Однажды я… Рассказы про меня

Как-то быстро потемнело. Куда делось солнце?

– Я по-пойду, – промямлил Руслик и, не дожидаясь, засеменил к автобусной остановке. Ему всего одну остановку?! Конечно, пешком опасно. Посчитал, наверное, что зря стал за мной ходить – я приношу одни неприятности.

Я шел домой медленнее обычного, размышляя, почему мы должны отдавать свое, по какому такому праву. Потому что их больше? Они сильнее? Но это же неправильно. «Главное – веселее», – вспомнилось. «Юмор. Ему тоже нужно учиться».

Маме я не хотел говорить – она устроит круговорот вещей в доме. Дождался папу. Но он как пришел – сразу на кухню. Когда папка голоден или ему нужно о чем-то поговорить с мамой, он неуловим – пролетал мимо, сметая тапочки, стулья и прозвучавшие слова. Я встал у двери и слушал.

– Сегодня разбирали дело. Подростки избили мальчика. До потери сознания. Представляешь?

Мама ахнула.

– Он шел, а они… и кругом были люди. Если бы я был рядом, то я бы вмешался. Наверняка бы вмешался.

Как-то он неуверенно это сказал.

После такого нельзя было ничего рассказывать. Иначе я буду ходить с охраной, а все дети, кроме меня, станут нехорошими.

– Ты чего-то хотел? – спросил папа, когда выговорился и спокойно вышагивал с кухни в зал.

– Пап, а если бы мы на севере жили, то были бы добрее? – выдал я, вспомнив выражение маленького разбойника.

Папка засмеялся, потрепал меня по голове и ушел в комнату изучать свое дело…

На следующий день я, как всегда, сидел у расписания и читал литру, конечно, не читал, только вид делал. Я думал, что, наверное, сильнее большей части класса, но это я только так думаю – что нужно для того, чтобы проверить это?

А потом и Генныч возник. Он внимательно выслушал мою историю, переварил и выдал:

– Есть один десятиклассник. Он организует уроки ушу.

– Что такое ушу? Звучит как-то по-змеиному. Искусство понимать змей?

Но Генныч не любил тратить время на пустые разговоры – зачем, когда можно четко сказать: да или нет.

– Вырастешь, приходи.

В другой раз я бы послушал и забыл, а тут все было за: и эти отморозки, и то, что никуда не надо ходить – занятия проходят в спортивном зале.

Позвонил домой, что буду позже. Но сказал, что остался на литературный кружок, – боюсь, что к ушу мама плохо отнесется: какая разница, где проходит драка, в школе или на улице.

В зале собрались человек десять. Тренер – парень лет семнадцати, накачанный, как матрас, сидел в позе лотоса и говорил с пришедшими.

– Ушу – это дерево, оно ветвями уходит в небо. Отпилив одну ветку, вы не дадите возможность увидеть на этой ветке плоды. Но есть и сухие – это ваши привычки, то, что вам будет мешать постичь это.

Большинство молчали. Ждали, когда тренер покажет, на что способен, но, как учитель, прежде чем отпустит, должен сорок пять минут помучать и рассказать, что знает по предмету.

– Мы здесь деревья будем выращивать?

– Да. Можно и так сказать.

Наверное, если бы выключили свет и через мгновение включили, то большая часть людей ушла. Но было светло. Все как на ладони. Терпят.

– И запомните: вы пришли сюда не для того, чтобы драться.

– Для чего же еще? – воскликнул самый худой.

– Защищать себя. Это главное.

Мы просидели все занятие. Скрипели, чихали, слушали про ветки, плоды, корни, птиц которые садятся и поют какие-то гимны.

– А когда же будем заниматься? – спросил кто-то. Тренер улыбнулся и сказал, что диалоги занимают большую половину занятия. Отключите свет, и уйдут все.

– Думал, здесь драться, а тут – гимнастика какая-то, – кто-то вынес вердикт всему тому, что мы увидели.

Я тоже был разочарован. У меня же была конкретная цель, а теперь выясняется, что потребуются годы, а пока работает бег, крик и убалтывание.

Ходил я месяц. Помимо диалогов с философским уклоном, были танцевальные движения – мы ходили по залу и шаркали обувь (на одно из занятий я пришел без нее и здорово повредил ногу).

Через месяц, когда я научился говорить на пространные темы, танцевать, как учил тренер Сема, меня остановили.

Их было трое. Силой завели меня за гаражи. И помесили. Ни слова, ни крик – ничего не помогло.

– На меня напали, – сказал я папе. Мама тоже услышала.

– Приехали, – сказала мама. – Ходишь где попало, вот и результат.

– Вот когда я был маленьким, – сказал папа, – то дрался только тогда, когда хотел узнать, стал ли сильнее. Не более одной драки в год. Обычно перед школой – за лето растешь и крепнешь обычно.

Почему меня ругали? Я разве виноват, что они такие? Я же просто шел. Мне что, нельзя просто идти? Да, я шел, как меня учили в ушу, я вспоминал новые движения, чтобы не забыть…

В спортивном магазине я увидел ее. Но она была меньше, чем мне хотелось. Обратился к продавщице:

– Мне нужна груша, только не настоящая. Только эта не подходит. Мне нужна побольше. У вас есть?

Продавщица напоминала сытую черепаху, готовую юркнуть в домик, чтобы неделю не вылезать.

– Других нет.

И тогда я решил сам сделать такую. Из старой детской коляски. Точнее, из дермантина, которым она обтянута. Меня в ней катали. И сестру, кажется, тоже. Никто о ней не вспомнит до того, пока Жанка не вздумает родить себе ребенка, только чувствую по ее попыткам завести друга, что это не скоро случится.

Повесил в саду и стал тренироваться. По своей методе. Вот лицо. И бей его, уворачивайся, бей снова… Был такой фильм «Не отступать, не сдаваться». Там парня одного поначалу побили, и он весь фильм груши месил, чтобы в финале Ван Дамму плюх навесить. Позанимаюсь годик, а потом найду этих троих и тех и навешаю! Отметелю, оставлю зарубки! Запомнят они мои кулаки! Нужно только время. Главное – не бросать. Продолжать. Не отступать, не сдаваться.

Этот мальчик давно переехал, но мы все не пересекались. Благодаря мне. Он был крупным, и, увидя его, хотелось перейти на другую сторону улицы. Когда он подошел мне в тот момент, когда я битый час бил нарисованное на груше лицо, я вздрогнул.

– Поговорим?

– Давай.

– Ты пацан?