левому крылу «интервенционистов» и в качестве добровольца отправился на войну. Вступив в 1919 году в «Итальянский союз борьбы», он стоял у самых истоков «движения», а потому совсем не удивительно, что близорукий, замкнутый, не слишком харизматичный Бьянки занял ключевой пост партийного секретаря.

Он был как раз таким человеком, которому Муссолини мог доверить столь важную должность.

Разумеется, решительнее всех выступал за активные действия Бальбо, громогласно призывающий Муссолини не терять взятого темпа. По его мнению, дальнейшее промедление могло вызвать лишь раздоры среди чернорубашечников, хотя пример неудачных действий самого Бальбо во время «штурма Пармы», когда его отряды дрогнули под выстрелами солдат, говорил скорее в пользу осторожности. Но идея взять власть «одним ударом» действительно выглядела очень привлекательно – фашисты уже показали, что им под силу захватить почти любой город Италии, неужели они спасуют перед столицей?

Но Муссолини продолжал сомневаться. Впоследствии Бальбо почти открыто заявлял о том, что вождь «струсил», но люди авантюристического склада вообще склонны преуменьшать опасности, а бравый капитан и будущий итальянский маршал, несомненно, относился к подобному типу деятелей, ответственных за столь многие неудачно разрубленные в истории узлы. Де Векки и де Боно, в отличие от Бальбо, предлагали как следует подготовиться, но в целом были согласны с тем, что слишком долго медлить не в интересах фашистской партии. Бьянки разделял мнение Бальбо, призвав выступать немедленно. Голоса квадрумвиров разделились – принимать окончательное решение должен был Муссолини.

Решающее совещание прошло на партийном съезде в Неаполе, состоявшемся в середине октября 1922 года. Выбор этого города сам по себе был серьезной заявкой на власть в стране: доселе фашисты не пользовались особенными симпатиями на Юге, оставаясь преимущественно северной партией со штаб-квартирой в Милане. Теперь же в неофициальную столицу Южной Италии съехалось около сорока тысяч фашистов – настоящий смотр партии. Муссолини сделал еще одну попытку договориться с королем – неужели тот не чувствует остроты момента? В своей речи на съезде лидер фашистов открыто заявил о «министерских амбициях» своей партии: «Мы хотим пять портфелей и комиссариат авиации в новом министерстве. Мы требуем для себя министерство иностранных дел, военное, морское, труда и общественных работ». Муссолини охарактеризовал эти требования как максимум уступчивости со стороны фашистов. Разумеется, прозвучали и иные требования, важнейшим среди которых было провести новые выборы в парламент. Муссолини заявил о том, что государство (читай – монархия) должно наконец-то выйти из «состояния того шутовского нейтралитета, который оно держит в борьбе национальных и антинациональных сил» – весьма прозрачное заявление. Выступая затем на многолюдном уличном митинге, Муссолини окончательно раскрывает карты – если правительство не пойдет фашистам навстречу, прокричал он своим бойцам, «мы пойдем маршем на Рим и сами захватим его в свои руки». Ответом стали восторженные овации толпы.

После торжественных мероприятий Муссолини собрал квадрумвиров в гостинице «Везувий»: выслушав горячие заверения в том, что фашистам по силам добиться своего, он коротко согласился с предложениями своих паладинов. «Марш на Рим» решено было начать 27 октября 1922 года выступлениями колонн чернорубашечников по всей стране – с финальной точкой в столице. Итогами этого похода, по замыслу его организаторов, должны были стать отставка либерального правительства и формирование нового кабинета во главе с вождем фашистов.

Почему Муссолини все-таки принял это мало отвечающее его внутреннему состоянию решение? Несмотря на нарочитую убежденность в успешном исходе готовящегося квазипереворота, поведение Муссолини в решающие дни «марша» говорило о глубоких сомнениях и неуверенности. Конечно, дуче фашистов предпочел бы только «сыграть в революцию», устроив грандиозные парады и шествия, но уже после того, как фашисты получат право на «свое» правительство. Но что если король все-таки решится поддержать либеральный кабинет Факты, если армия откроет огонь – кто знает, чем это может закончиться? Что если все упования не оправдаются и конечным результатом будет разгром фашистской партии – разгром, подобный тому, что сами чернорубашечники только что устроили социалистам. Такая неудача могла лишить Муссолини всяких надежд добиться вожделенного поста премьер-министра – по крайней мере, в обозримом будущем.

Но был ли у него выбор? Колоннам чернорубашечников нужна была грандиозная цель, которая подвела бы итог ожесточенной борьбе на протяжении трех лет. Ему, Муссолини, нужна была власть – кулуарные переговоры, ведущиеся весь 1922 год, так и не привели к осязаемому результату. Королевское правительство на словах соглашалось принять фашистов в свои ряды, но на деле лишь тянуло время – даже не из хитрости, а из-за отсутствия способности выработать и проводить вообще какую-либо политику. Премьер, узнавший о планах «марша» за месяц до его начала, благодушно полагал, что фашисты всего лишь блефуют, а если и отважатся на подобную акцию, то войска без труда разгонят любую толпу. Наивный оптимизм Факты изначально базировался на крайне шатком основании – предполагаемой готовности Виктора Эммануила поддержать введение чрезвычайного положения. Премьер-министр и не подозревал, что многие из его подчиненных уже вступили в кулуарные переговоры с грядущими триумфаторами, постаравшись заранее обеспечить себе политическое будущее.