Война

Война
Роман Валерьевич Злотников

Генерал-адмирал #4
1913 год. В армии Российской империи почти закончена переподготовка офицеров и унтер-офицеров. На заводах по всей стране разрабатываются и производятся новые типы оружия и боеприпасов. Правительство ведет тонкую международную политику. Великий князь Алексей Романов (бывший топ-менеджер из XXI века) уже сделал многое для того, чтобы неизбежная Первая мировая война не застала Россию врасплох. Но Россия только что прошла через жесточайший политический кризис, судьба монархии под угрозой, а война начнется очень скоро…

Роман Злотников

Война

С искренней благодарностью историку и писателю Борису Юлину за помощь и консультации при написании этой книги

Глава 1

– Ну как, Генрих Осипович, в сроки укладываемся?

– Да, ваше высочество, вполне. По верхней плотине даже с небольшим опережением идем.

Я кивнул, а Генрих Осипович Графтио, руководитель проекта и главный инженер строительства Днепровского энергетического каскада, которым в этом варианте истории неожиданно для меня стала та самая знаменитая Днепрогэс, потер лицо рукой.

Да-да, Днепрогэс как одной-единственной гидроэлектростанции и одной-единственной плотины здесь не будет. Вместо нее строится целый каскад из трех последовательных. Причем, как ни странно, одной из важных причин изменения проекта оказалось мнение церкви. Представьте себе… Просто при строительстве одной плотины высотой около шестидесяти метров, каковая была нужна для надежного, даже в случае сухого лета, затопления Днепровских порогов, под воду уходили такие территории, что число затопленных церквей достигало нескольких десятков. А монастыри? А часовни на кладбищах? Ну как же можно допустить такое кощунство?!

Я сначала, услышав протесты священников, едва на дыбы не стал, несмотря на всю мою нынешнюю религиозность. Нет, Русская православная церковь после отделения от государства и возрождения патриаршества довольно сильно изменилась. Достаточно сказать, например, что Льва Толстого у нас тут анафеме никто не предавал. Более того, Толстой умер монахом. И в монастыре. Он ввязался в церковную полемику еще во время дискуссии о преобразованиях в церкви да так до конца жизни из нее и не выходил. Что, по моему мнению, пошло на пользу как церкви, так и самому графу Толстому. Ну а за пару лет до смерти он все так же сдернул от свой жены Софьи, но не умер на полустанке спустя несколько дней после этого знаменательного события (возможно, оттого что отправился в бега не поздней осенью, а поздней весной). Лев Николаевич добрался до Одессы, откуда отбыл на паломническом корабле в Святую землю, где и принял постриг в русском Гефсиманском монастыре. Там он прожил полтора года, и все это время монастырь служил местом невероятного паломничества, причем не только русских, но и толп европейцев. К старцу Исаву – это имя он принял после пострига – приезжали нобелевские лауреаты по литературе Фредерик Мистраль, Пауль Хейзе, Морис Метерлинк и даже Киплинг, а также Бернард Шоу и еще не столь известный Ромен Роллан. Кроме того, там отметились представители множества царствующих домов Европы – от шведского и только образованного норвежского до греческого и испанского. Так что здесь Лев Николаевич, наоборот, сработал не против, а на повышение авторитета как Русской православной церкви, так и Российской империи. Ибо мысли и пророчества «гефсиманского старца» широко распространялись и комментировались в большинстве европейских стран.

