О людях и чудовищах

Ответа не последовало. Лейтенант медленно подошел и свободной рукой силой оттянул от лица руку выжившего. Сделать это удалось лишь на мгновение, но Кадулин успел его опознать. Только у одного из знакомых его дочери были на лице такие уродливые шрамы.

– Славик, – как мог, мягко проговорил Виктор. – Все кончилось. Все хорошо. Я тебе помогу. Скажи, ты видел, что произошло?

Вместо ответа Славик вновь глухо застонал.

– Нам нужно выяснить, кто это сделал, – с нажимом проговорил Кадулин. – Иначе может пострадать кто-то еще. Ты ведь этого не хочешь?

Славик прекратил раскачиваться, медленно отнял от лица руки и поднял взгляд на полицейского. В этом взгляде был чистый, кристаллизованный ужас.

– В-волк, – с огромным трудом выдавил он. – Это все сделал Волк.

– Какой еще волк? – перед глазами Виктора все еще стояло лицо мертвой дочери, но он заставил себя сосредоточиться. – Волки не стреляют из ружей, Славик. Объясни мне, как это произошло?

Славик снова закрыл руками изуродованное лицо и глухо завыл. В этот момент Кадулин понял смысл выражения «кровь стынет в жилах».

– Он…он надел… – Славик снова начал раскачиваться из стороны в сторону, а его нестриженные и нечищеные ногти заскоблили по коже лица, оставляя красные полосы. – Он надел мою кожу! Надел мою кожу…

– Лейтенант Кадулин? – прерываясь на шипение, подала голос рация на поясе полицейского. – Почему…почему не на рабочем месте? Прием.

Виктор взял рацию в свободную руку. Слова давались ему с трудом, но он заставил себя проговорить:

– Астафьево-3. Пятеро убитых, один выживший. Запрашиваю…запрашиваю врачей и криминалистов. Объясню, как добраться, на месте.

Ствол его пистолета был нацелен Славику в лоб, но тот этого будто не замечал:

– Он надел мою кожу…Волк надел мою кожу…

Виктор не понимал, что это значит. Он уже вообще ничего не понимал. Вся вычислительная мощность его мозга была занята бесплодными попытками осознания:

Инны.

Больше.

Нет.

***

– И что потом? – спросил Михалыч, с видимым трудом удерживая голову в вертикальном положении.

– На ружье были отпечатки Славика, – Виктор хлопнул очередную стопку. – На руках Славика была кровь забитого насмерть Эдика, а в боку – неглубокое ножевое ранение. Если бы я был уверен до конца, пристрелил бы на месте, как бешеного пса. Его признали невменяемым и отправили на принудительное лечение. Но это не столь важно. Важно, что тогда я и понял: чудовища существуют. И жертвой чудовища может стать любой. Хороший или плохой, сильный или слабый, для чудовищ нет никакой разницы.

– Чудовища, говоришь… – Михалыч потянулся за стопкой, но та оказалась пуста – бармен верно уловил момент, когда у клиента кончились деньги. – Я тоже могу кое-что рассказать про чудовищ. Знаешь, как в тюрьме обращаются с теми, кто сидит по моей статье? Ты становишься изгоем. Тебя постоянно унижают, напоминая об этом. Время от времени даже…даже… – он обратил полный мольбы взгляд на бармена, но тот сухо качнул головой вбок. – И все, все говорят, что ты сам в этом виноват. Все говорят, что ты – чудовище. Ты знаешь, каково быть чудовищем?!

– Знаю, – ответил Виктор после паузы, а затем протянул бармену несколько купюр, кивнув на своего соседа. – Знаю лучше, чем хотелось бы.

Если волк тебя укусит

Анна Вострикова тряхнула головой и убрала руку от дверцы шкафчика.

Глупо. Глупо и стыдно. Она не опустится до этого. Она не опустится до этого снова.

