Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Рокфеллер все больше примечал противоположный пол и все же, помня историю отца, жестко сдерживал свои порывы. Сьюзан Ла Монти видела чувственность в мальчике, не заметную случайным наблюдателям; ее поражало его «большое восхищение красотой. Была девочка, она ходила в школу недалеко от нашего дома, милая крошка по имени Фрир, с красными щечками, сияющими глазами и приветливым личиком. Позже господин Рокфеллер справлялся о ней, а когда она осталась вдовой и нуждалась, он помогал ей небольшой пенсией»

. Сьюзан Ла Монти видела, что за поразительной для мальчика самодисциплиной были скрыты глубокие эмоции, и вспоминала, как он прошел через обряд скорби, когда умерла одна из ее сестер. «В день, когда она умерла, Джон пришел к нам и растянулся на земле и не уходил. Ему было так жаль ее, что он не уходил и лежал весь день»

. В этих рассказах раскрывается чувствительность, которая всегда присутствовала в Рокфеллере, но которая позже будет тщательна скрываема за безупречным внешним видом динамичного предпринимателя.

Глава 3

Обречен стать богатым

Как странствующий торговец, Уильям Эйвери Рокфеллер быстро превращался в пережиток прошлого, часть прежней Америки, когда рынки росли не за счет новых способов связи или транспорта, а когда торговцы просто охватывали больше территории. Большого Билла, как магнитом, тянуло дальше на запад, подальше от быстро растущих городов и индустрии восточного побережья, к далеким поселениям на американской границе. В начале 1853 года Рокфеллеров вновь закрутило в водовороте жизни Билла, они сорвались с насиженного места, и отец отвез их на поезде в городок в прериях штата Огайо под названием Стронгсвилл, примерно в дюжине миль (около 20 км) к юго-западу от Кливленда. В этот поворотный момент Билл начал потихоньку дистанцироваться от своей растерявшейся семьи и сформировал новую романтическую привязанность, которая оказалась гораздо глубже, чем все предыдущие случаи супружеской измены, и которая, наконец, разорвала его семейные узы.

В Ричфорде, Моравии и Овего Элиза и дети, по крайней мере, любили свои дома и сохраняли некоторую толику собственного достоинства, теперь же Билл бросил их в доме своих сестры и зятя, Сары Энн и Уильяма Хамистона, которые за триста долларов в год изображали родственников, размещали и кормили его клан. После всех скитаний семье Билла это, наверное, казалось ужасно нечестным. Их жизнь всегда была непривычно беспокойной, а теперь они и вовсе скатились вниз по социальной лестнице, на которую с таким трудом взбирались и оказались отщепенцами, париями в странном новом городке в Огайо.

Шестеро Рокфеллеров оказались втиснуты в небольшом доме с шестью или семью Хамистонами, несмотря на то что в то время Билл, похоже, купался в деньгах. Много лет спустя Билли Хамистон утверждал, что Дьявол Билл слыл настолько богатым, что раздавал ссуды под большие проценты, держал три или четыре ружья, имел богатый гардероб и щеголял кольцами с бриллиантами и золотыми часами. Из всего этого следует, что он неожиданно переехал в Огайо не столько из-за стесненных денежных обстоятельств, сколько из соображений собственного удобства

. Хамистоны необычайно восхищались Элизой, ее великолепной деловой хваткой и умением разумно распоряжаться деньгами, но в переполненном доме скапливалось невероятное напряжение. Билли-младший позже описал двоюродных братьев, Уильяма и Фрэнка, как очень шумных, а Джона как педанта. «Мальчиком Джон был точно таким же, какой он сейчас – святошей и щепетильным»

. Ко всеобщему облегчению Рокфеллеры вскоре съехали и поселились на маленькой ферме на окраине Стронгсвилла.

