Но ее день уже был испорчен. Шесть погубленных страниц, обязательная ночная процедура… и восемнадцать. Это число отозвалось в душе резкой, гложущей тревогой. Наверное, такое число Дороти видела где-то в своих кошмарах.
Будь ты проклят, Нави!
Вечером сего злосчастного дня мастер Густав обошел подопечных с проверкою. Дороти предъявила неполных пять страниц. Она боялась, что кроме ночи на коленях ее ждет еще и изгнание из писчего зала.
– Мастер Густав, я знаю, я сегодняшняя очень плоха, я испортилась, я позволила симптомам… Но это же не мои симптомы виноваты, а его! Этот Нави никак не успокоится, все спрашивает и спрашивает, я не могу писать, ничего не могу!
Мастер отозвал ее в сторону. Неторопливо снял нарукавники (он ведь тоже трудился, как все), сложил стопочкою исходники книг, придавил готовые листы, проверил, надежно ли закрыты чернильницы. Тем временем остальные пациенты вышли прочь. Нави оглянулся на Дороти с невиннейшим видом.
– Послушай, Дороти, – сказал мастер, – наш Нави совершенно безумен. Тебе и не снились такие симптомы, как у него. Магистр Маллин вместе с лекарем Финджером отчаялись с ним совладать. Но он пишет тридцать семь страниц в день. Идеальным шрифтом, без ошибок, без помарок. Может по десять минут вовсе не глядеть в исходник – пишет из памяти. Тридцать семь страниц в день, четыре книги за месяц. Когда ты будешь писать столько же – сможешь задавать кому угодно любые вопросы, и пускай попробует не ответить.
– Но он портит мой путь исцеления!..
Если бы Дороти имела способность к анализу, она легко поняла бы: Густав – не лекарь и не медбрат. Он – именно мастер, ремесленник, нанятый лечебницей, чтобы заставить писчий цех работать идеально. Вопросы исцеления и гармонии волновали Густава примерно в той мере, как капитана шхуны – чайки, гадящие на палубу.
– Я скажу Финджеру, пусть назначит тебе пять часов раздумий. Обмозгуешь свое исцеление как следует, настроишь душу на открытость терапии. А когда завтра придешь сюда – будь добра, отвечай на каждый дурной вопрос нашего птенца. Нужны ему числа – скажи. Хоть выдумай, хоть с потолка сними! Но чтобы к концу дня я увидел его тридцать семь страниц и хотя бы дюжину твоих. Иначе получишь полную гармонию, да с благодатью в придачу!
Монета – 3
Март 1775 г. от Сошествия
Лаэм (королевство Шиммери)
За три дня до прибытия в Шиммери эскадры Лабелинов, повлекшего за собою громогласные торжества, в гавань Лаэма вошел небольшой корабль. На его флаге скалился пес, сидящий на бочонке серебра. Лишь истинные знатоки геральдики вспомнили бы принадлежность этого герба – а принадлежал он мелкому баронству в Южном Пути. При малых размерах судно имело прекрасное парусное оснащение и вполне могло оказаться как курьерским, так и пиратским. В пользу второго говорил тот факт, что капитан избрал для стоянки не Золотую гавань, излюбленную вельможами и послами, и не Чайную гавань, весьма удобную для купцов, а Залив Альбатросов – далекий от центра города и укрытый скалами от лишних взглядов. Более того, на свой страх и риск лоцман вошел в гавань ночью.
Темнота, конечно, не защитила корабль от внимания береговой стражи. Едва судно пришвартовалось к пирсу, как дюжина солдат с арбалетами и факелами окружила трап.
– Пусть капитан сойдет первым, – приказал командир стражников.
На пирс вышел мелкий круглолицый мужичок в неприметной одеже. Судя по тому, как шатко он ступал по трапу, мужичок был не капитаном и не матросом, а пассажиром корабля.
– Вам не нужен капитан, господа, – заявил он с нотой дерзости. – Вам нужен я.
– Кто ты такой, плешь тебе в бороду?! Как звать капитана, как называется ваша лохань, и чем докажешь, что вы не идовы пираты?
– Наш корабль носит имя «Пес на бочке», а все остальное ты прочтешь здесь.
Мужичок вытащил из внутреннего кармана конверт, с хрустом сломал сургучную печать и сунул вскрытое письмо командиру стражи.
