Какие большие зубки

У себя в комнате она казалась другой – более мудрой, знающей. Она была на пару лет старше меня, но мы всегда менялись ролями, по очереди играя роль старшей сестры. Когда-то мне это нравилось, но теперь я вдруг почувствовала себя не так уверенно.

– Сейчас мы сделаем из тебя красотку, – сказала она.

Я не ощущала себя красоткой даже в позаимствованном у нее платье с рюшами. Уверена, на ней оно выглядело бы элегантным, чувственным; на мне же висело мешком, делая из меня маленькую девочку в ночной рубашке, так что в конце концов я снова надела школьную форму. Но прическа получилась неплохой: Лума обернула мои косы вокруг головы. Затем она велела мне повернуться, выдавила несколько полосок кремов из разных тюбиков себе на запястье и принялась накладывать их на мои щеки и вокруг глаз. Пока она трудилась, снизу из кухни доносился аппетитный аромат. Значит, они что-то поймали.

– Почему ты так долго не возвращалась? – спросила Лума, открыла мне рот и розоватыми пальцами наложила на губы несколько мазков помады. Но тут же нахмурилась и потянулась за платком, чтобы все стереть. – Нет. У тебя странный цвет лица. Чуть ли не зеленый.

– Меня не отпускали домой, – ответила я.

– Забавно. А бабушка говорила, что ты слишком занята.

Она лизнула ладонь и пригладила слюной выбившиеся пряди у меня на лбу. Я сморщилась.

– Ложь. Ничем я не была занята.

Лума пожала плечами.

– А какой смысл ей лгать? Может, ты и правда была занята, просто сама не замечала.

– Чем, поеданием тостов на завтрак? Попытками найти подруг, чтобы девочки перестали лить воду мне в постель, пока я сплю? Да, я вроде как учила латынь, но с тем же успехом могла бы заниматься этим и здесь. – Я вздохнула. – Не знаю.

Глаза Лумы расширились.

– Какой ужас. И почему ты их за такое не убила?

Я вздрогнула.

– Потому что это неправильно! – отрезала я, но тут же вспомнила о Люси, и в животе зашевелилось противное чувство вины. – Они были ужасными, но не настолько.

Лума склонила голову набок, как будто ей хотелось что-то сказать, но снизу послышался голос бабушки Персефоны: она звала нас ужинать.

– Ей бы колокольчик повесить, – заметила я, пока мы спускались по лестнице. – Быть не может, чтобы весь дом ее слышал.

Сзади раздался стук когтей по деревянному полу, и мимо нас молнией пронесся Рис на четырех лапах; черная шерсть сверкнула, когда он в один прыжок преодолел последние несколько ступенек. Он залетел за угол, в небольшую гардеробную под лестницей, и спустя пару секунд снова появился на виду, уже на двух ногах. Он надел через голову свитер, а затем потянулся к пуговице на брюках, чтобы застегнуть ее.

А потом он сделал кое-что странное. Он остановился перед грязным зеркалом в главном зале и лизнул ладонь. Аккуратно пригладил черные блестящие волосы на лбу, точь-в-точь как Лума только что приглаживала мои. Потом повернулся влево, не сводя глаз с отражения, расправил плечи, сунул руки в карманы и только потом переступил порог столовой.

Едва он скрылся из виду, я повернулась к Луме.

– Не припомню, чтобы его так заботил собственный внешний вид, – сказала я. Это было не в его характере. Рис – хищник, прекрасный и неудержимый. Странно было видеть, как он расфуфыривается перед зеркалом.

– Не знаю, кого он хочет надуть, – сказала Лума. – Он пытается впечатлить Артура с тех самых пор, как приехал домой на лето.

– Впечатлить? Но зачем?

– Как по мне, это ребячество, – ответила она и бросилась вслед за кузеном. Но я заметила, что, пробегая мимо зеркала, она тоже остановилась. Я пошла за сестрой, стараясь держаться сзади, и увидела, как она наматывает прядь волос на кончик пальца и отпускает, чтобы та завитком осталась висеть возле лица.

Я оказалась последней, все остальные уже собрались за столом: бабушка Персефона во главе, Миклош рядом с ней, что меня удивило (я думала, они всегда садятся на одни и те же места). Мама опять сидела в бочке возле края стола. Лума и Рис боролись за место напротив Артура, и в этом хаосе мне удалось незаметно занять место рядом с ним. Вошла Маргарет с огромным подносом, полным полусырой дичи: филе, стейки и еще что-то, чего я не смогла опознать. Дедушка Миклош насадил кусок мяса на двузубую вилку и махнул в мою сторону.