К этому моменту Большой Билл совершенно утратил интерес к лесозаготовкам и другим оседлым видам деятельности и окончательно надел личину бродячего врача или «лекаря-травника», как его вскоре записали в адресной книге Кливленда. В первый год после того, как он оставил семью в Стронгсвилле, Билл возвращался лишь три или четыре раза, но по любопытной случайности горожане прознали о его мошенничестве. Однажды житель Стронгсвилла, Джо Уэбстер, поселился в отеле в Ричфилде, штат Огайо, и поразился объявлению в фойе, возвещавшему о том, что «Доктор Уильям Э. Рокфеллер, прославленный специалист по лечению рака, всего один день. Все случаи рака будут излечены, если не слишком запущены, но и тогда лечение может быть весьма полезным». Вскоре после этого складной театральной скороговоркой, с интонациями многих других торговцев патентованными лекарствами Билл собрал у отеля толпу. Он встал в полный рост на своей коляске с прислоненным к колесам объявлением, как актер на сцене, в цилиндре, черном сюртуке, с темно-рыжей бородой, представился как Док Рокфеллер и предложил высокоэффективные средства от рака за заоблачные двадцать пять долларов; те, кто испытывал финансовые трудности, могли купить пузырьки с лекарством подешевле. По завершении презентации Уэбстер подошел к нему, но Билл нисколько не сконфузился, а даже похвалился, что в последнее время «врачует» до самой Айовы и собирается купить там землю. Когда Уэбстер вернулся в Стронгсвилл и рассказал о своем невероятном открытии, весть быстро разлетелась по городку, и местные жители стали называть своего загадочного непоседливого соседа Доком Рокфеллером – не без доли веселья, конечно. Прозвище пристало.

Осенью 1853 года, после восьми месяцев в Стронгсвилле, Большой Билл решил, что пришло время Джону и Уильяму продолжить образование, и потому отвез их в Кливленд и поселил их в пансионе миссис Вудин на Эри-стрит, где они платили по доллару в неделю за комнату и еду. Из-за частых переездов семьи Джон оказался в кливлендских школах в невыгодном положении. Сохранилось только одно его воспоминание, касающееся этого вопроса, в 1923 году он написал: «Я только что приехал из штата Нью-Йорк и помню мое унижение, когда был вынужден остаться на один семестр в старой Школе на Клинтон-стрит – после нескольких лет в Академии Овего… я предполагал, что сразу пойду в старшие классы»

. Для гордого мальчика переход на ступень ниже, должно быть, стал одним из многих мелких, но болезненных унижений, пережитых за эти тревожные годы.

Когда в 1854 году в возрасте пятнадцати лет Джон наконец поступил в старшую школу (позже ее назвали Центральной), это все еще был скромный одноэтажный дом в тени деревьев, за чисто-белым деревянным забором. В 1856 году школа переехала в гораздо более современное новое здание. Школа следовала прогрессивной теории бесплатного образования для мальчиков и девочек и пользовалась великолепной репутацией. Так как здесь делался упор на сочинения, для перехода в следующий класс Джону нужно было сдать работы по четырем темам: «Образование», «Свобода», «Личность Св. Патрика» и «Воспоминания о минувшем». Во времена, когда страна разделилась по вопросу, будет ли вводиться рабовладение на новых территориях – Закон Канзас – Небраска был принят в мае 1854 года, – Рокфеллер предстает молодым демократом и убежденным аболиционистом. В сочинении «Свобода» он назвал «нарушением законов нашей страны и законов Бога нашего, если человек держит ближнего в неволе». Если рабовладение быстро не пресечь, предрекал он, это «приведет к краху нашей страны»

. И только с образованными гражданами Америка добьется успеха, верил он. «В прежние времена, когда к учению допускали лишь монахов и священников, мир стоял на месте, и только когда люди выучились и стали думать самостоятельно, он шагнул вперед»

. Подобные взгляды на аболиционизм и всеобщую грамотность были характерны для северных евангельских баптистов, приемлющих деспотизм в политике не более, чем в церкви. Рокфеллер, как человек, всего добившийся сам, всегда порицал аристократию и духовенство как бездельников, препятствующих истинному прогрессу, держащихся за привилегии, и противников простых предприимчивых людей.

Рокфеллер с большой ясностью и точностью выражал свои мысли. (Товарищи по школе звали его «Джон Д.», потому что так он подписывал свои сочинения.) Он был прекрасным участником дебатов, показывая, что за сдержанной манерой кроется человек, способный говорить решительно. Одну речь он начал со слов «Я рад, но мне грустно», и этот прием настолько позабавил его одноклассников, что его прозвали «Старик радостный, но грустный»

. Было у него и другое не менее скорбное прозвище – «Диакон», и ему, по сути, оно нравилось, что многое говорит о предпочтениях Джона. Как сказала сестра его будущей жены, Люси Спелман: «Он был старательным мальчиком, серьезным, сдержанным, никогда не шумел и не предавался шумным играм»

. Рокфеллер часто прижимал свою грифельную дощечку к груди, эта поза наводит на мысль о сдержанности характера.

