Сокровища острова Монте-Кристо

Вжавшись в тень храмовой стены, я переждал пробегающих мимо жителей ремесленного квартала: нагруженные тяжелыми узлами с пожитками отцы семейств, чумазые дети с открытыми ртами, вцепившиеся в драные подолы матерей. Неужто наступает конец последнему оплоту христиан? Конец Иерусалимскому королевству?

Я выровнял дыхание и снова бросился вперед, против людского течения, к внутреннему городу, сердцу Акры, куда звал меня долг. Чем ближе к Тамплю, тем чище и пустынней улочки и тем тяжелей на душе. Долг звал вперед, честь – назад. Там, позади, на десятиметровых стенах города сейчас сражались мои братья-крестоносцы плечом к плечу с добрыми горожанами, там должен быть и я!

Там взбираются по приставным лестница клокочущие орды проклятых сарацинов; вражеские камнеметы бьют с дьявольской точностью и калечат стены, которые не смог взять и сам Ричард Львиное сердце! Сотнями падают сарацины вниз, в огромный ров и тысячи новых занимают их место.

Стена перед Королевской башней разрушена неделю назад, но великой ценой мы сдерживали прорыв сарацинов через пролом. До сегодняшнего дня…

Господь, как допустил такое?!

Тампль глухо гудит внутри. Рыцари организованно выводят из крепости прислужников, отправляют под охраной прочь из агонизирующей Акры. Стоящие при воротах братья сообщают мне, что отец Раймунд спустился в томболу под Магистерской башней. Внутренний двор заполнен до отказа, от недавно белых, а теперь оскорбительно грязных плащей с красными крестами рябит в глазах. Прохожу мимо строящейся шеренги воинов, мимо взбудораженной стайки мальчишек-прислужников, нагруженных флягами и провиантом.

В главном зале храма все пространство занято увечными, крики несчастных отскакивают от высоких сводов и возвращаются стократ сильней. Лекари с застывшими лицами ходят меж ними, иным помогая, а иным покрывая головы полами их же плащей.

Магистерская башня тиха и пуста, неприметная деревянная дверца впускает меня на длинную лестницу вниз, танцующие тени факелов оживляют круглый свод. Душно, рубашка под кольчугой прилипла к телу. Еще одна дверь, на этот раз – мощная, тяжелая – негромко скрипит, открываясь в круглый подземный зал.

– Мальчик мой!

С детства любимое лицо моего названного отца озаряется редкой улыбкой, я бросаюсь к нему и сжимаю в объятиях.

– Мальчик! Жан! Наконец ты здесь!

Отче отстраняется, жадно разглядывает меня. У него прибавилось белизны в бороде, воспаленные глаза слезятся, но в них – все та же любовь, которую я привык видеть всегда.

– Отец! Вы позвали меня…

Вопросительно гляжу на единственного дорогого мне человека. Настоящего отца я не помню, они с матерью погибли в битве при Яффе, а меня, младенца, вынес под рясой и воспитал он, отец Раймунд.

– Я позвал тебя… – медленно, раздумчиво говорит он и за руку тянет к каменной скамье. – Я боялся, что ты не успеешь… Милостью Господа, ты успел, но еще более надо спешить теперь, Акра падет сегодня.

Я опускаю голову и тяжело сглатываю. Отче мудр и ошибается редко.

– Тогда, – говорю, сжав кулаки, – зачем вы позвали меня сейчас, отец мой? Каждый рыцарь на счету там, на стенах!

Старик укоризненно качает головой. С трудом приподнявшись, вынимает чадящий факел из кольца на стене и подносит ближе к угловатому предмету, который я только теперь замечаю на скамье.

– Мальчик мой, отрывать разве стал бы я от воинских трудов понапрасну? Нет. Другая стезя важнее и ждет… Слушай меня со всем вниманием.

Отец Раймунд тяжело опускается на скамью и вздыхает, вытянув ноги. Я смотрю на таинственный сверток, покрытый отрезом черного венецианского бархата.

– Слушай же, Жан. У стены приготовлена ряса и исподнее, переоблачись сию же минуту. Там же кошель с золотом, возьми его… Вопросы задашь потом, если останется время! – предостерегающе поднимает он развернутую ко мне ладонь. – Меняй одежды и слушай. С этого мгновения ты не рыцарь ордена бедных воинов Христа…

От убийственной фатальности этих слов кольчуга выскальзывает из моих рук и падает, рождая зловещее эхо.

