Флаг

Однажды меня огрели… флагом. На какой-то сектантской пирушке. Пели песни. Хлоп, цвет красный с буквами. Тема – Христос отец. Чего пошел? Хотелось не быть со всеми и в то же время с кем-то. Тоже пел, повторял «Открой сердце солнцу ветру…», чувствовал коллектив. Бамс. Усач кило под сто, повернулся, лыбясь, как в зеркало. Не «извините», ничего. Хотелось то чего хотелось, но не получилось, по всей видимости. Однако голова не помнит ни боли, ни одного из ощущений того времени.

Наталья, как обычно, в не очень обычное время. Перед метро, в магазине у кассы, в душе. Через мгновение я в подземке. Но перед этим:

– Есть два варианта.

«Тихий Дон» на восемь часов? В субботу? Что там про первый? Скучный Чехов? Тогда уж… Шолохов. Каменный круп, лодка и его взгляд «Все утопнете. Дело времени».

Впереди тату – крыло ангела, журавля, героя «Догмы», демон с сигаретой ниже, как это сочетается, ангел и демон в одном. Эвакуатор везет другой эвакуатор. На меня смотрит высоченная женщина с косой (та, что на голове, состоит из волос). Помогаю хромающему старичку зайти в вагон. Заступая за белую линию, понимаю, как боюсь проходить мимо проезжающего поезда. Меня относит в безопасную сторону. Вижу бога. Не всем везет. Мне повезло.

– Можно с тобой поделиться?

Вряд ли он хочет. Я не хожу в церковь, не ставлю свечки, Библию не читал, содержание-то знаю так примерно. Если и говорить со мной, то только тому демону с крылом, ему есть что сказать. Но тянет поговорить-то именно с ним.

– Давай так, я буду говорить, а ты делай вид, что слушаешь.

Поехали. Он молчит, а я бормочу.

– Моя жизнь, жизнь моя и только моя, Моя, моя….

Конечно, он меня уже через минуту не слушал. Пропал как телефонная связь в тоннеле.

Подвал, город. Я здесь. Нет ни души. Только шестипалый, паутина и моль. Часы торопятся, я не смотрю на них.

Трень-трень. Жена вспомнила. Хочет чего-то. Обмен голосами? Ха-хи. Послание в одну сторону, не хочешь?

– Погуляешь?

Комната отвечает недовольным гулом. Ревниво. Что может быть там, если есть здесь? Разве можно сравнить. Отключи. Внемли тому, что я для тебя приготовила. Тишину. Мысли. Дорогу в бесконечность, по которой хочется идти, не смотря ни на что. Босоножки, кеды с болтающимися шнурками, сапоги с дырочками (как же их?). Болтовня по телефону, друг с другом, так самому себе. «Я правильно все сделал». «Дурак, дурак, дурак!» «Канатоходец, поканатуходец, упавший сканатоходец». Шарк-шарк, гамс-гамс, бимс-ба-бамс.

Знаю, что после тишины может быть шумно. Прошу сделать чай с лимоном. Меня слушают. Приносят в парк термос. Лианозовский парк уже погружался в вечерний покой, когда двое как-то связанные со мной, появились на дорожке.

– Аня сегодня написала. Ей хотелось со мной погулять, я вышла, а у нее Варька спит не по времени. Погода жесть, никого нет, я одна. Пошла в «Фикс прайс», а там ступеньки, крутые, пока поднимала коляску, материла каждый выступ. Подняла-то подняла, а они мне заявляют «У нас с колясками не полагается», я им устроила про «полагается», а потом плюнула. Чурки. Сюзанна, Камиль. Москва же… эх. Когда спускалась, при выходе наехала девушке на ногу. Но я-то не заметила, а она «Могла бы и извиниться». А мне до слез обидно я всегда извиняюсь, если что, неужто я бы не извинилась, забежала и громко ей вслед крикнула «Извините, девушка!». Зачем я это сделала? Отчаяние какое-то нашло. А малышка в этот момент одна на улице. Почти минуту.

Аня, соседка – по форме снеговик, только в очках, мечтает о няне, считает, что сделать из мужа Рокфеллера не так сложно. Про меня она говорила одно «Его я не разглядывала». Я тот, которого не разглядывала Аня.

Мы сели напротив «Cafetorria». Точнее, сел только я. Малышка катала кукольную коляску, жена в три погибели бегала за ней, поучая обходить преграды из электромобилей, самокатов и вразвалку идущих прохожих. В чае с лимоном не хватало сахара. Обязательно что-нибудь забудет. Но жажда меняла отношение к недостаткам в лучшую сторону.