Впрочем, и церковь здесь тоже была совсем другой… И потому столь странный наезд насчет затопления храмов и прочего стал для меня совершенным сюрпризом. Нет, ну ладно бы церкви всегда и везде сохранялись в неизменности, но ведь они и разрушались во время войн, и сгорали, и приходили в запустение, если люди покидали свои села. И многие ли из тех церквей потом были восстановлены? Короче, не хрен мне здесь палки в колеса прогрессу ставить… Однако затем, когда всё подсчитали, предложенный проект каскада из трех ГЭС оказался, во-первых, на треть мощнее, и во-вторых, на четверть дешевле, чем проект станции с одной плотиной. Сначала я не поверил. Ведь если так, почему большевики-то построили одну плотину? Денег у них, что ли, больше было? Или все дело в развитии техники? Скажем, сейчас просто не выпускают достаточно производительных генераторов, поэтому и требуется поставить побольше менее мощных, а вот позже, в конце двадцатых – начале тридцатых подходящие генераторы уже появятся. Но когда я задал вопрос, меня убедили, что необходимые агрегаты для большой плотины построить вполне возможно, да только каскад из трех плотин все равно выйдет и мощнее, и дешевле, чем одна большая[1 - На самом деле точно такая же ситуация возникла и при постройке Днепрогэс в реальной истории. Проект с тремя последовательными плотинами, подготовленный инженером Графтио, также оказывался и на треть мощнее, и заметно дешевле. И дело было не в отсталости промышленности России/СССР того времени, ибо оборудование для Днепрогэс изготавливалось на лучших предприятиях. Концерн Круппа, например, делал трансформаторы и строительное оборудование – лесопильный завод и камнедробилки, а «Дженерал электрик» изготовила турбины. Шесть инженеров-консультантов – Франк Фейфер, Вильгельм Меффи, Фридрих Винтер, Георг Биндер, возглавляемые шеф-консультантом Хью Купером и инженером «Дженерал электрик» Чарльзом Томсоном, – были награждены орденами Трудового Красного Знамени. То есть уровень технологий и консультаций был очень высок. Проект одной плотины продавил Сталин. Ну захотелось ему. Денег, видно, было в СССР в то время в избытке. Куры не клевали… (Здесь и далее примеч. авт.)].

Набор аргументов сыграл решающую роль, и сейчас у нас тут вовсю строились три плотины. Стройка шла каскадом: если на первой плотине уже заканчивалась укладка бетона в тело плотины, на второй она должна была вот-вот начаться, а на третьей были в разгаре земляные работы. Так оказалось и разумнее, чем вести работы параллельно на всех плотинах сразу, и быстрее – в первую очередь потому, что в отличие от периода Первой пятилетки в СССР у нас тут уже были и автомобильные, и экскаваторный заводы. Большие объемы земли на не слишком сложном рельефе у нас перемещались не вручную, лопатой и тачкой, а экскаваторами и грузовиками. На моем автозаводе под эти стройки на базе модели «Тур» даже был разработан первый в мире самосвал. Вот эта механизация, которую мы сумели методом, так сказать, научного тыка на строительстве первой плотины сбалансировать, то есть привести в соответствие количество экскаваторов, самосвалов и рабочих-землекопов с тачками и лопатами (поскольку не везде можно было работать экскаваторами, да и самосвалы проезжали не всюду), по окончании работ на первой плотине плавно переместилась на вторую, а теперь уже была внедрена на третьей. После чего весь этот окончательно сыгравшийся «оркестр» должен был отправиться на Волгу, где начать прокладку канала Волга – Дон со стороны Волги. Со стороны Дона канал уже била колонна, в прошлом году закончившая прокладку Онего-Беломорского канала…

Уж не знаю, успеем ли мы закончить весь каскад до начала войны, которая – у меня забрезжила слабая надежда – вспыхнет не раньше, чем в оставленном мною будущем, хотя, несмотря на все мои усилия, я теперь уже и сам не знал, в той же самой или совершенно иной конфигурации сторон. Как бы там ни было, если сроки примерно совпадут – первая станция каскада точно успеет дать ток, а на второй будет закончена плотина и начато наполнение водохранилища.

Ну а перед Господом и церковью я за свои непотребные мысли покаялся. Как физически и духовно – сходив на исповедь, так и материально – передав церкви пожертвование в три миллиона рублей, которые, как я знал, тут же ушли на покупку земель и строительство храмов, монастырей и паломнических центров в Святой земле. У России там и так были едва ли не самые крупные земельные владения, с моими же средствами и продажностью турецкой администрации Русская православная церковь в том регионе и вовсе должна была оказаться вне конкуренции. А это подразумевало не просто рост авторитета среди мирового христианства, но и очень серьезное влияние на будущее государство Израиль. Я планировал, что оно возникнет куда раньше, чем в той истории, что здесь знал только я. И как и в «моей» истории, оно будет обречено стать одной из ключевых точек в этом мире. Вот только отдавать абсолютный контроль над ним одной-единственной стране я здесь не собирался.

