Сокровища острова Монте-Кристо

– Наплевать, куда она свернула. Главное сейчас – свалить отсюда по-быстрому. Давай в машину, я сказал!

Трое бегом добрались до маленькой пустой стоянки в сотне метров от Русского кладбища, Лысый сел за руль джипа неприметного серого цвета. Со стороны центра города волнами наплывали приближающиеся полицейские сирены.

– Дерьмо, едут уже, быстро они. Лысый, в следующий раз ставь машину поближе!

– Шеф! – Лысый оскорбленно ударил себя в грудь, – вы сами приказали поставить подальше, чтоб не светиться!

– А ты бы собственным умом иногда соображал, ты у меня десятник или кто? Ладно, поехали!

Лысый благоразумно сменил тему:

– Куда теперь?

Шеф пригладил ухоженную бородку и сплюнул в окно:

– Давай в тот лес у станции, где мы утром останавливались.

Лысый нажал на акселератор и резко вывернул руль на повороте, Толстый Жан на заднем сиденье от неожиданности завалился на бок.

– Потише, ты! У меня тут аппаратура в руках!

– А ты там держись, чего развалился! – Лысый, визжа тормозами, перевалил через “лежачего полицейского”. – Пристегнись, придурок!

– Всем тихо! Толстый, повтори, что там старик в конце сказал, – шеф вытащил сигарету и щелкнул тяжелой золотой зажигалкой.

Жан, отдуваясь, выпрямился на сиденье и, вытянув ремень, кое-как пристегнулся..

– Он сказал, что все у него тут рядом на даче, все в сохранности, как он кому-то там обещал. Что, мол, сейчас они пойдут к нему и он это все, не-знаю-что, тому молодому хмырю отдаст. Вы ж сказали, дать отмашку, когда место назовет, я и…

– Где это место?! Он сказал точно? – шеф содрал с головы шляпу и развернулся назад. Глаза у него были бешеные.Толстый втянул голову в плечи и сделал попытку стечь вниз под кресло.

– Он сказал, тут рядом…

– Кристаччо! – Шеф грохнул кулаком по “торпеде” и замолчал. Лысый добрался до опушки редколесья, нашел полузаросшую грунтовку и, медленно проехав еще метров двести, заглушил мотор на небольшой прогалине.

– Значит, так, – шеф вытащил айфон, – сидим в этом лесу до упора, пока жандармы не успокоятся. А успокоятся они не скоро… Толстый, этот старик кто? Ну, должность? Кем он там работал на кладбище, ты понял?

Жан беспокойно заерзал:

– Он вроде как в приходском доме подрабатывает. Что-то вроде служителя. Вот там, где они сидели, это и был приходской дом.

– Понятно. Все, сиди молча теперь, – шеф быстро защелкал пальцами по телефону. – Ага, вот. Родионов Игорь Владимирович, Русское кладбище. Ну-ка, ну-ка… а вот так если? Вуаля. Сент-Женевьев-дю-Буа, улица Россиньоль, дом 5. Туда нам и надо.

Лысый щелчком отправил окурок в окно:

– Шеф, я у этой машины, что нашего клиента подобрала, номера разглядел. Может, разузнаем, кто тут подсуетился?

– Нет смысла. У нас с клиентом одинаковая задача – приехать на место, забрать свое и тихо свалить. Значит, как только тут все утихнет, едем в этот дом номер пять, делаем все дела и … ждем.

Лысый удивился:

– А чего ждем то? Я думал, находим, забираем и сразу же делаем ноги?

– Нет, мы еще дождемся этого русского, раз уж сразу его не грохнули. Вряд ли он сразу туда попрется, мы в том районе сегодня обеспечили копам развлекуху на всю ночь.

Шеф выбрался из машины, с хрустом потянулся и восхищенно уставился в небо:

– А звезды-то какие! А мы всё в землю смотрим, всё как кроты слепые живем… Лысый, давай звони нашим ребятам в Париже, пусть подъедут утром по этому адресу. Хотя нет, пусть едут сюда и вторую машину для нас пригонят, эта уже засветилась.

#

Лучше сделать и жалеть

Сент-Женевьев-Де-Буа 2013 год

– Кажется, здесь, – я проверил почтовый ящик у въездных ворот. На ящике белела бумажка “И.В.Родионов”, заботливо прикрытая от дождя прозрачным скотчем. – На карте Гугля все выглядело точно так же – и ворота и дом и лесок рядом.

– Подожди, я отгоню машину подальше. Хоть и шесть утра, а все равно нечего торчать тут на проезде. – Иза стянула свою гриву в хвост и заявила: – Я пойду с тобой! Мне тоже интересно и вообще, я же тебя спасла вчера, имею право?

– А на работу тебе не надо?

– П-ф-ф! – Иза неопределенно махнула рукой, – я на вольных хлебах, да и не сезон еще, клиентов мало.

Я изучающе посмотрел на нее. Следовало бы отправить девочку подальше отсюда, но вчера ее номера засекли, как пить дать. Неизвестно, кто там был на кладбище по Родионовскую душу, но девчонка ввязалась в это дерьмо из-за меня, это уж точно.

