Obscura reperta. Тёмные открытия. Игра в роман. Часть 5. Поверхность бездны

Вскоре я решил, что так кончить жизнь не хочу, что мне надоело ожидать последнего часа в компании трупов, и я хочу либо ускорить его приближение, либо сменить обстановку. Я попросил Фалькенберга высадить меня на ближайшем острове. Он ответил, что осталось немного, меньше того, что мы уже прошли. Сказал, что острова тут в основном крошечные и необитаемые. Я ответил ему, что мне это подойдет. Он покачал головой.

На следующий день я вышел на палубу и, стараясь не обращать внимания ни на кого из команды, обошел корабль, вглядываясь в горизонт. По курсу я заметил несколько островов. Я снова отправился к капитану и попросил высадить меня. Он ответил, что на этих островах нет людей, что он как капитан отвечает за всех, кто на корабле, и не позволит безумию затмить мне глаза, что он привяжет меня к койке на оставшееся время.

Я вернулся в каюту. К тому времени его лицо давно заполняло ее всю, каждая черта, которой я когда-то любовался, теперь была искажена предсмертным страхом, болью, отчаянием. Его лицо вытеснило все остальные лица, я вращался в постоянном круговороте от его закрытых глаз, слегка вздернутого носа и сжатых губ до взъерошенных темных волос на затылке, зацепившихся за шершавые кирпичи стены, к которой он привалился, и будто вставших дыбом. Я хотел увидеть что-то другое.

Ночью я вышел на палубу и пошел к шлюпкам. Вахтенный заметил меня и подошел. Остановился наблюдая.

– Спусти шлюпку, – сказал я ему.

От только усмехнулся и пожал плечами, мол, чудак-человек.

Я вытащил пистолет и направив на него повторил свои слова.

К моему удивлению, он только глухо рассмеялся и ушел.

Я начал отвязывать шлюпку. В это время пришел капитан.

– Прекратите, Варвик! Будьте терпеливы. Скоро мы подойдем к материку!

– К черту материк! Какая разница, где. Я больше не вижу смысла.

– Послушайте, Поль! У каждого есть надежда, какой бы призрачной она не казалась. Не делайте того, о чем пожалеете, вы достаточно уже причинили себе вреда! Начните заново, вы теперь далеко от всего.

– Но не от себя, капитан. Не мешайте – я выстрелю, хоть вы и симпатичны мне. Выстрелю и не буду жалеть об этом. Как и ни о чем другом.

Вздохнув, он помог мне спустить шлюпку.

– Спасибо! – крикнул я уже снизу. – Не теряйте надежду, Якоб!

– Прощайте, Варвик! Отмечу на карте ваш остров, – ответил он и ушел.

______

Пока я греб к острову, уже рассвело. Причалив, я бросил лодку и вошел в заросли. Пробирался между деревьями к какому-то просвету. Когда я вышел на открытое место, я невольно остановился, залюбовавшись зеленью вокруг и заслушавшись звонкой живой тишины, пропитанной птицами и ветром. «Последний глоток», подумал я, «последний вдох этого обмана, и такой опьяняющий!». Пройдя немного, я зацепился за что-то ногой. Это был торчащий из земли кусок рельса. Я быстро двинулся вперед и вскоре снова увидел рельсы, пошел по ним, совсем заросшим, но все-таки различимым под увивавшими их стеблями и корнями. Я шел со странным чувством, что меня ничто не удивляет, что все так и должно быть. Вскоре я дошел до останков станции. От платформы к разрушенным домам на склоне горы вела размытая дорога. Она была покрыта влажной глиной, кое-где по ней бежали ручейки, и я шел медленно, чтобы не свалиться в грязь. Но все-таки не удержался, упал на четвереньки.

Я оторвал от земли ладони и вдруг увидел под ними буквы – на кирпичах, которыми была выложена дорога. Я стал разгребать глину – на каждом кирпиче было отдельное слово. Короткие и длиннее, написанные латинской письменностью, но на каком языке – невозможно понять. Я весь уже был в грязи, поэтому не задумываясь вытер руки о пиджак и полез в карман за ручкой и записной книжкой, их я оставил себе, покидая корабль, а документы, часы и крест поручил заботам капитана – они лежали на столе в моей каюте.

Я начал записывать слова, зарисовывая расположение кирпичей, на которых они были, ведь неизвестно, в каком порядке нужно читать их. Потом расчистил новый кусок дороги и снова записал слова. Прочесть я ничего не мог, но само существование этой дороги и этих слов настолько заворожило меня, что я, не заботясь чьим-то возможным присутствием, позабыл обо всем.

К полудню стало невыносимо жарко, я сошел с дороги к ручью, вымылся и сел в тени на поваленное дерево. Передо мной расстилалась небольшая полянка, окруженная деревьями, густо поросшими мхом. Пока я отдыхал, прилетала стайка зеленых птиц и расселась на старых стволах, наклоненных к земле. Разглядывая птиц, я вдруг понял, что это пингвины, только необычного зеленого цвета, их тела словно были покрыты плотным свежим мхом, глаза и клювы у них были черные, а грудки седые… Я долго сидел неподвижно. Они тоже изучали меня и вскоре, видимо, не найдя опасным, принялись искать во мху и поедать каких-то личинок.

