Детство и юность Кадима

Несмотря на эту неприятность, Кадим был очень благодарен деду Сабиру за это лето. Тем более, Камалия скоро получила от деда так много денег, что на них смогли купить одежду и обувь на зиму всем четверым детям.

Кадим снова стал по утрам топить печь и ухаживать за скотиной, перед тем, как бежать в школу. Вернувшись, до позднего вечера выполнял домашние дела. Совсем ненадолго садился за стол к лампе, к Зуфару и Гульсине, которая в этом году тоже пошла в школу. Торопливо выполнял самые нужные задания. Спал он по-прежнему за печкой, но тётя дала другое одеяло, и Кадим теперь не мёрз.

Иногда в выходной день за ним приходил Сабир. Камалия нехотя отпускала Кадима. Жена Сабира тётя Музиба встречала мальчика, как дорогого гостя. Угощала его всякими вкусностями, иногда даже ласково хлопала по спине. В такие дни Кадим чувствовал себя почти счастливым.

Дедушка Сабир зимой зарабатывал на хлеб тем, что подшивал чужие дырявые валенки. В деревне все ходят зимой в валенках, а они быстро стираются в подошве. Заказов было много. Как-то, приходя к ним в гости в выходной день, Кадим напросился помочь. Дед очень опасался, как бы Кадим не испортил чужую обувь, но, подумав немного, рискнул: дал ему пару небольших женских валенок. Кадим приступил к работе. И подшил их так, что можно было залюбоваться. Подошву сделал не сплошную, а раздельную. Для каблука взял слой войлока немного толще, пришил отдельно. Получилось очень изящно. А как была рада и благодарна хозяйка валенок! Она сказала, что валенки стали лучше, чем были! Сабир, уже в который раз, подумал про себя с горечью: «Толковый парень растёт. Далеко мог бы пойти. Жаль, что сирота».

Весной, закончив пятый класс на четвёрки, Кадим со своей коровой снова ушёл в стадо. Теперь мальчик знал, что означает слово «перчинка». Когда корова не слушалась и бежала не туда, куда надо, Кадим строгим голосом кричал: «Перец, вредина, я тебе говорю: вернись! Накажу!»

Несмотря на то, что приходилось очень рано вставать и много бегать, Кадим чувствовал себя хорошо. За это лето он ещё больше вытянулся и окреп.

Новая письменность

В этом году Сабир не стал упорствовать, к первому сентября отпустил Кадима в школу. Дед уже привык к мальчику, как к родному, и не хотел, чтобы тот отстал от других в учёбе. Всё-таки шестой класс – это тебе не второй и не третий какой-нибудь! Тем более, в последних числах августа ходили по деревне тревожные слухи, что скоро в школе будут большие перемены. Все дети, и вообще, все татары отныне должны будут писать русскими буквами. Никто не верил в эти слухи, все с нетерпением ждали начала учёбы.

Первого сентября, построив всех учеников школы во дворе, директор зачитал Указ Президиума Верховного Совета Татарской АССР от 5 мая 1939 года о переводе татарской письменности с латинизированного алфавита на алфавит на основе русской графики. Кадим внимательно слушал Указ и силился понять, зачем понадобилась эта новая письменность. Правда, в Указе говорилось, что об этом переводе очень сильно ходатайствовали трудящиеся татары, рабочие и колхозники. Чего-то в это трудно было поверить: колхозники деревни Акташ, например, уже несколько дней недоумевали и возмущались: такое новшество им не нравилось.

И в школе началась горячая пора. Даже не все учителя знали новый алфавит, следовательно, в один миг стали неграмотными! Это было смешно: неграмотный учитель! Проще всего было учителю русского языка. А также ученикам старших классов, несколько лет изучавших русский язык: они уже знали тридцать две буквы – кириллицу. У них – уроки русского языка три раза в неделю. Им надо было запомнить только шесть новых букв, которые придумали именно для татарского языка. Кадим их запомнил сразу.

Не хватало учителей, обучающих детей чтению и письму, поэтому директор задействовал некоторых толковых старшеклассников.

