Серена

– Нет, – отрезала Серена.

– А как насчет оружия?

Серена кивнула в сторону своей винтовки, прислоненной к кусту багрянника:

– Оставьте вон там, рядом с моим.

Через несколько минут Гэллоуэй привязал к дереву последнюю гончую, а Вон тем временем опустился на колени рядом с израненной собакой; одной рукой он гладил плотт-хаунда по голове, другой – осторожно прощупывал травмы. Гэллоуэй, подойдя к медведю, попинал массивные бока зверя носком ботинка, убеждаясь, что тот действительно испустил дух.

– Отменный барибал[14 - Черный североамериканский медведь.], – определил он. – Готов спорить, такой на полсотни фунтов потянет.

Лесоруб перевел взгляд со звериной туши на Серену и поочередно оглядел сапоги, бриджи и охотничью куртку, после чего наконец добрался до лица. Даже тогда со стороны могло показаться, что глаза Гэллоуэя устремлены не столько на нее, сколько в сумеречную лесную глушь.

– Я еще никогда не видел, как женщина стреляет в медведя, – признался он, – и мне известна только пара парней, кому хватило бы пороху пойти на него напрямую, как сделали вы.

– Ради меня Пембертон поступил бы так же, – пожала плечами Серена.

– Вы точно в этом уверены? – усмехнулся Гэллоуэй, наблюдая, как она помогает мужу подняться на еще ватные ноги. – С медведем посложнее совладать, чем с пьяницей вроде старика Хармона.

Подняв на руки раненого плотт-хаунда, Вон осторожно подступил ближе к медведю: юноша показывал собаке, что зверь уже мертв.

– У меня в Кольт-Ридж есть один знакомый, кто сможет обработать для вас голову медведя, миссис Пембертон, – сообщил Вон, – или выделает шкуру, если пожелаете.

– Нет, оставьте его рядом с оленями, – решила Серена и повернулась к Гэллоуэю: – На Западе тушами медведей привлекают горных львов. Думаю, это сработает и здесь.

– Возможно, – согласился лесоруб, не спуская глаз с Пембертона, хоть обращался к Серене. – Как я уже говорил вашему супругу, когда он только прибыл в эти горы, если здесь и остался хоть один лев, то это большой и умный зверь. Еще неизвестно, кто на кого откроет охоту. Если подпустить горного льва так же близко, как этого медведя, простыми объятиями не обойдется.

– Если сможешь выследить этого льва и дашь мне хоть раз в него выстрелить, получишь золотую монету в двадцать долларов, – пообещал Пембертон, сверля взглядом Гэллоуэя, а затем повернулся к Вону: – И то же касается любого, кто сможет привести меня к нему.

Охотники вернулись к лошадям и повозке, чтобы выдвинуться в сторону лагеря. Гэллоуэй взял поводья; Вон по-прежнему не выпускал из рук раненую собаку. Ржавые пружины под сиденьем возницы ритмично скрипели, сжимаясь и разжимаясь; казалось, Вон баюкает гончую, укачивая перед сном. Остальные псы жались друг к дружке в кузове крытой повозки. Тропа делалась все круче, и могучие стволы дубов и тополей быстро заполняли тьмою простор, белевший позади.

Когда добрались до гребня хребта, молодая супружеская пара немного отстала, пропустив остальных вперед. Пульс у Пембертона еще спешил, и он знал наверняка, что сердце Серены тоже бьется в учащенном темпе. Вскоре затянутая вечерним сумраком тропа превратилась в узкий просвет между деревьями. Холод просачивался в рукава, забирался за шиворот. Они ехали рядом, и Серена, протянув руку, сжала ладонь мужа в своей. Пальцы у нее были ледяными.

– Тебе стоило бы надеть перчатки.

– Мне нравится чувствовать холод, – возразила она. – Всегда нравилось, даже в детстве. Порой отец выводил меня прогуляться по лагерю в те дни, когда лесорубы отказывались выходить на работу из-за мороза. Моего появления обычно хватало, чтобы пристыдить их и выгнать в лес из теплых бараков.

– Жаль, что у тебя не сохранилось такого снимка, – вздохнул Пембертон, вспомнив, как однажды спросил Серену о семейных фотографиях и та ответила, что все они сгорели вместе с усадьбой. – Быть может, это заставило бы кое-кого из наших рабочих прекратить жаловаться на непогоду.

Они ехали дальше, храня молчание, пока не преодолели последний подъем, чтобы затем приступить к спуску на дно долины. Вдалеке сияли лагерные огни. Ни одно дерево не скрашивало пустынный пейзаж, а снег искрился голубыми отсветами луны. Пембертону подумалось, что в этой полутьме они словно бы пересекают неглубокое море.