А вообще все развивалось вполне себе в рамках. С немцами я столковался. Переговоры с Теобальдом фон Бетман-Гольвегом завершились в феврале 1913 года. К тому моменту мы в основном закончили переподготовку офицеров и унтер-офицеров для формирования второочередных и третьеочередных корпусов, а также подготовку для них артиллеристов и пулеметчиков. Конечно, все эти кадры заметно уступали по уровню тем, что имелись в действующей армии. Все-таки три-шесть месяцев обучения – это не два года напряженной учебы и службы. Но с другой стороны, три-шесть месяцев – это не пять-семь недель, которые оказались бы в нашем распоряжении, если бы людей пришлось обучать после объявления мобилизации. Да и пять-семь недель – в лучшем случае, ведь за время мобилизации людей надо сначала собрать, одеть, вооружить, а потом еще и доставить в районы развертывания, вследствие чего даже при самом благоприятном развитии событий для трети личного состава время на обучение сокращается до одной-двух недель, а где-то десятой части мобилизованных вообще предстоит идти в бой практически с колес. А тут было три-шесть месяцев – бездна времени, если задуматься! Хотя по оценке Генерального штаба уровень боеспособности частей и соединений второочередных корпусов у нас достигал в лучшем случае категории В2, а третьеочередных не дотягивал даже до категории В. При том что в действующей армии он уже твердо держался на уровне Б3, да и то из-за недостатка положенного по штату вооружения. Но повысить уровень подготовки личного состава второочередных и третьеочередных корпусов мы просто не могли. Теперь все зависело от времени. Еще четыре-пять лет – и все второочередные и третьеочередные корпуса составят люди, отслужившие два года в действующей армии. То есть у нашей армии появится достаточный резерв подготовленных бойцов. И вот тогда можно будет сказать, что мы полностью готовы к войне…

Как бы там ни было, сложившееся положение уже позволяло нам относительно безболезненно пойти на требования немцев и существенно сократить армию. Что мы и начали делать. А выделенный мне консорциумом немецких банков кредит позволил не только полностью закрыть все платежи – текущие и на ближайшие два года, – но и запустить еще несколько проектов, как тайных, так и явных.

Из тайных самым главным были разработка и начало производства новых типов боеприпасов – стрелкового патрона калибра пять линий, то есть те же самые двенадцать и семь миллиметра, а также двух типов мин калибра восемьдесят семь и сто семь миллиметров.

Явных же было несколько. Так, например, мы запустили проект строительства делового центра во Владивостоке – на паях с Витте, плотно обосновавшимся в тех местах благодаря проданным ему мною активам, и с Теслой. Последний влез в проект по личным мотивам. Поскольку деловой центр строился с прицелом на Тихоокеанский регион, существенную часть деловых контактов предприятий, которые в этом центре разместятся, составят контакты с САСШ. А у Теслы, сделавшегося вполне успешным предпринимателем даже не общероссийского, а мирового масштаба, развилась прямо какая-то мания непременно и максимально наглядно доказать эту свою успешность американцам. Вот он и ввязался в проект, выводящий его на американцев почти напрямую.

Впрочем, мои затраты на этот проект покрывались вовсе не из полученного кредита. Поскольку в настоящий момент едва ли не лучшими строителями высотных многоэтажных домов являлись американцы, мой основной вклад в общее предприятие составили заказанные американским строителям и архитекторам проекты делового центра из двенадцати домов переменной этажности – от двадцати трех до двадцати семи этажей, а также подбор основного технического персонала – инженеров, прорабов, монтажников металлических конструкций, бетонщиков и так далее. И все это осуществлялось за счет аккуратного расходования тех средств, которые мы заработали в САСШ с помощью аферы Германо-американского общества промышленности и судостроения.

А вот расширение порта Дудинка и начало строительства железной дороги на плато Харыелах финансировались полностью за мой счет. Хотя в первоначальных планах, которые мы прикидывали с Кацем, этого не было. И вообще он, да и многие другие считали этот мой проект безумием. Ну да, Северный морской путь стал достаточно оживленной торговой магистралью, и в его портах уже ощущался дефицит угля, но предпринимать такие вложения, основываясь только на крайне общем отчете экспедиции Миддендорфа[2 - Александр Федорович Миддендорф – основоположник мерзлотоведения, российский путешественник, географ, ботаник и натуралист. В период своей экспедиции в Северную Сибирь и на Дальний Восток в 1842–1845 гг. открыл плато Путорана, стал первым исследователем полуострова Таймыр, Северо-Сибирской низменности, Амурско-Зейской равнины, Станового хребта, нижней части бассейна Амура, южного побережья Охотского моря, Удско-Тугурского Приохотья, Шантарских островов. Отчет Миддендорфа об экспедиции был для своего времени наиболее полным естественно-историческим описанием Сибири.], который ни разу не был геологом и не мог даже приблизительно оценить запасы угля на месторождениях, всем казалось несусветной глупостью. Да, если здесь пласты угля будут достаточно большими, а стоимость их добычи не слишком высокой – все вложения окупятся. А ну? как нет? Да и будет ли Северный морской путь эксплуатироваться настолько интенсивно, чтобы проглотить такой объем добытого угля, который сделал бы рентабельной и добычу, и постройку железной дороги, и расширение Дудинского порта? При нынешнем трафике все это было весьма сомнительно.

Но я знал, что именно здесь в покинутом мною будущем располагались город Норильск и Норильский горно-металлургический комбинат – крупнейший производитель никеля в мире, на долю которого, кроме того, приходилась почти половина всего мирового производства палладия, пятая часть платины и десятая часть кобальта, а также медь, золото и еще много другого. Уголь меня интересовал здесь далеко не в первую очередь. Впрочем, он вполне способствовал тому, чтобы замаскировать мои действительные планы.

Далее, в Бугульме начиналось строительство завода пластмасс, на котором предполагалось разворачивание производства карболита, русского аналога бакелита, и изделий из него. Как и для чего использовать дешевую и негорючую пластмассу во время войны – идей было море.

А еще мы начали проработку проектов Волжско-Камского каскада ГЭС. И здесь я тоже внес коррективы относительно того, что натворили господа большевики в покинутом мною будущем. Скажем, никакого Рыбинского моря здесь не появится. Так разрушать климат и экологию гигантского края мы не будем[3 - Создание Рыбинского водохранилища потребовало переселить на новые места 130 тысяч человек – жителей 663 селений и города Мологи. Были затоплены три четверти территории Весьегонска, Леушинский монастырь и Югская пустынь. Ушла под воду и была изъята из хозяйственного оборота восьмая часть ярославской земли, в том числе 80 тысяч га лучших в Поволжье пойменных заливных лугов, травы которых по своему качеству не уступали травам с альпийских лугов, более 70 тысяч га веками возделываемой пашни, более 30 тысяч га высокопродуктивных пастбищ, более 250 тысяч га грибных и ягодных лесов. Лето стало более влажным и прохладным, в окрестностях перестали вызревать пшеница и лен.]. Зато общее число гидроэлектростанций выросло почти втрое, что позволило создать постоянно действующую цепочку, когда часть строителей, задействованных на земляных работах, закончив с первой плотиной, переходила на следующую, передав эстафету бетонщикам, а затем уже бетонщики переходили на другой объект, и у них эстафету принимали монтажники.

