Знаки

Преодолев небольшое расстояние между его передвижным домом и шатром, умывшись по пути моросящим дождиком, Клоун появился на манеже в самый разгар выступления Директора:

– …которая должна превосходить … – он осекся на полуслове, увидев вошедшее «полковое знамя».

– Все наши самые смелые ожидания, – подсказал Канатоходец.

– Не поддающиеся воображению, – буркнул Клоун и проследовал на свое место.

– Которая должна превосходить все наши самые не поддающиеся воображению ожидания, – закончил Директор и, повернувшись к Клоуну, спросил: – Что у вас, господин Клоун?

– У меня ожидаемые шутки и вполне воображаемые трюки.

– Хорошо, – мотнул головой Директор и, ткнув пальцем в сторону Акробатов, задал традиционный вопрос: – А у вас?

Те отреагировали быстро и четко, в сотый раз за два года пребывания в труппе:

– Добавим оборотов и экспрессии.

– Мы ведь не просто цирк, мы – семья, – периодически вопил Директор, и все вполне предсказуемо хлопали.

Канатоходец, со скрещенными на груди мускулистыми руками, стоящий по обыкновению в центре манежа, дождавшись паузы между пафосными сентенциями Директора и вялыми хлопками присутствующих, заметил:

– Я предлагаю строить новую программу вокруг моего номера.

Появившийся после кормежки Укротитель, вытирая руки от пятен крови, поинтересовался:

– С чего бы?

– Из логики представления, – парировал Канатоходец. – Акробаты разогреют публику, детишкам каскад, папаши уважают стойку на бутылках, а дамы всегда ждут работу на штейн-трапе.

– Почему? – удивился Укротитель.

– Им нравится название. – Канатоходец развел руками. – Ну, как вам?

Директор скептически посмотрел на красующегося среди тырсы атлета:

– А остальных участников труппы вы не рассматриваете в шоу?

– Ну что вы, господин Директор, – ободрился Канатоходец, – после Акробатов Укротитель предъявит своих тигров, словно римский император на гладиаторских боях. Младенцам – звериный рык, для осознания серьезности момента, папашам пальба из револьвера, у вас же есть револьвер, господин Укротитель, для понимания стоимости входного билета, а…

– А дамам, по всей вероятности, шамбарьер, исключительно из своего названия, – пошутил Директор.

– Именно это я и хотел сказать, – спокойно подтвердил Канатоходец.

– Ну, а кто после животных, Клоун? – Директор влюбленно посмотрел на скучающего в домашнем (дырявом) халате мастера фиглярского искусства.

– Нет, завершать программу буду я, – Канатоходец вздернул подбородок.

– Вы забыли Клоуна, – напомнил Директор.

– Он не нужен, мы – серьезное профессиональное шапито, Клоун же своим кривлянием профанирует усилия коллектива, вызывая чувство разочарования и весьма скудную кассу.

Акробаты тут же завопили:

– Да, да, он прыгает не хуже нас, публика не понимает, где высокий полет, а где бездарность.

«Я прыгаю лучше вас, – подумал Клоун, – но вы призваны удивлять, а я – радовать, вот в чем разница».

Укротитель припомнил прошлый сезон, как Клоун раскрасил мышей под тигров, выпускал их из клеток и бегал за ними со шнурком от ботинок, изображая дрессировщика с хлыстом. Дети вопили, как сумасшедшие, их отцы трясли шарообразными животами, а мамочки вытирали чепчиками слезы от смеха.

– Я согласен с Канатоходцем, – сказал он, – Клоун перегибает палку с шутками и пародиями.

«Я пародировал мир, – мысленно ответил Укротителю Клоун, – разрисованные мыши – это не тигры, а дети, обряженные в амбиции своих родителей, представляющих окружающим их не как детей. Но разрисованная мышь все равно мышь, а не тигр. Дети разбегаются от навязанной им жизни, и родителю приходится загонять их в построенные ими самими (но не Богом) клетки, только хлыст не настоящий, ибо нет для ребенка хлыста, но есть любовь, а ее-то и не берут с собой старшие дрессировщики. Публика смеялась над собой, а не над вами, господин Укротитель».

Директор:

– Взвесив все за и против, а их большинство, я принимаю сторону труппы. Мы не можем рисковать представлением из-за одного номера. Извините, господин Клоун, вы уволены.

Клоун поднялся со своего места:

– Цирк без клоуна мертв, знаете ли вы об этом? Манеж, по которому бродят звери, даже накормленные, а под куполом на канате балансирует одинокая фигура, пуст.

– Ты забыл о нас! – возмутились Акробаты.

– Не забыл, вас сожрут тигры, и это добавит пустынному цирку пустоты, – тихо проговорил Клоун, у которого вдруг перехватило горло.

– Хватит болтовни, – «взорвался» Канатоходец, – натравите на него зверя.

Директор повернулся к Укротителю:

– Чего ждете, открывайте клетки.

Клоун не торопясь вынул из-под халата воздушный шарик, в два выдоха наполнил его воздухом и поднялся под купол шатра.

– Никуда не денется, – прохрипел Канатоходец и ринулся к трапеции. Но сначала шар, а затем и вцепившийся в него Клоун непостижимым образом исчезли за шатровой тканью, не всколыхнув, не порвав, ни капельки не повредив ее.

В ночь на вторник в цирке вспыхнул пожар. Брандмейстер, обошедший пепелище, авторитетно заявил Директору, всклокоченному, как кухонный ершик, и испуганному, словно ночью случился конец света, что если это и поджог, то злоумышленников было не меньше сотни, поскольку весь шатер цирка и являлся, по существу, очагом возгорания. Тигры с опаленными усами и хвостами разбежались по округе, Укротитель, лишенный подопечных, подал заявление об отставке, Директор вместе с Акробатами очутился в долговой яме, а Канатоходец… просто исчез, растворился в едком дыме пожарища мутной фигурой с расставленными руками, будто распятый на кресте.

Таков конец пьесы.

Действующие аллегории:

Клоун – душа

Директор – разум

Укротитель – сердце

Тигры – страсти