Так, Кадим совершенно неожиданно для себя стал учителем младших классов. Малыши не слушались одиннадцатилетнего Кадима, галдели и баловались. Кадим понял, как трудно быть учителем. Ему это не по силам. Тогда директор придумал другое задание для Кадима. Все уже знали, что Кадим хорошо рисует и пишет каллиграфическим почерком. Директор отправил его помощником к учителю, который обновлял стенды, доску объявлений, коммунистические лозунги. Ведь всё, начиная с дощечки у входа с надписью «Школа», заканчивая табличками на туалетах, до этого дня были на латинице.

Настоящая учёба по школьной программе началась только в конце сентября, после того, как приехала комиссия и осталась довольна проделанной работой.

В начале октября скот загнали по сараям. Дед Сабир собрал деньги, переходя из дома в дом, а потом рассчитался с Камалией за работу Кадима. Опять накупили одежды всем детям. Радостное настроение царило в доме несколько дней.

Кадим каждый вечер занимался с Гульсиной: учил её читать. Ей, бедной, очень не повезло: в прошлом учебном году с трудом выучила буквы, стала читать по слогам на латинице, а тут на тебе – кириллица! В этом учебном году надо учиться по новой читать и писать, как в первом классе.

Но Кадим учил её с удовольствием: он успел полюбить всех троих детей Камалии. Зуфар относился к нему как к старшему брату, хотя они были ровесниками. Наверное, потому, что Кадим учился на два класса старше. А ещё Кадим и ему часто помогал в выполнении домашних заданий.

Дед Сабир и бабушка Музиба, как и в прошлом году, в выходной день иногда забирали Кадима к себе. Как-то раз, возвращаясь от них домой, открыв калитку, Кадим увидел возле сарая за забором трёх мужчин и двух женщин, обрабатывающих тушку зарезанной коровы. Сердце мгновенно подпрыгнуло и стало бешено колотиться: Перчинка? Они что, пока его не было дома, зарезали Перчинку? Кадим вцепился в защелку калитки и простоял так некоторое время. Не мог идти. Как они могли? Воспользовались тем, что его нет дома! Как подло поступили! Но, может быть, это не Перчинка? А кто же ещё? Когда барана режут, так много людей не собирается. Кадим внимательно присмотрелся. Да, на холстине на земле лежали коровьи тушки, а корова здесь одна – Перчинка. Была. Её больше нет. Нет больше Перчинки.

Кадим не стал заходить во двор, закрыл калитку и пошёл по улице. Слёзы катились из глаз. Мальчику хотелось плакать громко, навзрыд, кричать на всю улицу, бежать и орать. Но он шёл тихо, смотрел в землю, а слёзы капали на дорогу. Он в эту минуту ненавидел всей душой Камалию и её мужа. Эти люди убили его друга, его корову. Какое они имели право? Хотя их можно понять. Каждая корова весной должна родить телёнка. Люди держат корову не только из-за молока, но ещё и из-за телёнка. А Перчинка прошлой весной не родила. Возможно, она стала уже старенькая. Если Камалия и её муж решили её зарезать, они наверняка знали, что следующей весной Перчинка опять не родит им телёнка. А это уже вовсе убыток хозяевам. Да, просто Кадим как-то об этом не подумал. Такая корова не нужна в хозяйстве. Но почему ему ничего не сказали? Они что, поджидали, когда он уйдёт на целый день к деду Сабиру? Злые, бессердечные люди! Сердце Кадима наполнилось горечью. Слёзы высохли. Он сжал кулаки изо всех сил. Уйти бы куда-нибудь немедленно, чтобы больше никогда не видеть эту Камалию и её мужа!