– Мне понравилось, как мы вдвоем убили медведя, – призналась Серена.

– В этом больше твоей заслуги, чем моей.

– Нет, смертельным был выстрел в потроха. Я просто добила зверя.

Вокруг них танцевали снежинки, сыпавшиеся с неба цвета индиго; единственным звуком остался хруст снега под копытами лошадей. Темнота понемногу сгущалась, и Пембертон с Сереной словно оказались в лишенном глубины пространстве, где кроме них двоих не было никого. Почти как во время их страстных ночных объятий, подумалось вдруг Пембертону.

– Жаль, что Харрис не смог сегодня приехать, – сказала Серена.

– Он заверил меня, что непременно будет в следующий раз.

– Об урочище Гленко не упоминал?

– Нет, Харрис желает говорить только об этой затее с национальным парком и о том, как мы, объединив усилия, не допустим столь нелепого расточительства.

– Надо полагать, «мы» включает в себя и наших партнеров?

– Им тоже есть что терять, как и нам с тобой.

– Они слишком робкие, особенно Бьюкенен, – пожаловалась Серена. – Уилки просто постарел, но у Бьюкенена слабость в характере. Чем скорее мы стряхнем с себя обоих, тем лучше.

– Однако нам все равно понадобятся партнеры.

– Тогда ими должны стать люди, подобные Харрису, а договор нужен такой, чтобы контрольный пакет акций принадлежал нам. И следует поспешить, – рассуждала Серена, пока они неторопливо двигались среди украшенных снежными шапками пней. – Хочу нанять агентов Пинкертона и выяснить, что там на самом деле творится, в Теннесси, вокруг этого парка. А заодно пускай проверят и Кепхарта. Посмотрим, такой ли он образцовый гражданин, как Джон Мьюр[15 - Джон Мьюр (1838–1914) – американский естествоиспытатель и писатель, защитник дикой природы, инициатор создания национальных парков и заповедников.].

Лес больше не укрывал их от ветра, и холод начал задувать в прорехи на куртке, проделанные когтями медведя. Пембертон представил себе жену в лесном лагере ее отца, когда и в более морозные дни она своим примером поднимала рабочих на смену.

– Ты сказала Гэллоуэю чистую правду, – заметил Пембертон, когда они въехали в лагерь. – Если бы медведь напал на тебя, я тоже бросился бы на него.

– Знаю, – кивнула Серена, крепко сжав его пальцы. – И знала с момента нашей первой встречи.

Глава 7

Зайдя в сарай за мешком под женьшень, Рейчел обнаружила, что уже третье утро подряд под двумя курами-бентамками и рыжей род-айлендской не греется ни одно яйцо. Лиса, ласка или бродячая собака заодно прикончили бы и самих кур, а потому девушка решила, что набег совершили опоссум или енот – или, возможно, черный полоз, явившийся запастись жирком на зиму. Рейчел нашла мешок и вышла из сарая. Задумалась на минутку, не захватить ли удочку и поискать кладки цесарок. Небо было голубым, как яйцо сойки, а денек выдался теплым впервые за всю неделю, вот только дым из трубы не поднимался вертикально, а стелился по земле. Стало быть, грядет новая перемена погоды – возможно, уже к полудню. Если снега выпадет еще больше, отыскать женьшень станет куда труднее, и Рейчел предпочла не рисковать. В итоге она вынесла из хлева мотыгу, оставив удочку на месте. «Когда вернусь, будет чем заняться», – решила она.

С завернутым в теплые пеленки Джейкобом на руках она пересекла пастбище, проволочная ограда которого уже никого не удерживала внутри: оно опустело впервые за всю жизнь Рейчел. Деревья, в чью сторону они с сыном направлялись, хранили осенний наряд: их сомкнутый покров был ярок и пестр, как россыпь старых пуговиц в банке. Довольно скоро Рейчел начала подниматься северным склоном хребта и, не сбавляя шага, миновала строй берез посреди зарослей болиголова. Издалека, со стороны Уэйнсвилла, сюда долетел паровозный гудок, и Рейчел решила, что это, должно быть, груженный деревом состав лесозаготовительной компании. И сразу же вспомнила о Бонни и Ребекке – девушках, с которыми она трудилась на кухне и общения с которыми ей теперь так недоставало. А еще она скучала по Джоэлу Вону: он мог строить из себя сурового всезнайку, но неизменно бывал добр к ней, причем не только в лагере: они вместе росли, вместе ходили в начальную школу Кольт-Ридж. В шестом классе Джоэл даже подарил ей «валентинку». Рейчел вспомнилось, как округлившийся живот заставил многих в лагере сторониться ее – но только не Джоэла.