– Малышка, ты должна попробовать сердце.

Я застыла. Вилка с сердцем дрогнула, и дедушка Миклош сначала будто бы не понял, а потом загрустил. Наконец Рис обеими руками схватил кусок с вилки. Дедушка одобрительно крякнул. Ужин начался.

Столовая наполнилась скрежетом зубов и лязгом зубьев вилок о фарфоровые блюда. Дедушка Миклош уткнулся лицом в свою порцию, съел самые нежные части и облизал тарелку дочиста языком, который казался слишком большим для его рта. Я ела медленно, как меня учили в школе, краем глаза наблюдая за этой мясорубкой. Мне было не так страшно, как за завтраком, но ощущение, что я могу стать следующей, никуда не делось.

Я искоса поглядывала на Артура. Он как будто слегка улыбался. Я обратила внимание, что он ничего не ест, только передвигает еду по тарелке и время от времени скидывает кусочки в салфетку у себя на коленях. Я ощутила дикий стыд.

– Простите их за это, – прошептала я на фоне чавканья и довольного мычания. – От такого у кого угодно аппетит пропадет.

Артур повернул ко мне голову, вид у него был озадаченный.

– Я далеко не первый раз ужинаю у Зарринов, так что знал, чего ожидать, – сказал он. – Садясь за стол с волками, готовься смотреть, как они терзают добычу.

– Но вы ничего не едите, – сказала я. – Я попрошу их в следующий раз помнить о манерах.

Он фыркнул, но тут же взял себя в руки.

– Вы очень добры, – сказал он. – Но уверяю, это никак не связано с манерами Зарринов.

Я продолжила есть, насаживая на вилку маленькие кусочки и отправляя их в рот, но краешком глаза по-прежнему приглядывала за Артуром. Я заметила, как он склонил голову, глядя на семейство с… умилением? Участием? Трудно было разобрать.

– Кажется, они вам нравятся, – сказала я. Облако всеобщего шума создавало впечатление, словно мы одни за столом, единственные, кто не пожирает еду с диким остервенением. – А может, вам просто интересно наблюдать. Вы не боитесь?

Его брови взлетели, и я обрадовалась: похоже, мне удалось его удивить.

– Боюсь ли? – переспросил он. – Нет, а если такое и было когда-то, то очень давно. Случалось, они приводили меня в ярость. Бывало, я вовсе не хотел их видеть. Но думаю, я буду по ним скучать, когда мы уладим все вопросы.

Мое сердце бешено застучало.

– Но вы же не собираетесь уйти? Прекратить работать на нас?

– В ближайшее время – нет, – ответил он. – Но я работаю на Персефону, а годы берут свое. После ее смерти все изменится. Полагаю, ваш дедушка поручит общественные дела Рису, и что-то мне подсказывает, что его взгляды на бизнес расходятся с бабушкиными.

Мы оба посмотрели на Риса. Он показывал куда-то за окно, пытаясь привлечь внимание Лумы, и когда та повернула голову, бросился к ее тарелке и зубами стащил кусок мяса. Повернувшись обратно, Лума толкнула его, и оба рассмеялись, пуская по подбородкам струйки сока. Я снова перевела взгляд на Артура и увидела, что он смотрит на меня – или, по меньшей мере, я увидела собственную полуулыбку и половину лица в отражении стекол его очков. Но он улыбался, хоть и едва заметно.

– С чего бы им поручать это дело Рису? – с горечью спросила я. И тут же попыталась поправить себя: – То есть почему не папе? Он же старше.

– Потому что Рис – их любимчик. Потому что он напоминает им давно потерянного первенца. Они почти верят, что Рис – это он. – Артур цокнул языком. – И потому что они считают, что вашему отцу недостает авторитета. Заррины на удивление консервативный народ.

Я посмотрела на родственников: перепачканные кровью и соусом, орудующие то руками, то вилками, то непосредственно зубами. Должно быть, Артур заметил мой шок, потому что склонился ко мне, не прикасаясь, но достаточно близко, чтобы я ощутила, как от сближения между нами пробежал электрический разряд.

– Вас не было очень долго, – сказал он. – Знаю, вам кажется, будто это плохо, но теперь вы можете видеть все гораздо яснее.

Ужин продолжался, пока тарелки не опустели. Столовая постепенно погрузилась в тишину, лишь звуки лакания еще раздавались то здесь, то там. Артур наклонился вперед.

– Благодарю за прекрасный ужин, – сказал он. – Персефона, могу я попросить чашечку кофе?

– Я принесу, – сказала Лума. Рис толкнул ее. Она толкнула кузена в ответ. Они начали рычать друг на друга, их плечи напряглись.