Но – нельзя. Уходить некуда. Кадим присел на твёрдый снежный ком возле дороги и задумался. Да, уходить некуда. Но это – временно! Временно! Он здесь временно! Просто нужно ещё немного потерпеть. Кадим посчитал месяцы, загибая пальцы. Надо потерпеть ещё 18 месяцев, ровно полтора года. Через полтора года Кадим закончит семилетку и уедет в свой родной дом. Ему тогда будет тринадцать лет. Кто-то, может быть, скажет, что тринадцатилетний мальчик не может жить один в своём доме. А Кадим сможет! Он всё сам умеет делать. И на жизнь себе деньги он заработает. Например, тем, что будет шить обувь. Или в колхозе будет работать. Чем-нибудь, да займётся, как-нибудь, да проживёт, но дольше, чем полтора года, ни на день он в этом доме не задержится! От таких мыслей стало легче дышать. Кадим почувствовал, что замёрз. Он заметил, что совсем стемнело. Надо было возвращаться в дом Камалии. Твёрдо решив про себя, что в конце мая 1941-го года, как только получит справку об окончании семилетки, уедет к себе в деревню, так же твёрдо решив, что стерпит всё, что бы не случилось в этом доме за это время, Кадим быстрыми шагами направился в сторону дома. Вспомнил, как он обещал матери перед её смертью, что он справится со всеми трудностями, потому что он сильный. «Я сильный! Я сильный! Я всё выдержу, мама!» – повторял Кадим в такт своим шагам. Но слёзы опять градом хлынули из глаз. «Да что же это такое! – сердился Кадим на себя. – Плакса что ли ты, Кадим? А говоришь, что сильный!» Кто-то внутри тут же возразил: «Но никто же не видит! Когда никто не видит, можно!»

Кадим открыл калитку и зашёл во двор. Мясо уже убрали, шкуру Перчинки повесили на забор. Кадим зашёл в дом и занялся вечерними обязанностями. Хозяевам ничего не сказал. Отныне он будет, стиснув зубы, терпеливо ждать наступления мая 1941 года. Может быть, он даже нарисует календарь и будет зачеркивать дни? Хорошая мысль! А ведь ещё будет лето с дедом Сабиром! Уже не полтора года терпеть, а год и три месяца! Так что, как-нибудь выдержит!

Камалия и её муж с Кадимом о зарезанной Перчинке вообще не заговорили. Странные люди, ведь всё-таки это была его корова! Вероятно, они считали её своей, ведь они проявили милосердие и приютили сироту. Какие бы они не были, Кадиму надо было ещё пожить у них, поэтому он тоже молчал.

Седьмой выпускной класс

Лето было жаркое. И не такое лёгкое, как ожидал Кадим. Дедушка Сабир часто болел и не мог подняться с постели. В такие дни Кадим пас стадо один. Это было трудно, потому что стадо было не маленькое. И Перчинки не было. Кадим скучал по своей корове. Но её съели люди. Камалия и её муж поступили очень предусмотрительно, продав почти всё мясо деревенским людям, почти ничего не оставили себе. Кадим это оценил. Каково было бы ему, если б Камалия изо дня в день стала варить суп из мяса его коровы? Что бы тогда ел Кадим? Ведь он почти каждый день доедает оставшийся со вчерашнего дня суп! С голоду бы умер?

Когда наступило первое сентября, дед отпустил Кадима на учёбу. Болеет, не болеет, стал пасти сам каждый день. Сабир не мог допустить, чтобы мальчик отстал в учёбе в выпускном классе. Подумать только, мальчик седьмой год учится! Неграмотный Сабир уважал Кадима за это! Как много, должно быть, мальчик знает, раз уже шесть лет просидел за школьной партой! Дед радовался за него – хорошо, что Кадим получает образование. Умный ребёнок – далеко пойдёт!

В классе у ребят с самого начала учебного года было особое настроение. В воздухе чувствовалось приятное, немного торжественное напряжение. Даже разговаривали ребята теперь немного по-другому: степенно, чинно. И у учителей отношение было совсем другое. Как к равным, что-ли. Нескольким ребятам в классе уже исполнилось по семнадцать лет, ростом они были выше учительниц. Хоть Кадим был младше всех в классе, учителя с ним разговаривали так же, как со взрослыми ребятами.

Все ученики старались. Другое дело, что не у всех всё хорошо получалось. Кадим учился хорошо, в основном – на пятёрки. Иногда хватал четвёрки. Если не делал домашнее задание, учителя его не ругали – знали, в каких условиях Кадим живёт. Также знали, что он при первой возможности всё выполнит. Кадима уважали за ответственное отношение к учёбе, за старание. Не было у него никакой уверенности в том, что удастся ещё где-либо получить образование, поэтому он очень ценил каждый день в школе.

Дома Кадим выполнял все возложенные на него особенности с усердием. Никому не жаловался, не проявлял недовольства. Воистину, когда точно знаешь, что скоро освобождение, терпеть легче.

Иногда Кадим задумывался над тем, как семья будет жить без него. Например, уже много лет осенью и весной каждый вечер, когда все члены семьи собираются в тёплом доме и на улицу больше не выйдут, разве только по нужде, Кадим выходит на крыльцо и моет всю грязную обувь в тазике, набрав талой воды из большой лоханки во дворе. Холодная вода сначала обжигает руки, а затем пальцы начинают замерзать. Больно так, что хочется всё бросить и побежать в тёплый дом. Но нельзя – там не поймут. А обуви, как назло, очень много – семья большая, и грязь, как масло, никак не смывается. Надо сначала щепкой соскабливать. Потом драить мочалкой. Выстроив чистую обувь вдоль стены чулана, набрав чистую талую воду, Кадим вычищает пол крыльца от грязи. Мучительная и неприятная работа! Интересно, кто будет заниматься этой работой следующей осенью? Сама тётя Камалия? Зуфар? Очень хотелось бы Кадиму это знать. Но он этого не узнает, потому что, весной уехав в свой родной дом, он больше никогда сюда не вернётся, даже на час!

В октябре ученики седьмого класса стали готовиться ко вступлению в комсомол. Ко дню Великой Октябрьской социалистической революции семиклассники станут комсомольцами. Этот вопрос волновал всех: и тех, кто мечтал стать им и кто не хотел стать комсомольцем, но боялся признаться в этом. Были в классе такие, кто рвался стать комсомольцем. Эти не сомневались: чтобы стать во взрослой жизни успешным, то есть каким-нибудь начальником, нужно быть коммунистом, а в коммунисты берут только после комсомола. Они рьяно стали готовиться: зубрили устав Коммунистического Союза молодёжи, хлопотали, чтобы секретарь комсомольской организации написал им хорошую характеристику, сочиняли себе хорошую автобиографию. И всё-таки тех, кто не хотел стать комсомольцем, было больше. Они тихо отмалчивались. Никто открыто не признавался, почему он не хочет в комсомол.

Однако никому не удалось избежать комсомола! В один прекрасный день приехали два представительных дяденьки из района, оставили весь класс после уроков и сказали, что никто не пойдёт домой, пока не напишет заявление о вступлении в ряды комсомола. Посидев часика два и сильно проголодавшись, молодые люди «сломались». Написав один за другим заявления, стали уходить домой.

Кадим ушёл домой первым. Ему писать заявление не было надобности. По уставу в комсомол вступают с четырнадцати лет. Кадиму ещё не исполнилось четырнадцати! Спасение! Иначе что бы он написал в автобиографии? Я – сын «врага народа», прошу принять меня в ряды комсомола, так как я всем сердцем верен идеям коммунизма, что ли? Никому не признавался Кадим, что ненавидит Советскую власть. Она погубила его отца. Ни за что, просто так! За то, что отец был верующим человеком. Коммунисты сделали его сиротой. Кадиму нисколько не хотелось стать комсомольцем. Поэтому он в душе радовался, что спасся от этой напасти.

Зимой умер дед Сабир. Его в один день не стало. Кадим никак не мог поверить, что деда больше нет. Тело Сабира деревенские мужчины закопали в мёрзлую землю, и…всё. Как будто его и не было. Но ведь он был! В голове никак не укладывалось, что человек уходит вот так навсегда. И зачем приходил? Кадиму хотелось понять: что это такое – жизнь? И что такое смерть? Неужели со смертью заканчивается всё? Ответов не было. Спросить было не у кого. Не спросишь же у муллы, который читал молитвы, провожая деда в могилу? Учителя в школе только и делают, что смеются над их невежеством, чревоугодничеством и корыстолюбием. Сами учителя в один голос твердили, что всё заканчивается тогда, когда перестаёт биться сердце и прекращается дыхание. Нет, мол, никакой души, никакого рая и ада, а тем более, нет никакого бога. Кадим верил учителям, и вот на примере деда убедился в их правоте. Да, смерть – это конец.