Справа на соседней скамейке сидела пожилая пара – сморщенные, подсохшие, за семьдесят. Они смотрели впереди себя в одну точку, и ни о чем не говорили. Разве что держались за руки – наверное, за годы жизни перебрали не один десяток способов для общения, и это был один из них. Дернулся палец, так она реагирует на его шутку, опустила голову – смутилась. А то и совсем без движения – на подсознательном каком-то неземном уровне. Ко мне подсела девушка. В тонкой розовой куртке кож-зам и джинсах с бесконечными дырами в дань самой нелепой сегодняшней моде. Она обхватила себя как любительница абсента Пикассо. Мурашки атаковали спину и правое плечо. Я снова не мог молчать:

– Вам холодно.

– Вы мне? – губы влажные, дрожь. Не слышу, как стучат зубы, но они стучат. – Холодно?

– Да, вам холодно.

– Неправда, – защита, тело медленно-напряженное.

– Я же вижу.

Легкое волнение, частые повороты головы с одним единственным вздохом.

Чаще я молчу, но когда вижу, что кому-то холодно или ему грозит опасность, то молчать нельзя.

– Мне нормально.

Минута. Мы сидели тихо. Я прислушивался к зубному стуку, а она, судя по дергавшейся ноге, нервничала. Жена доказывала маленькой о том, что лежать на асфальте плохо, но та не поддавалась никаким убеждениям.

– Что? – нервно. Аж подпрыгнула. Некрасивая. Бывают такие девочки-девушки, у которых красота как-то очень глубоко запрятана.

– Ничего. Я просто вижу, что вам…

– Мне холодно и что? – взрыв. – Разве мне не может быть холодно, потому что я так хочу? – смыл «люди, ну почему вы такие тупые… это же элементарно, черт возьми».

– Да, наверное, может, – все же растерянный, чем нет.

– Да, я нервничаю, потому что кому-то делать нечего, вместо того, чтобы молчать и держать эмоции при себе.

– Я просто хотел помочь.

– Не надо мне помогать! Мне это не нужно!

Она была права. Не дам же я ей свой пиджак. Или мог дать. Но жена с укоризной уже смотрела в мою сторону, только ребенка трудно было оторвать от рыбалки с удочками на магнитах.

– Вы бы подвигались, – вырвалось. Зачем? Я же понимал, что воздух вокруг итак наэлектризован. Но, блин, ей же было холодно, не так ли? Невооруженным глазом… она дрожала, зубы стучали, коленки дрожали, она ничего не делала при этом, и, не смотря на все это сопротивление, это был обычный замерзший человек, которому не хочется быть в таком положении, а, следовательно, ее надо согреть (не обязательно самому, убедить, что это нужно), и только тогда равновесие установится. Мне было непонятно, почему человек не может признаться в том, что очевидно. Он будет страдать, помирать даже, но не признается в обратном. Для чего? Скажи «Да, мне холодно». К чему такая необоснованная агрессия? Вовсе необязательно, что я стану искать для нее шубу или обогреватель, но эта правда, что должна быть, она снова подтвердит свое существование. Если каждый будет прятаться под этим «нет», «У меня нет денег на пожертвование», «Я не знаю, где находится Город с кривой башней (на самом деле знаешь, просто думать лень)», правда перестанет иметь место в этом мире. Останется только то, чего нет. – Так вы бы…

– Все!

Она резко вскочила. Я своего добился. Через минуту ей станет тепло. Забытый чай остыл.

– С кем это ты? – недовольно спросила жена. От «обиженной» остался только удаляющийся силуэт размером с ладонь. Я не успел ответить, малышка схватила меня за руку и повела к столикам, где расслабленные после работы мужья пили пиво. Когда до перекрещенных ног оставалось метров пять, мы повернули на цветник и встретились с укоризной и недовольством в одной упряжке.

– Она дрожала, – объяснил я, – ну, я ей сказал об этом. Бывает так, что человек не знает, что с ним и в результате заболевает, а то и того хуже.

– Надо же, какая забота, – процедила же, – Мне бы ты никогда об этом не сказал.

Ну, е…ти.

– Сказал бы.

– Нет.

– Да чего ты начинаешь снова. Конечно, сказал бы.

– Не-ет. Нет, нет.

Между нами – процент разума здесь имеется, конечно. Но жена сама в чем-то виновата – дай шанс, е…ти, померзни, сделай жалкое лицо, но она же никогда не мерзнет, она всегда закутывается в бесформенную одежду, запрятав в нее все самое лучшее, что есть в ней (последнее вышло слишком липко, правда же?). Когда она грипповала в последний раз? Если и так, то прячась, скрывая свой напудренный от простуды нос. Что у нее на пятерку, так это капризы в стиле рокабилли – смотреть на меня с дрожью на губах, то ли с надеждой, что однажды я подарю ей остров с круглосуточной жарой, перевезу тещу, отца, подруг, а сам буду жить в километре на другом и когда очень надо приплывать. Прямо песня на заезженном радио.

– Ты только Насте своей… – фраза без окончания. Иногда оно не нужно.