Каким бы закрытым или обособленным ни считался Джон Д., своя компания друзей у него всегда была. Одним закадычным другом стал Марк Ханна, потомок зажиточных бакалейщиков и товарных агентов, а позже сенатор США и руководитель Республиканской партии. Триумвират с ними сформировал Дарвин Джонс, которому врезался в память контраст между Ханной и Рокфеллером. «Марк был мужественного вида, всегда активным и принимал участие почти во всех атлетических занятиях, а Джон Рокфеллер был сдержанным, усердным, хотя всегда приятным в общении. Не важно, из-за чего начиналась суматоха, Джон сохранял спокойствие и неизменно улыбался»

. Спустя много лет Рокфеллер испытывал раздражение, когда уже после смерти Марка Ханны цитировали, якобы он описывал Джона «разумным во всех отношениях, кроме одного – он помешан на деньгах!»

Как и в Академии Овего, одноклассники в Кливленде вспоминали, как Рокфеллер озвучивал горячее желание однажды стоить сто тысяч долларов.

Мальчишеская серьезность Джона многим взрослым нравилась, но некоторых и беспокоила, они находили в нем что-то странное и неестественное. Одна учительница старших классов с очевидной неприязнью описала его как «самого хладнокровного, самого тихого и самого осмотрительного парня»

. Даже будучи подростком, Рокфеллер требовал, чтобы с ним обращались уважительно, как со взрослым. Вспоминая директора школы, доктора Эмерсона И. Уайта, Рокфеллер упомянул об отношении к нему: «Господин Уайт был джентльменом. Он обращался со мной, как с джентльменом – и с другими мальчиками тоже»

. Рокфеллер болезненно реагировал, когда взрослые вели себя с ним свысока. Взяв на себя такую долю ответственности дома, он считал себя взрослым человеком. Билл открыл ему отдельный собственный счет в банке, и жизнь Джона была гораздо более независимой, чем у его одноклассников.

В этом стойком собранном мальчике совершенно не было бунтарства. Он, рассматривая свое образование исключительно с практической точки зрения, учился усердно, хотя и не показывал резвости ума. «Я был очень спокойным и серьезным, – говорил он, – готовился выполнять жизненные обязанности»

. Он проявлял фантастические способности к числам. «Арифметические задачи привлекали его больше всего, – сказала Люси Спелман, – потому что дома его научили точно подсчитывать доходы и расходы»

.

Наверное, наиболее удивительной гранью, раскрывшейся в ранней юности Джона Д., стало его серьезное увлечение музыкой. Одно время он даже хотел стать музыкантом и, пока они еще жили в Овего, сводил с ума Элизу, занимаясь на фортепьяно до шести часов в день. Фортепьяно тогда являлось символом приличного дома среднего класса, и, возможно, эти занятия говорили о его светских устремлениях. Человеку, не доверяющему другим формам искусства, считающему их пагубными, вызывающими неуправляемые эмоции и языческую чувственность, музыка давала средство выражения, которым он мог от всего сердца наслаждаться с одобрения церкви.

Для подростка пансион миссис Вудин уже сам по себе становился школой. Ее дочь, Марта, была на несколько лет старше Джона и Уильяма, и они устраивали горячие дискуссии по многим темам, к ним присоединялась и яркая прямолинейная миссис Вудин. Самые оживленные споры вызывало ростовщичество. Когда Джону было пятнадцать лет, у него уже была необычная договоренность с отцом, которому он ссуживал небольшие суммы под процент; не будучи сентиментальным в делах, он просто брал с отца, сколько мог взять – и наверняка Билл с энтузиазмом одобрял эту практику. По словам Рокфеллера, миссис Вудин «бурно возражала против заимодавцев, получавших большие проценты, и мы часто и нешуточно спорили на эту тему»

. Типичным для Рокфеллера образом, вопрос делового метода и морали занимал его гораздо больше, чем заумные темы в учебниках.

Как будто стыдясь бродячей семейной жизни, Рокфеллер был склонен сильно упрощать свою историю, особенно когда рассказывал о юности. Проведя год в Стронгсвилле, как утверждал Джон, его семья переехала в Парму, в семи милях (11 км) к югу от Кливленда, а затем в собственный дом в самом Кливленде. В действительности он опустил два важных пункта в Кливленде перед перемещением в Парму, что можно по крохам собрать из рассказа директора его школы, доктора Уайта: «Однажды в 1854 году ко мне подошел высокий угловатый мальчик и сказал, что его овдовевшая мать и две сестры переезжают жить в Кливленд и что он просит помочь найти им временный дом». Добродушный Уайт пригласил Рокфеллеров пожить у него и его невесты, и Джону «это понравилось, и он всегда утверждал, что для его матери это было счастливое время»

.