Аккуратным рывком она подняла на ноги свое худощавое тело. Ее руки на ходу собирали растрепавшиеся волосы в хвост. Ее тонкие губы, на которых словно никогда не бывало улыбки, были сосредоточенно сжаты, а ее стройные, как у молодой лани, ноги четкими, размеренными шагами понесли ее к выходу из комнаты.

Нужно помыть посуду. Эта бестолочь наверняка снова этого не сделала. Кстати, стоит проверить ее комнату на предмет беспорядка. И загрузить наконец вещи в стирку.

Держать в голове. Всегда держать в голове эти вещи. Что может быть проще? Что может быть нужнее?

Без проблем управившись с волосами, Анна сделала глубокий вдох и решительно толкнула дверь в комнату дочери. Дверь стукнулась обо что-то, лежащее на полу, и под нажимом Анны потащила это к стене. Сумка с учебниками. Опять. Очевидно, нарочно.

Ира, естественно, сидела за компьютером, как обычно, ссутулившись. Она даже не удосужилась повернуться на звук. Так-то она уважает мать? Впрочем, и это совсем не новости.

– Почему я опять должна спотыкаться об твою сумку, – камнем бросила Анна без вопросительной интонации. – Сколько можно говорить, не бросай вещи где попало.

С экрана монитора через плечо Иры затравленно скалился подросток, позирующий в каком-то общественном туалете со смартфоном в одной руке и с автоматом в другой. Отвратительное фото для заставки на рабочем столе. Ира даже кумиров себе выбирает таких, будто специально, чтобы позлить.

– Сколько лет назад ты в последний раз вытирала пыль, – бросила еще один камень Анна, окинув беглым взглядом недостаточно чистые полки. – Ты хочешь, чтобы я задохнулась здесь вместе с тобой. Чтоб к вечеру здесь не было ни бардака, ни грязи.

– Не было бардака, – серым эхом повторила Ира и издала едва различимый смешок. – Не было грязи. Хорошо, мам. К вечеру не будет.

– Что смешного я сейчас сказала?! – Анна провела ногтями по своему горлу сверху вниз, словно пытаясь загнать обратно поднимающуюся желчь раздражения.

– Мам… – сгорбленная спина Иры дрогнула. – У меня…у меня дыра в груди.

Анна фыркнула, развернулась и шагнула к выходу из комнаты.

– Мам… – дешевое компьютерное кресло скрипнуло – дочь наконец соизволила повернуться к матери лицом. – У тебя она тоже есть, да?

Не тратя времени на ответ, Вострикова захлопнула за собой дверь и все так же четко зашагала в сторону кухни. Посуда. Потом стирка. Потом контроль уборки. Простые, но совершенно необходимые вещи. Такие всегда нужно держать в голове.

Ей предстояло долгое и тяжелое, самое тяжелое в ее жизни воскресенье.

***

– Нитка! Вот ты где! Давай к нам!

Нитка, высокая стройная девушка в почти вызывающе коротком платье салатового цвета, развернулась и поспешила по парковой аллее на голос, помахав на ходу рукой.

Теперь компания была в полном сборе. Серега, как обычно, что-то шептал все больше краснеющей Инке на ухо, Эдик с Маринкой курили, старательно деля вид, что не слушают, а Пашка Дерягин – как всегда, в своем импортном спортивном костюме – держал в руках два подтаявших уже стаканчика мороженого, самого дешевого, и, как всем известно, самого вкусного.

– Вот, – он протянул один Нитке. – Угощайся…

– Спасибо, – улыбнулась она. – В такую жару – самое то.

– …а ты мне за это – поцелуй, – с полушутливым нажимом закончил Пашка и ткнул себя пальцем в гладко выбритую щеку. – Вот хотя бы сюда.

– Дай-ка подумать, – Нитка так же полушутя склонила голову на бок и коснулась подбородка указательным пальцем. – Ладно, шут с тобой, заслужил.

Она поднялась на носочки и легонько чмокнула друга в щеку.