Конечно, с началом войны и мобилизации численность рабочих рук на стройках сильно сократится, но я рассчитывал, что ненадолго. На смену нашим мужикам, по моим планам, должны были прийти пленные. Если уж в истории, известной здесь только мне, та русская армия, которая у нас имелась, сумела в Галицийской битве захватить сто тысяч пленных, то неужели здесь будет хуже?.. Нет, принуждать пленных к работе силой мы не собирались – конвенциями запрещено-с, а их мы намерены соблюдать свято и будем жестко требовать того же от остальных воюющих государств. Но неужто здоровые мужики, попавшие в плен, откажутся собственным трудом улучшить свой рацион питания и даже заработать? Ибо да, я готов был платить пленным за работу. По твердым расценкам. И… вычитать из заработка расходы на охрану, усиленное питание, теплую одежду, инструмент и так далее. То есть золотые горы будущие пленные по окончании войны вряд ли получат, но все равно вернуться с войны с каким-никаким заработком в кармане – всяко лучше, чем в гробу или без рук без ног… Но это дело будущего, причем не такого уж и ближайшего. Война на носу.

В общем, я опять рискнул. Теперь, если война разразится до конца 1914 года, причем в той же конфигурации, в какой она началась в «моем» XX веке, – у меня все будет в порядке. Даже немцы не настолько идиоты, чтобы требовать выплаты процентов у премьер-министра страны, с которой они воюют. Да и если даже меня вдруг скинут с большинства официальных постов, как минимум генерал-адмиралом я точно останусь. Но если мир затянется, мне будет очень тяжело производить резко повысившиеся выплаты. Потому что по заключенному кредитному соглашению первые два года я должен был выплачивать только проценты, а вот на третий начиналось погашение основной части долга. Просто фантастические условия, надо сказать… Ну да покупка премьер-министра Российской империи стоит и не таких денег. А немцы если и не были уверены, то очень сильно надеялись на то, что они меня купили. Ну, не совсем, конечно, все-таки мои суммарные активы в разы превышали весь полученный мною кредит, да и не тот я человек, чтобы прыгать на задних лапках. Но в том, что они посадили меня на крючок, немцы не сомневались. Они же тоже просчитали, что большинство тех проектов, в которые я вкладывал полученные от них деньги, через два года еще не успеет запуститься и начать приносить прибыль. Многие – да, но большинство – нет. А значит, отдавать деньги мне будет особенно не с чего, потому мне вновь потребуется кредит – и я буду знать, где смогу его взять. Ведь именно так должен мыслить промышленник… Так что, помимо сокращения армии, мне было предложено приложить максимум усилий для того, чтобы количество и пропускная способность железных дорог на территории европейской части России не увеличивались. А также уменьшить количество дредноутов в Балтийском море, да и вообще максимально ослабить Балтийский флот. То есть сделать обратное тому, чего от нас добивались англичане.

Поскольку это полностью, ну вот стопроцентно отвечало и нашим собственным планам, я сразу после возвращения из Либавы объявил о том, что Россия создает Североморскую эскадру, для чего на Север переводятся два дредноута из шести, которые уже успели передать нам англичане, а также четыре броненосных турбинных крейсера постройки 1904–1905 годов, дивизион новых и два дивизиона старых эсминцев из состава Балтийского флота. В принципе эта эскадра тянула уже на полноценный флот какого-нибудь не слишком развитого, но и не совсем уж отсталого государства типа Испании. К тому же я не исключал, что туда же отправятся и два последних дредноута, ибо с их постройкой англичане немного затянули. Ну да они бросили все силы на ускорение строительства кораблей для своего флота – войной-то тянуло уже сильно. Англичане взяли кредиты в САСШ и у союзников-французов, поднатужились и заложили аж восемь современных супердредноутов с пятнадцатидюймовой артиллерией главного калибра…

Мое заявление о Североморской эскадре вызвало сильное недовольство англичан, но я успокоил прибывшую делегацию разъяснением, что это всего лишь демонстративный шаг, вызванный непременным требованием немцев. Сами, мол, знаете – базироваться такому количеству кораблей на Севере просто негде: нет пирсов, запасов топлива, продовольствия, котловой воды, нет береговой обороны, даже казарм для отдыха команд на берегу, и тех нет. Так что перебросим корабли, подержим там некоторое время, да и вернем потихоньку обратно – для отдыха команды и ремонта.

В мае 1913 года Северная эскадра с кораблями снабжения вышла в далекий поход к Кольскому заливу, неподалеку от устья которого уже строился город и порт Романов-на-Мурмане. Базу флота планировалось заложить чуть севернее, в поселке Ваенга, где сейчас спешно сооружались временные пирсы, способные принять корабли водоизмещением до пяти тысяч тонн. Увы, для дредноутов в ближайшее время мы просто не успеем ничего построить. Но если война начнется в известные мне сроки, у нас есть еще почти полтора года. Что-то да сделаем…

– Стало быть, успеваем? – уточнил я у Графтио.

– С первой плотиной – непременно, – кивнул он, – со второй – очень вероятно. А вот с третьей не могу гарантировать. Увы, там возникли кое-какие проблемы.

– А что такое?

– Опять плывун, – вздохнул Генрих Осипович. – Мы уже отстаем от графика на две недели. А насколько отстанем к концу лета – даже не могу предположить.

Я улыбнулся:

– Не волнуйтесь, Генрих Осипович, жизнь есть жизнь, все предусмотреть невозможно. – Хотя у самого кошки на душе скребли – я просто физически ощущал, как уходит время. Успеть, успеть, успеть… Успеть не только и уже даже не столько подготовиться к войне, но заложить основание для резкого рывка после ее окончания. Дать России возможность выстрелить. Добиться такой конфигурации экономики, при которой по заключении мира (уж с какими там итогами закончится будущая бойня – бог его знает) страна будет способна совершить начальный рывок, который затем перейдет в долгий подъем.

В Санкт-Петербург я возвратился 30 июня и был немедленно вызван к государю, ибо резко обострилась ситуация на Балканах. Оказалось, наши православные балканские братья, едва успев разобраться с турками, тут же сцепились между собой и сейчас болгарская армия перешла в наступление на Сербию и Грецию. Это означало полный и совершеннейший крах русской политики на Балканах, и я сильно порадовался тому, что в свое время прислушался к намекам Николая и вообще не полез в балканские дела. Похоже, они с Сазоновым тогда решили, что у них там всё на мази и потому не надо ни с кем делиться будущим триумфом. И вот такой облом… На этот раз Николай счел полезным включить меня в круг людей, перед которыми стояла задача разобраться, что же нам теперь делать с теми осколками, в которые превратились русские позиции на Балканах.

– Ну-с, господа, – начал император, – я думаю, ни для кого не секрет, каков предмет нашего сегодняшнего совещания. Итак, кто хочет высказаться?

– Позвольте мне, ваше величество… – поднялся Сазонов. – Ваше величество, ваше высочество, господа, как вы все уже знаете, ситуация на Балканах складывается для Российской империи катастрофически. Наши долгие усилия по организации Балканского союза потерпели крах. Более того, теперь мы не можем исключить того, что в случае нашего столкновения с Австро-Венгрией на ее стороне, кроме Германии и Италии из Тройственного союза, выступят и…