В этой истории бросаются в глаза два слова – овдовевшая мать. Вероятно, с психологической точки зрения имеет значение, что первый известный пример лжи со стороны Рокфеллера связан с попыткой замолчать существование отца – фактически похоронить заживо. При том, что три-четыре раза в год Билл все же появлялся в Кливленде, эта выдумка требовала от его сына известной смелости. Мелкий эпизод становится особенно интересным, если отметить, что более тридцати лет спустя, когда Элиза умерла – раньше Билла, Джон распорядился, чтобы священник на похоронах называл ее вдовой. Несмотря на любезный ответ директора, Джон, как подросток, должно быть, чувствовал себя совершенно унизительно выпрашивая временное жилье для своей семьи.

Билл вновь объявился и перевез семью в центр Кливленда, на Перри-стрит, в дом, арендованный у господина О. Дж. Ходжа. Джона тот запомнил как «невзрачного юношу, совершенно не показывавшего веселости, которая часто заметна у мальчиков этого возраста. Обычно он тихо сидел на своем стуле и слушал, что говорят»

. Как то повелось еще в Ричфорде, Билл щепетильно и своевременно выплачивал аренду. «Никогда аренду – двести долларов в год – не платили более исправно, и никогда у меня не было лучшего во всех отношениях жильца», – говорил владелец дома

. Не прошло и года, как Билл переселил семью на ферму в Парме, на десяти акрах (4 га) у реки, а Джон вернулся к миссис Вудин, которая переехала сначала на Сент-Клер-стрит, а затем на Гамильтон-стрит.

На фотографии того времени Джон, и две его сестры, и два брата опять погружены в похоронный хмурый вид, никто из них не улыбается. Теперь Джон превратился в высокого худого юношу, весил около ста сорока фунтов (63 кг), светло-каштановые волосы были аккуратно причесаны, и одевался он всегда чисто и опрятно. Позже он смеялся над своей юношеской серьезностью: «С четырнадцати и до двадцати пяти я выглядел гораздо более чинным, чем теперь», – справедливо заметил он, когда ему было уже за семьдесят

. В Стронгсвилле и Парме Элизу беспокоило множество таверн, и она всячески старалась уберечь детей от недозволенных развлечений. Должно быть, она особенно встревожилась, когда ее старший сын подошел к опасному обряду инициации, первой любви. Что интересно, Джон Д. повторил обыкновение своего отца заводить шашни с домашней прислугой. В Стронгсвилле Элиза наняла помощницу по дому, симпатичную дочку фермера Мелинду Миллер, та работала и делила с семьей стол. Когда Рокфеллеры переехали в Парму, Мелинда возобновила работу у них, а Джон, на год младше ее, часто приезжал из Кливленда и ходил вместе с ней на прогулки. Вскоре по городу поползли слухи, что Джон лишил девушку невинности. Правда это или нет, Миллеры подняли жуткий шум. Они заявляли, что не хотят, чтобы их дочь тратила время на молодого человека, не имеющего никаких перспектив – и как же они ошиблись в своих предсказаниях. По слухам, один из родственников Мелинды приехал за ней на коляске. Впоследствии Мелинда вышла замуж за молодого Джо Уэбстера, чей отец наткнулся на представление Большого Билла

. С точки зрения карьеры Рокфеллера, разрыв этих отношений оказался удачным, так как позднее рядом с ним окажется женщина гораздо более высокого социального положения и умственных способностей, которая даст ему стабильную домашнюю жизнь и поддержку в религии, к которым он так стремился.