– Чтоб ты облысел! – выругался командир, поскольку не умел читать. – Центор, где черти носят твою грамотную задницу?!
Стражник, стоявший за шаг от командира, взял у него письмо и в свете факела принялся читать:
– Именем Великого Дома…
– Кхм-кхм, – вмешался мужичок, – это письмо секретное, предназначено только командиру стражи. За сохранность секрета положена награда.
Командир и грамотный Центор переглянулись в замешательстве.
– Читай прямо в ухо, плешь тебе на грудь!
Стражник придвинулся и шепотом прочел письмо, чуть не подпалив факелом редкие волосы командира. Дослушав, тот изменился в лице.
– Прямо так и сказано?
– Как написано, так прочел.
– И печать правильная?
– Сам посмотри.
Разглядывая сломанную печать, командир обнаружил еще один лист бумаги, вложенный в конверт.
– Эт-то что такое, черти лысые?
Центор осмотрел листок, заморгал.
– Банковский вексель на… – сумму он назвал шепотом.
Они снова переглянулись.
– Наверное, надо нам того… – предложил Центор.
– Угу.
– И чтобы это, значит…
– Сам знаю! – рявкнул командир.
Он повернулся к мужичку с корабля:
– Добро пожаловать в Лаэм, господин Мо…
– Мо, – отрезал мужичок, – просто Мо. Так меня зовут друзья. Вы окажете нам небольшую дружескую помощь?
– Плешь мне на темя. Ага. Что вам надо?
Мо хлопнул по плечу командира стражи и отвел в сторонку, где задал несколько вопросов, неслышимых для остальных. Командир использовал ситуацию, чтобы тайком от подчиненных спрятать вексель себе под рубаху. Получив нужные ответы, Мо крикнул:
– Айда за мной, братья!
Четверо парней сошли по трапу. В отличие от Мо, они выглядели заправскими головорезами, опытными и в морских, и в сухопутных драках. Каждый имел не меньше шести футов росту и был вооружен отнюдь не перочинным ножиком. Без лишней болтовни четверка зашагала следом за Мо, и вскоре они скрылись в лабиринте припортовых улочек.
Головорезов звали: Семь, Восемь, Девять и Дейв. Все они родились в Южном Пути, вдоволь помахали мечами и кулаками на службе у разных лордов и капитанов, пока не очутились на борту галеона «Величавая», шедшего из Грейса в Лаэм. Там они и были отобраны Могером Бакли.
Плавание из Южного Пути в Шиммери заняло шесть недель. Все это время Бакли посвятил двум делам. Во-первых, подлизывался к леди Магде. Всеми способами, изобретенными человечеством: льстил грубо и тонко, намеками и прямо в лоб; оглаживал обожающими взглядами, веселил глуповатыми шутками; комично унижался напоказ, а иногда наоборот допускал дерзость – лестную для госпожи, разумеется. Барон Хьюго Деррил – железный кулак Лабелинов – напомнил Бакли, что низкородный должен знать свое место. Потом выбил ему зуб. Потом вышвырнул Бакли за борт. К счастью, следующий корабль в строю подобрал его. Однако леди Магду развлекало происходящее: уродливая и жирная, она слыхала мало лести на своем веку. К тому же, ее интриговал давешний намек Бакли: есть способ заработать миллион. Так или иначе, льстец добился своего: дочь герцога дала ему корабль, несколько верительных писем и право выбрать четверых воинов в помощь. Выбор стал вторым делом Бакли.
Разумеется, он отверг рыцарей. Этих надменных гадов Бакли и презирал, и боялся. Отбросил также и сквайров: эти не многим лучше, чем их хозяева. Зато с большим вниманием рассмотрел наемников из простого люда и крепких матросов – тех и других хватало на борту «Величавой». Взяв на примету две дюжины парней, Бакли стал приглядываться к ним. Оценивал ловкость, владение оружием, провоцировал на состязания и драки. Кроме слабаков, избегал также и тех, кто был обременен излишней моралью. Когда список сузился до десяти человек, Бакли прочесал их новой гребенкой: стал отбирать тех, в ком есть червоточина. Не маленький безобидный изъянчик, а такая дыра, куда можно всунуть руку и всего человека повернуть без труда. Вот и нашлись эти четверо.