Ночью мне толком не спалось, все стояла перед глазами картинка, как у старика дернулся худой кадык и лопнул кровавый пузырь на губах. Что Родионов хотел сказать этим своим “Под кр…”? Под крышей? Под крыльцом? Под крылом? Иза постелила мне на полу, сама улеглась на раскладной диван, отвернулась к стене и быстро уснула. А я все ворочался на своей жесткой лежанке, слушал ее тихое дыхание, слушал переливы полицейских сирен неподалеку, ходил курить на балкон и думал.

Может, все же плюнуть и уехать домой? Что за дела, в самом деле. Словно в плохом сериале, внезапно появляется дядюшка с наследством, какие-то мутные намеки со всех сторон, теперь стрельба эта идиотская. А если бы я с оружием пришел? Тогда все эти “стреляльщики” прямо там на кладбище и остались бы и возить далеко не пришлось бы. Или знали, что я не вооружен? Следили? Если и следили, то теперь потеряли, эта девчонка водит как Шумахер…

Но что если тут и правда какая-то тайна и до нее два шага, быть может, осталось только руку протянуть, а он сейчас все бросит и уедет? Добровольно отказаться от несбывшегося? Как бы локти себе потом не изгрызть. И старика жалко, так жалко старика! Если он все бросит, получится, что старик зазря погиб! И еще кое-что важное не отпускало, свербило: ощущение иссохшей, но уже оживающей пустыни, что я словил там, на кладбище, рядом с Родионовым и могилой деда.

Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, да?

До сих пор этот принцип всегда работал. Обычно у меня все происходило как раз в духе “сделать и не жалеть”. Или жалеть, но вовсе не о том, что сделал… Как шесть лет назад, когда вынужден был покинуть родину. Шесть лет прошло, а на душе все тот же паршивый осадок и при одной мысли едкая горечь начинает сочиться в мозг.

“Тебе трибунал светил, скажи спасибо, что мы тебя просто по служебному несоответствию уволили. А стоило бы, за неподчинение приказу командования,” – ровным тоном говорит кавторанг Ненашев, стоя ко мне спиной и стряхивая пепел на подоконник. Мы вдвоем сидим в служебной курилке. Ненашев всего пару месяцев как сменил на этом посту любимого всеми командира Горчакова – Батю, не прошедшего очередную медкомиссию и уволенного по выслуге лет. Фамилия Ненашеву подходила идеально.

“Кто еще тут несоответствует – большой вопрос. Ты за свое место трясешься, а я, значит, должен был бойцов пустить в расход…” – я с силой давлю окурок в грязной, отвратительно воняющей пепельнице. Оппонирую я Ненашеву мысленно, пропуская мимо ушей его формальные банальности. Мог бы и не мысленно, но правду сказать, Дон Кихот никогда не входил в число моих любимых персонажей. – “Вылетишь вон без пенсии!”, ха-ха три раза. Напугал ежа голой жопой… “Приказ командования”, извольте радоваться. Сказал бы я, чей это был приказ, сами бы вы, Хрен-с-Горы, неполное служебное схлопотали. И никакие связи в Москве не помогли бы. И даже совместные пьянки с прокурором Булкиным. Наслышаны и об этом, а как же, наслышаны.”.

– И не забудь, что ваш отряд боевых пловцов официально числился в отпуске на Черном море. Это чтоб тебе всякие левые мысли в голову не лезли. – Ненашев швыряет “бычок” на пол, давит ботинком и прощально шваркает дверью. Я опять закуриваю, прикидывая свои перспективы. Перспективы вырисовываются так себе. Понятно, что этот везде соломки подстелил, куда мне до профессионального карьериста… Ишь ты, мы значит, в отпуске были, сами по себе в порту поплавать решили. В недружественных водах, ага. Прогнило что-то в Датском королевстве…

Но кто мог знать, что на охране того захолустного порта будет стоять новейшая противодиверсионная система? У моего отряда, отряда “Санчеса” имелся приказ “ослепить противника”, уничтожить береговые радиолокационные станции для высадки десанта. Вот только уже погрузившись в темную воду, натренированным шестым чувством, внезапным холодком вдоль хребта, который всегда безошибочно предупреждал об опасности, в тот августовский вечер я сразу просек, что “Циклоп” на этот раз вовсе не тот и кто кому выбъет глаз – даже не вызывает сомнений.

Непосредственно сразу после этого озарения мне пришлось за секунду принять решение в духе “Лучше сделать и жалеть”. Нарушить приказ, увести группу, не выполнив задания. Но я не пожалел. Плевать на Ненашева, зато ребята целы. Интуиция меня не подвела.

Я тогда сразу Бате позвонил. Да и теперь, хоть Батя уже три года как ушел из жизни, мысленно обращаюсь к нему в трудную минуту. А тогда Батя сначала художественно выматерился, а потом решительно приказал мне валить из страны, пока Ненашев еще и не посадил меня до кучи. А Ненашев, конечно, мог и, скорей всего, тем бы и кончилось. Собутыльник местного прокурора – это серьезно. Против лома нет приема.

Была только одна закавыка – мой статус невыездного на ближайшие пять лет. Загранпаспорт лежал у командира в сейфе, документы выдавались только на время командировок. Действовать требовалось быстро: хотя приказ о моем увольнении уже был подписан, но в стоп-лист фамилию “Голицын” еще наверняка не внесли. Батя дал мне запасные ключи от своего бывшего кабинета, объяснил: