Очарованная душа

– Знаю вашего мальчугана.

– Он на меня не похож.

– Конечно, нет. Он – как все мальчики. Он изо всех сил старается не походить на вас. Оттого-то я вас и знаю.

– Я его стесняю. Он от меня бежит.

– Не бегайте за ним! Жизнь – вроде как стежка. Она петляет. Вам надо только выждать. Чем дальше он от вас уходит, тем ближе к вам подходит.

Питан расцвел. Аннета смеется. Нашлось звено, которое сразу связало их: Марк. Они – друзья. Поговорив о Марке, Питан спрашивает Аннету:

– Чем могу вам служить, госпожа Ривьер? Вы пришли по поводу Марка?

Аннета слегка покраснела, смущенная тем, что он не поверил выдуманному ею предлогу.

– Нет, дело не в нем. Но вы угадали: я пришла к вам за советом. Простите, что я пошла окольным путем, вместо того чтобы сказать напрямик.

– О, я сразу смекнул! Не извиняйтесь. С ихним «священным единением» они добились того, что все теперь подозревают друг друга. «Поменьше говорите! Молчок! Берегитесь тех, кто вас слушает!..» Когда вы пришли (откровенность за откровенность!), я тоже решил держать язык на привязи.

– Я уже не держу его на привязи, – сказала Аннета, – делайте со мной что хотите.

Питану не свойственно самодовольство. Он добродушно говорит:

– Со мной можете не стесняться. Говорите, госпожа Ривьер! Мы с вами не того покроя, чтобы играть друг с другом в прятки.

Аннета просто, ничего не скрывая, выкладывает ему все. Питан, слушая, слегка вздрагивает, но не прерывает ее. Он дает ей досказать. Затек, покашливая, обращается к ней:

– А вы знаете, госпожа Ривьер, на что вы идете?

– Это неважно, – спокойно говорит Аннета.

Питан скова откашливается. Он мысленно спрашивает себя, что побуждает эту женщину поставить на карту свою жизнь, свою честь. У пего не хватает духа спросить ее об этом. Она догадывается.

– Вы хотите, господин Питан, задать мне какой-то вопрос?

– Извините, госпожа Ривьер! Но если вас интересует судьба этого военнопленного, то не лучше ли для него оставаться в безопасности, чем идти на риск?

– Дело не в его и не в моей безопасности.

Питан без околичностей спрашивает:

– Значит, вы любите того, другого? Щеки Аннеты снова окрашиваются румянцем. (Как еще молода ее кровь!).

– Нет, любовь тут ни при чем. Питан, уверяю вас! Ведь я уже стара.

Это мне не по возрасту. У меня этого и в мыслях нет. Я думаю только об их дружбе – не о дружбе со мной: что я для них? – об их взаимной дружбе.

– И ради этого?..

Питан не договаривает. Аннета спрашивает:

– Неужели не стоит ради нее пожертвовать собой? Питан окидывает ее взглядом. Она говорит, как бы в свое оправдание:

– Один из них умирает… И, значит, – не правда ли, Питан? – спорить тут не приходится.

Питан не спорит. Он понял. Самое безумие этого великодушного замысла такого свойства, что оно убеждает его. Он смотрит на Аннету, и в этом взгляде – глубокое уважение.

– Вы не осилите этого сами, – говорит он после некоторого раздумья.

– Если надо, постараюсь, – отвечает она.

Питан продолжает раздумывать: затем нагибается, – собирает двумя пальцами щепотку пыли с полу и подносит ко лбу.

– Что вы делаете? – спрашивает Аннета.

– Записываюсь в ваш батальон… Видите ли, госпожа Ривьер (он берет табурет, садится подле нее и переходит на шепот), у вас нет физической возможности сделать все сразу, поспеть одновременно туда и сюда. Вам нужна подмога… Не говоря уже о том, что у вас есть и другие обязанности: ваш сын. Тут нельзя рисковать, если есть другой выход. Попасться – значит набросить тень на его имя, на его будущность. Он вас за это не поблагодарит. Я же рискую только собой. О таком бобыле, как я, в наше время и задумываться не стоит. Разрешите уж мне – ведь я знаю все ходы и выходы – устроить вам это дело! На свой страх и риск! Сделаем, что сможем.

– Но, Питан, – взволнованно заговорила Аннета, – вы даже не знаете тех, для кого идете на риск!

– Я знаю, что такое дружба, – отозвался Питан. – Эти двое – друзья.

Вместе с вами друзей уже трое. А со мной – четверо. Дружба – это магнит.

Надо быть крепче железа, чтобы устоять перед ним.

– Нынешнему миру не так уж трудно устоять перед ним, – заметила Аннета.

– Всем известно, – сказал Питан, – что нынешний мир-это мир гигантов.

Но мы, госпожа Ривьер, мы с вами не заносимся так высоко. Мы люди простые.

Они занялись разработкой плана бегства. Питан, не задумываясь, взял на себя львиную долю. Уговорились, что именно он будет сноситься с пленным. И, когда наступит время, будет его проводником и сдаст его на руки Аннете в женевском поезде. Через своих друзей он наладит переход через границу. Но прежде всего надо изучить обстановку. Не спеша. В ближайшее время Питан под каким-нибудь предлогом съездит на место, соберет сведения; он встретится с Францем и осторожно расставит первые вехи. Питан призывал к осторожности, но сам разгорячился. Громадный риск этого предприятия его ничуть не смущал, хотя в случае провала его судили бы за шпионаж и государственную измену. Разумеется, он понимал, что рискует, но совершенно с этим не считался. (Кто знает, может быть, в глубине души этот риск даже привлекал его… Мы уже видели, что Питан хотел быть «съеденным»…) Его раззадорила фантастическая трудность этого замысла.

Он весь загорелся; он пригнул голову, глаза у него блестели, ноздри раздувались, но вдруг он рассмеялся в бороду и сказал:

– Госпожа Ривьер, прошу прощения! Оба мы с вами помешанные. В такое время, когда все идет прахом, и города и люди, я увлекаюсь починкой разбитого фарфора, а вы стараетесь склеить осколки дружбы… Ну не потеха ли? Что ж, посмеемся вместе! Кум Кола сказал: «Чем безумнее люди, тем они мудрее…» Как знать? Пожалуй, когда-нибудь окажется, что мы-то и есть мудрецы!..

На другой же день Питан занялся предварительной подготовкой. Но его ремесло, требовавшее выдержки, приучило его размерять свои движения. Он подвигался медленным шагом. Прошло лето. Когда Аннета вернулась из Парижа в школу, еще нельзя было установить точный срок побега. Заговорщики были связаны между собой крепкими нитями. Аннета уехала в свой городок, а Питан в тот же день отправился на швейцарскую границу, чтобы подготовить осуществление второй части плана.

Жермену, который находился в санатории близ Шато д'Экс, разумеется, было невтерпеж. В письмах он не мог быть вполне откровенным. И все же тревога и волнение прорывались в них слишком явно. Аннета писала ему:

«Вы хотите все провалить?»

Он двадцать раз напоминал ей про ее обещание:

«Клянитесь! Вы поклялись!..»

«… Я поклялась. Да. Ты крепко держишь меня. Ты, умирающий, увлекаешь нас за собою!.. Не дорого ты ценишь нашу жизнь… Бедняга! Я тебя понимаю… Я не отлыниваю…»