Я лег на толстый ствол и хотел подремать немного, но, блуждая взглядом по поляне, заметил недавнее кострище. Я подошел, потрогал угли, они были едва теплые. Что-то под ними блеснуло и я, готовый к любым сюрпризам, разворошил их. Это был меч. Старинный, но хорошо заточенный, немного потемневший от огня. Неподалеку от кострища валялась старая книга. Я раскрыл ее и увидел на ее страницах слова, те самые, что были написаны на дороге. Видимо, в книге были они все. Пытаясь прочесть хоть что-то, я едва успел оглянуться, когда позади меня пронесся всадник в темном плаще и красной рогатой маске, сильно обожженной с левой стороны…

При сильном душевном волнении

Через неделю Роланд получил письмо.

Уважаемый мсье Роланд фон Цоллерн!

По просьбе моего друга профессора Поля Варвика я перевел текст, полученный от Вас. История показалась нам занятной, и мы с Полем хотели бы узнать другие ее части. Я перевел исповедь как можно точнее, хоть, может, и не слишком литературно, надеюсь, мой труд вам поможет. С уважением …

«Я, Амеди, теперь уже старший из рода Бертленов, поскольку мой отец на прошлой неделе преставился, пишу эту исповедь, так как поведать о моих грехах священнику у меня больше нет возможности, я отлучен от церкви как еретик, меня разыскивают, чтобы предать смерти.

Я и никто другой виновен в гибели моего среднего брата Эрве, и вот история его смерти.

Эрве, зарубивший найденным мечом нашего младшего брата Люциана, стал изгоем: отец проклял его и прогнал. Эрве бежал, никто не знал, где он, но через несколько лет он вернулся и выстроил дом неподалеку от отчего дома. На чужбине он женился на богатой вдове и взял ее имя, долгие годы он прожил, терзая себя, своих домочадцев и челядь мучительной страстью, какую он питал к найденному мечу и кровопролитию по его воле. К тому времени, как сын его стал отроком, Эрве почти обезумел. Но божий свет еще теплился в нем, он глубоко скорбел о том, что совершил. Я свидетельствую об этом, хоть многие отрицают это, исходя из его поступков.

Однажды, через много лет после случившейся ссоры между моими младшими братьями, когда горе уже начало забываться, Эрве пришел ко мне. Умолял, чтобы я замолвил слово перед отцом, дабы тот простил его. Оставив его ждать, я пошел к нашему отцу, но едва я заговорил с ним о том, что виделся с братом, он пришел в негодование. О просьбе Эрве он и слышать не хотел.

Вернувшись, я с трудом мог смотреть Эрве в глаза.

«Не будет тебе прощения, Эрве, – сказал я ему. – Похорони меч, покайся, пусть это тебе поможет».

«Не могу! Не могу! – завыл он словно зверь. – Сколько раз я пробовал избавится от него, все равно потом возвращался! Это проклятие! Как мне справится с ним? Ты старший! Возьми его! Забери! Спрячь, и не подпускай меня к нему!»

Эрве смотрел на меня безумным взором, и я не знал, что ответить. Я хотел помочь брату, но вдруг мне открылось видение, какие бывают у меня при сильном душевном волнении, и какие нередко предрекают мне будущие события. Я увидел, как в темноте Эрве подкрадывается к нашему дому, как открывает большой ларь, где лежит меч и не разбирая начинает рубить проснувшихся слуг, испуганных его приходом, как вбегает он в комнату, где спят моя жена и дети и обагряет меч их кровью.

Я отшатнулся от брата.

«Нет, Эрве! Я не возьму меч. Тебя ничто не остановит, когда ты захочешь вновь забрать его. Ищи спасение сам».

Эрве ушел. Я решил, что он вернется к себе, но с того дня его никто не видел. Беспокоясь, я и его жена начали поиски, но они ничего не дали.

Вскоре на меня обрушилось несчастье. Мой слуга обвинил меня в общении с дьяволом. Но, Бог свидетель, что я в этом не повинен. Это мой Ангел – Хранитель и Наставник – иногда говорит со мной. Он либо посылает мне видения, как предостережения или предсказания, либо отвечает на мои вопросы. Тогда он говорит моими устами. Я слышу слова и стараюсь запомнить или записать их. В оправдание свое могу сказать, что все предсказания моего Ангела сбывались и все предостережения были не напрасными. И никогда не бывало, чтобы я действовал во вред людям. Обычно никто меня не тревожит, я закрываюсь в молельне и внимаю своему Наставнику, но в тот вечер, когда ко мне приходил брат, я был так взволнован, что забыл запереть двери. Была уже ночь, все в доме спали. Я, стоя на коленях, стал спрашивать моего Ангела, как помочь брату, но ответ был полон его печали: «Ты сделал свой выбор». Как не умолял я его и Господа о помощи, вновь и вновь мои собственные уста изрекали грозным, не свойственным мне голосом: «Ничего не изменить. Ты сделал свой выбор». Тогда я не знал, что меня подслушивает один из слуг, и что он донесет на меня.