– … ты останешься рыцарем до конца дней, не вскидывайся… – усмехается отче, не глядя на меня. – … но только в сердце своем. А из Тампля выйдет смиренный монах, принявший обет паломничества в заморские земли, в Вечный город, где ты восжелаешь поклониться христианским святыням. Ты смышленый мальчик и найдешь возможность испросить аудиенции у Папы, не привлекая досужего внимания…

Я затянул пояс грубых штанов веревкой, стискивая зубы и заталкивая назад в глотку рвущиеся вопросы.

– … ему ты передашь этот ларец. – Отче сдернул бархат: открылся тускло блеснувший металлом резной короб. Вытянув из-под рясы цепочку, отче снял с нее ключ и отомкнул крышку ларца. – Подойди, Жан, взгляни.

Я упрятал тяжелый кошель в потайной карман рясы, шагнул к скамье и глянув, застыл каменной горгульей.

– Это же… Господи Боже!

– Т-с-с… – старик прижал мне палец к губам. – И у стен Магистерской башни могут быть вражьи уши. Мало кто из живущих воочию видел то, что дозволено сейчас лицезреть тебе.

Отче закрыл крышку и дважды повернул ключ. Бережно обернул ларец бархатом и упрятал сокровище в мешковину.

– Возьми, береги… – протянул мне, задержав дрогнувшие пальцы на ткани последним ласкающим движением. – Перепоручаю тебе мою долю хранителя сей драгоценности.

Он снял цепочку с ключом и повесил мне на шею, старательно запрятав под грубую ткань.

– Отче!…

– Единственно тебе могу довериться и… Прости, что свалил на тебя это бремя, сын… – старик отвернулся, прокашлялся и окрепшим голосом продолжал: – Отсюда направишь путь свой в гавань, там разыщешь корабль франкского торговца Гийома. Он ждет уже несколько дней, предупрежден и отвезет тебя, куда укажешь. Торговец ничего не знает о тебе и миссии. И не должен узнать. Никто не должен… Если же по воле Господа не достигнешь ты цели… Помолись и Он укажет тебе путь. Помни: полная тайна о том, что везешь и… отдай жизнь, если потребуется, но сохрани доверенное тебе.

Я встал и осторожно пристроил за спину мешок. И даже если ценой окажется жизнь… Что ж. Отче поманил меня пальцем и шаркая, поковылял не ко входу, а к стене напротив. Я подсветил факелом: в полу, едва заметно выделяясь более светлым камнем, оказалась крышка, которую я подцепил кинжалом и поднял.

– Схрон? – меня шатнуло от волны спертого воздуха снизу. – Зачем?

– Тайный лаз под землей до гавани, хранимый в секрете даже от братьев… Спустишься и быстро пойдешь – побежишь! – все прямо да прямо по главному проходу, не спутаешь. Дверцу лаза закроешь с той стороны на засов. Тебе пора… С Богом.

С той стороны… Увидимся ли вновь? Я шагнул к нему обнять и отец поцеловал меня в лоб.

– Но прежде… – отец снял с пояса кинжал в ножнах и протянул мне. – Прошу тебя! Спаси мою душу от греха самоубийства… Молчи! Так надо. Никто не должен узнать, где ты и твоя ноша, я стар и слаб, а враги близко. Окажи мне эту милость, мальчик мой…

Я со свистом втянул воздух сквозь зубы и посмотрел в его глаза. Взгляд отче был спокоен, как у человека, давно и твердо решившего свой самый главный вопрос. Он ободряюще мне улыбнулся и я почувствовал, что время для слов истекло.

Порой “принять крест” означает нечто иное, чем просто пойти в крестовый поход.

Я вытянул узкое лезвие из ножен, прошептал:

– И повиновение…

Я ударил.

#

Корсиканский дядюшка

Корсика 2013 год

Нотариусом Орсини оказался самым настоящим, я проверил по официальному реестру. “Orsini et fils”, контора существует с 1930 года, адрес, регистрационный номер, все как полагается.

– Через десять минут сядем, – миленькая стюардесса ловко забрала с откидного столика мой опустевший стакан.

При слове «Корсика» на ум приходили только Наполеон, вендетта и мафия. А, и еще пираты. И вообще, всю дорогу с момента, когда сел на самолет в Таиланде, мне казалось, что все это происходит не со мной, и я просто смотрю очередной авантюрный фильмец, валяясь на кровати в своей халупе. Где только не приходилось бывать за жизнь, но слово “Корсика” всегда оставалось слишком книжным, слишком нереальным, чтобы вот так просто взять и представить себя здесь.

Самолет снижался над морем, натужно гудя. Рядом, у окошка, восторженно визжали чьи-то дети – им казалось, что самолет садится прямо на воду. Справа уже отчетливо виднелись пустые пляжи, высокие колокольни, порт с лесом яхтенных мачт.