Сазонов продолжал говорить, а я сидел и рассматривал карту театра военных действий. И она мне нравилась. Очень нравилась. Дело было в том, что в настоящий момент, по итогам Первой балканской войны, завершившейся 30 мая 1913 года подписанием Лондонского мирного договора, Болгария получила выход к Эгейскому морю. А это означало, что между основной территорией Греции и той частью Турции, где находился Стамбул, появилась этакая болгарская прослойка. А ведь я уже довольно долго ломал голову, как, если нам удастся-таки воплотить вековую мечту и попутно здравую экономическую идею о захвате черноморских проливов, исключить или хотя бы ослабить давление на нас греков. Ну вот хоть убейте не верил я, что греки способны согласиться с тем, что их древняя столица Константинополь будет принадлежать кому-то, кроме них. Константинополь для греков был чем-то вроде Эльзаса и Лотарингии для французов. И если граница здесь пройдет примерно так, как она проходила в покинутом мною будущем, то есть в районе Эдирне, то греки определенно окажутся в конфронтации с нами. Уровень конфронтации, естественно, будет меняться – возрастая в периоды ослабления России и падая в то время, когда Россия будет сильна, – но она не исчезнет. Потому что Россия будет владеть их городом. И не стоит относиться к грекам пренебрежительно – мол, маленькая, слабая страна от которой ничего не зависит. Во-первых, зависит. Эвон в покинутом мною будущем греки весь Евросоюз за яйца взяли и раком поставили… Шутка. А если серьезно, то я считаю, что многое зависит от мотивации. Что маленький человек или маленькая страна, сильно замотивированные на что-то, могут доставить сильным мира сего очень большие неприятности. Да и вообще конфронтация с греками – это глупость, усложняющая жизнь и нам, и грекам. Так что лучше бы ее не было. А для этого наличие между нами и греками болгарской «подушки» весьма полезно. Проблема заключалась в том, что в отличие от покинутого мною будущего, в котором болгары долгое время были нашими едва ли не самыми близкими друзьями и ходили слухи, будто Тодор Живков даже обращался в Верховный Совет СССР с просьбой принять его страну в состав Союза в виде шестнадцатой республики, здесь и сейчас Болгария нашим другом никак не являлась, несмотря на то что именно мы во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов освободили болгар от турецкого владычества. Впрочем, вина самих болгар в таком положении дел была не так чтобы велика. Просто после поражения Турции в той войне в ситуацию тут же вмешались наши нынешние «друзья и союзники» англичане вкупе с австрийцами, которые потребовали пересмотра уже заключенного между Российской и Османской империями Сан-Стефанского мирного договора. Что и произошло на состоявшемся через три с половиной месяца в Берлине конгрессе, который закончился подписанием Берлинского трактата. Это привело к тому, что сейчас во главе Болгарии стоял австриец, никогда не забывавший своих корней. А это в свою очередь, учитывая, что Австро-Венгрия нынче являлась самым последовательным недругом России, делало Болгарию по отношению к нам в лучшем случае нейтральной страной.

Ближайшим союзником России на Балканах являлась Сербия. Но сербы всегда были себе на уме – это я помнил еще и по покинутому мною будущему. И во времена Советского Союза Тито вел независимую политику, являясь едва ли не пятой колонной Запада среди стран социалистического содружества, и после сербы вспоминали о славянском братстве, только когда непомерные амбиции заводили их в глубокую жопу, откуда они не могли выбраться самостоятельно. А все остальное время сербы считали себя великой нацией, с которой все априори должны считаться. И даже когда мы за них таки подписывались, часто бывало, что сербы сдавали назад, и не подумав согласовать свои телодвижения с теми, кого еще сутки назад жарко именовали «братьями». Но при всем при этом они были и славянами, и православными. То есть как ни крути – своими. Просто с ними надо держать ухо востро и помнить, что предают-то как раз свои, а не чужие. Чужим ты уже заведомо не доверяешь, поэтому шанса предать они не имеют…

– …А что по этому поводу думает господин премьер-министр? – долетел до меня голос Николая.

Я отвлекся от своих мыслей и дернулся, собираясь подняться на ноги, но император махнул мне рукой, позволяя отвечать сидя.

– Ну, я считаю, что нам надо сделать заявление, – произнес я и замолчал.

Все переглянулись. Именно об этом пятнадцать минут вещал Сазонов. Это что, всё? Но я продолжил:

– Вот только я бы не старался ясно выразить позицию России по этому конфликту… То есть надо, конечно, заявить прямо и твердо: мы крайне сожалеем, что православные народы уничтожают друг друга в тот момент, когда у них имеются давние и сильные враги. Но вот о том, какую из сторон в этом конфликте мы поддерживаем, а какую считаем виновной в его возникновении, я бы умолчал.

– Но как же так? – взволновался Сазонов. – Информация, которую мы получили по дипломатическим каналам, ясно показывает, что инициатива в развязывании этого конфликта принадлежит Болгарии…

– Ну и что? – спокойно спросил я.

– Но Сербия – наш давний и верный союзник!

– То есть ее участие в Балканской войне… вернее, в Первой балканской войне – это не что иное, как выполнение Сербией своего союзнического долга перед нами? – уточнил я.