Подъем становился все круче. Не успевшие скинуть листву деревья заслонили собой свет; словно нарезанный ножницами, он протянулся по хребту причудливо разложенными прядями. Вскоре тополя и гикори остались позади, сменились хвойными породами. Завидев куст гамамелиса, Рейчел задержалась сорвать несколько листьев; их густой, пряный запах вызывал воспоминания о целебных мазях и долгих днях, проведенных в постели. Мох темно-зеленым пушком облепил торчащие из земли гранитные валуны. Девушка медленно обошла их, высматривая под ногами не только знакомые четырехпалые желтые листья, но и лапчатку, папоротник-чистоуст и другие растения, которые, как учил ее отец, подсказывали, что где-то рядом может расти и женьшень.

Сперва Рейчел увидела лапчатку – в тени гранитной глыбы, из-под которой пробивался родник. Девушка бережно вытягивала растения из земли и складывала их в мешок. Невзначай сломав стебель, она выпачкала пальцы алым соком, незаменимым в качестве укрепляющего средства. На дереве, расположенном чуть дальше и выше по хребту, защелкала белка, и вскоре ей ответили другие собратья.

Опасливо ступая, Рейчел обошла топкий участок. Оранжевая саламандра напугала ее, вдруг выскочив из-под ковра влажных дубовых листьев. Рейчел вспомнилось, как отец наказывал ей никогда не беспокоить саламандр в роднике: они хранят чистоту воды. По другую сторону глыбы обнаружилось еще больше лапчатки и густые заросли чистоуста. Папоротники колыхались павлиньими перьями, пока Рейчел пробиралась сквозь них, задевая побеги подолом платья. Издаваемый ими нежный шепот, кажется, подействовал на Джейкоба успокаивающе: глазки у малыша сразу закрылись.

Она вошла под сень очередной рощицы лиственных деревьев и наконец заметила желтые листья, слабо мерцающие на фоне сумрачного леса. Джейкоб уже спал, и Рейчел устроила сына на земле, сперва чуть ослабив пеленки, чтобы вытянуть одну из них и подложить малышу под голову. Потом Рейчел окопала растение женьшеня кружком в добрые шесть дюймов, стараясь не повредить корень. Задрала подол повыше, опустилась перед растением на колени и перехватила ручку мотыги в нескольких сантиметрах от лезвия, чтобы осторожно отгрести рыхлую землю от стебля и выдернуть бледный корешок, похожий на морковку в прожилках вен. Далее девушка отщипнула от растения ягоды, посадила их в разрытую почву, прикрыла слоем земли и перешла к следующему женьшеню, стоявшему чуть поодаль.

Они с сыном оставались в лесу, пока над хребтом не начали сгущаться темные облака. К тому времени она уже собрала весь женьшень, какой только удалось найти, а заодно и прочие полезные растения, попавшиеся по пути. Когда Рейчел выбиралась из леса, у нее уже ныла спина; можно не сомневаться, утром ей придется совсем несладко. И все же мешок был уже на четверть полон: не меньше пары фунтов корешков, которые она продаст мистеру Скотту, с месяц просушив их в хлеву. Джейкоб успел проснуться и теперь вовсю копошился в пеленках, поэтому Рейчел стало труднее нести мешок и мотыгу в левой руке.

– Идти уже недалеко, – вслух сказала она, обращаясь сразу и к себе и к младенцу. – Сейчас мы оставим мотыгу в хлеву и отнесем вдове эту лапчатку.

Дойдя до огороженного, но пустующего пастбища, Рейчел заслышала далекий собачий лай, прилетевший сюда из лесной глуши, и подумала: не те ли это собаки, которых она видела на кладбище? И ускорила шаги, вспомнив о давно слышанной истории про то, как стая бродячих псов утащила дитя, оставленное на краю поля. Ребенка искали, но так и не нашли; родителям остались только окровавленные лоскуты одеяльца. Пока они с Джейкобом не добрались до конца выгона, Рейчел не спускала глаз с линии деревьев. Мотыгу она оставила под сенью навеса и вдвоем с сыном направилась к хижине вдовы.

– Я принесла немного лапчатки, – сказала Рейчел, – в благодарность за то, что вы присмотрели за Джейкобом в тот день.

– Очень мило с твоей стороны, – улыбнулась вдова Дженкинс, принимая пучок растений и размещая их в тазу.

– У меня и гамамелис есть, если хотите.