* * *

Теперь стоит упомянуть некоторые события в жизни Уильяма Эйвери Рокфеллера в начале 1850-х годов, так как его поведение постепенно менялось от эксцентричного до почти патологического. Будучи человеком множества обличий, он всегда любил брать другие имена; впервые появившись в Ричфорде, он сообщил, что его зовут Рокафеллоу. Пока семья жила в Овего, Билл время от времени появлялся в близлежащих городах и представлялся специалистом по зрению и слуху доктором Уильямом Левингстоном. Теперь мы знаем, что к моменту, когда он перевез семью в Огайо, он уже вел самую настоящую двойную жизнь и как доктор Уильям Э. Рокфеллер, и как доктор Уильям Левингстон – фамилия взята по названию города, где родился его отец, Ливингстон, штат Нью-Йорк. Вероятно, поначалу он взял второе имя просто чтобы оградить семью от своей сомнительной репутации, но к началу 1850-х годов оно уже превратилось в отдельную личность для выездов. Напарник Билла, сопровождавший его много лет спустя, объяснял псевдоним тем, что Билл не имел медицинской лицензии и диплома, а потому постоянно опасался заслуженного наказания со стороны недовольных местных врачей, которые в некоторых случаях даже начинали против него судебные разбирательства

.

В начале 1850-х годов, в последнем рывке своей карьеры по заготовке леса, Билл решился отправиться на север в Канаду, скупал превосходный орех и ясень и продавал с приличной прибылью на лесопилки. Приехав в город Ниагара, Онтарио (его семья наверняка об этом не знала), он начал прочесывать окрестности под видом странствующего доктора. «Доктор Левингстон» был откровенным шарлатаном, но отчасти верил в собственные разглагольствования и у него было достаточно случаев излечений, чтобы обмануть пациентов, а возможно, и себя самого. По словам его будущего подельника: «Он не изучал медицину ни в каком колледже. Но он был целителем от природы и имел большой навык. Он пользовался большой славой в Канаде и северном Нью-Йорке»

.

Дьявол Билл безошибочно определял симпатичных, кротких, долго страдавших женщин, которые будут терпеливо сносить его эскапады. Около 1852 года, в Норвиче, Онтарио, когда его ни о чем не подозревающая семья еще жила в Овего, он встретил Маргарет Аллен, очаровательную тихую молоденькую девушку. Биллу было тогда сорок два года, а Маргарет около семнадцати, всего на четыре года больше, чем Джону Д. По небольшой оплошности докторр Левингстон забыл упомянуть свою вторую жизнь как Дока Рокфеллера, не говоря уже о жене и пятерых детях, и ухаживал за Маргарет как привлекательный холостяк. Билл умел располагать к себе и совершенно одурачил доверчивую семью Маргарет. «Он был надежным сдержанным человеком с хорошими манерами, добрый, общительный и всем нравился, – сказала сестра Маргарет о веселом женихе. – Он прославился как меткий стрелок, любил охотиться. Он любил интересные рассказы»

. Семья Алленов, очевидно, любила Дока Левингстона больше, чем семья Дэвисонов Дока Рокфеллера. И у Билла появилось искушение начать все сначала с обожающей его невинной молодой женщиной и при поддержке расположенной к нему семьи. 12 июня 1855 года он женился на Маргарет Аллен в Николсе, штат Нью-Йорк, чуть южнее Овего и до конца дней вел подпольную жизнь двоеженца.

С большой долей уверенности можно утверждать, что Билл каждый раз перевозил семью в другой город в связи со своим тайным донжуанством и скорее всего выбрал Кливленд, потому что Онтарио расположен прямо на противоположном берегу озера Эри. Не изменив привычек, Билл поначалу не жил с Маргарет постоянно. Приучая ее к своим причудам, поначалу он заезжал к ней в Онтарио раз в год и жил у ее легковерной семьи. На первых порах он не планировал покидать настоящую семью и некоторое время в 1850-х годах продолжал балансировать между старой и новой женами, не подозревавших о существовании друг друга.

Судя по всему, второй брак Билла непосредственно сказался на жизни его старшего сына. Все это время Джон планировал поступить в колледж, и Элиза поддерживала его решимость в надежде, что он станет баптистским священником. Затем он получил письмо от отца, разбившее его мечты. Как он вспоминал: «Мой отец… передал известие, что я не пойду [в колледж]. Я сразу почувствовал, что должен начать работать, найти где-то место»

. Рокфеллер никогда не объяснял, почему бросил школу в мае 1855 года, всего за два месяца до ее окончания и церемонии выпуска 16 июля, но недостающим кусочком головоломки становится повторная женитьба Билла 12 июня. Вероятно, Билл, собираясь вступить во второй брак, ощутимо урезал расходы первой семьи, пусть даже и не раскрывая причин. Как сказал Джон: «Младшим братьям и сестрам требовалось образование, и казалось разумным, чтобы я занялся делом»