Меня вызвали на допрос. Понимая, что грозит мне и моей семье, я солгал. Сказал, что повторял эти слова, изображая своего отца, который не желал примириться с братом и гневался на меня. Сказал, пытался найти мир в своем сердце, быть послушным его воле. Меня отпустили. Но благодаря моему Ангелу я знал, что это ненадолго. Рассказав все моей любимой жене, я сделал так, чтобы меня сочли пропавшим. Я спрятался в старых катакомбах и жил там. Иногда, скрываясь от посторонних глаз, я навещал свою жену.

Прошел почти год. Однажды мне пришлось совершить тайную поездку по моим делам. Чтобы оставаться незамеченным, я ехал по безлюдным дорогам. Возвращаясь, я заночевал в небольшом домишке у озера. Старики, жившие там, ласково приняли меня. Когда я сидел за столом, ужиная, я вдруг заметил на стене у изголовья кровати крест. Это был крест Эрве, я хорошо его помнил. Сколько лет этот серебряный крест с гранатами, был причиной злых насмешек над моим братом – убийцей и безумцем, украсившим себя святым крестом, будто насмехаясь над правосудием Божьим.

«Откуда у вас этот крест?» – спросил я хозяина.

«Он принадлежит господину, чья могила неподалеку».

«Что вы знаете о нем?» – спросил я в волнении.

«Только то, что он из знатных людей, и то, что он очень хотел умереть, раз сам вырыл себе такую глубокую могилу», – был мне ответ.

Старик рассказал, что около года назад он вечером услышал странные звуки, словно кто-то рычит и стонет, но понял, что это не зверь, а человек. Он вышел из дома и пошел к озеру. Неподалеку от большого дуба на коленях стоял мужчина. Старику показалось, что он хочет убить кого-то, кто лежит на земле, но приглядевшись, понял, что никого не было, а странный незнакомец продолжал яростно вонзать меч в землю, рыча и стеная. Хозяин испугался и отошел. Позже он вновь пошел туда. Яма была уже довольно глубокой, а человек продолжал копать, разрыхляя землю мечом и выбрасывая ее руками. Утром хозяин снова пришел на то место. Человека было не видно, он подошел поближе, и тут из ямы раздался стон и вылетели комья глины. Осмелившись, старик заглянул в яму. Человек, сидевший на дне, бросил на него такой безумный взгляд и так яростно замахнулся мечом, что старик поспешил уйти.

Ночью хозяева слышали ужасные стенания, но подойти к яме не решались. Наутро все стихло. Старик пошел к озеру. Заглянув в глубокую яму, он увидел безумца, лежащего навзничь с закрытыми глазами. На его груди покоился меч. Старик окликнул его – ответа не было. Кое-как спустился он в яму и понял, что человек мертв. Они вместе с женой обмыли ему голову и руки, которые потемнели от глины, и старуха сокрушалась, глядя на красивое лицо мертвеца, что тот без покаяния и в полном одиночестве обрел безвременную кончину. Закрыв его ветхой тканью, они засыпали тело землей. Крест с его шеи старики забрали и повесили в доме, молясь, чтобы кто-то, кто знает умершего господина, нашел это безлюдное место. Могилу они закапывали несколько дней. В том месте была одна глина, а силы стариков давно иссякли.

Слушая их рассказ, я плакал, а потом стал молиться перед крестом, прося прощения за гибель брата, но сам не прощая ее себе.

Утром я, скрыв свой настоящий облик под личиной пилигрима, повез крест к вдове Эрве. Я солгал ей, что Эрве перед смертью открыл свое имя старикам, живущим у озера, а я случайно услышал от них его историю и вспомнил, что знал об Эрве раньше из разных сплетен. Она не узнала меня. Мы с ней и несколькими слугами отправились за телом моего брата. Когда открыли могилу, то увидели, что он как живой. Все решили, что земля не принимает его за его прегрешения. Мы перевезли тело в дом Эрве, позвали священника. Невозможно было утверждать, что он был самоубийцей, поэтому нам удалось похоронить его по-христиански. Ныне мой брат покоится в склепе вместе с мечом, который, казалось всем, отнял у него душу.

Его гибель – моя вина, и тяжесть этой вины будет сокрушать меня до самой смерти. Однако больше некому снять с меня прегрешения. Сию исповедь по моей просьбе мой старший сын, которому я открылся, тайно положит в склеп Эрве, дабы он и я были оправданы для наших потомков. И хотя грехи наши очень тяжелы: Эрве – братоубийца, а на мне вина тех, кто умывает руки, но я, Амеди Бертлен, надеюсь на прощение».

– Ну вот, я был недалек от истины, – сказал Цоллерн-старший брату, после того как прочел ему перевод.