Наконец-то наступила весна. Ученики седьмого класса стали готовиться к выпускным экзаменам. Кадим не готовился. Некогда. Его Камалия загрузила работой. Как будто чувствовала, что скоро останется без работника, она не давала ни минуты передыха. Кадим не переживал. Не сомневался, что сдаст экзамены хорошо. Он мог бы их сдать все на отлично, но так складываются обстоятельства – у него нет возможности готовиться, как у большинства ребят. Ну и что с того? Он всё равно всё сдаст. Чем ближе к отъезду, тем теплее относился Кадим к своим родственникам. Что бы там ни было, Камалия и её семья приютили его в трудное время, прокормили и даже дали возможность получить образование. Кадим был благодарен им за это!

Экзамены Кадим сдал блестяще. В свидетельстве о семилетнем образовании стояли одни пятёрки. В тот день, когда выдали документ, Кадим объявил Камалии и её мужу о своём решении вернуться в родную деревню, в свой родной дом. Эта новость сильно удивила и огорчила Камалию и Ахтяма. Они стали уговаривать мальчика остаться у них хотя бы ещё на один год. Но Кадим твёрдо стоял на своём. Через несколько дней, собрав свою одежду в узелок, взяв каравай хлеба и бутылку молока в дорогу, попрощавшись с родственниками и искренне поблагодарив их, ранним утром Кадим отправился в родную деревню.

Ярко светило солнце. Скоро наступит настоящее лето! Мир был прекрасен. Никогда ещё Кадим не чувствовал себя таким счастливым. Он возвращался домой!

Дома!

К полудню Кадим устал. Радостное волнение в душе немного утихло. Он решил отдохнуть и перекусить. Расположившись в тени куста возле дороги, достал каравай и отломил большой кусок. Запивая молоком, стал есть хлеб. Задумался о своём будущем. Как ему теперь жить? Одному? Что-то Кадим никогда не слышал, чтобы тринадцатилетние мальчики жили самостоятельно. Допустим, он пойдёт работать в колхоз. Если пойдет в правление и попросит, наверняка его примут на работу в колхоз. В этом он не сомневался. Будет работать в колхозе – не умрёт от голода. Но кто будет ему печь хлеб? Кто будет топить печь и согревать дом, готовить еду? Если с раннего утра до поздней ночи будет работать на поле, он не будет успевать выполнять домашние дела, это ясно. Что же с ним будет? Как же он одинок на этом белом свете! Чем больше Кадим думал, тем страшнее становилось. Тогда он решил не думать об этом – вот придёт домой, там видно будет.

Было интересно, кого же из деревенских он встретит первым, узнают ли его, что скажут. Но, как нарочно, никого на деревенской улице не было, так и пришёл домой, ни с кем не поздоровавшись. Когда приблизился к своему дому, сердце опять бешено запрыгало. Вот он, его родной дом! Окна и дверь заколочены, а вот двор весь истоптан – колхозники как хранили зерно в амбаре, так и хранят, оказывается. Кадим бросил узелок на ступеньки крыльца и обошёл дом. Тут каждый выступ, каждый бугорок знаком! Такое впечатление, что всё здесь радуется его возвращению! Побежал в сарай. Сарай тоже был родной, свой! Кадим долго и с нежностью смотрел на дверь сарая, узнавая каждую доску, каждую перекладину, потянул за ручку. «Моей мамы руки тысячи раз коснулись этой ручки», – подумалось мальчику, и он нежно погладил грубо сколоченную из дерева и ставшую с годами чёрной шершавую дверную ручку. Она была тёплая и ласковая, как показалось мальчику. Постояв немного и с трудом удерживая слёзы, зашёл в сарай. Сколько лет стоит пустой, а всё равно пахнет коровой! Пустой сарай сразу же напомнил о Перчинке. Опять захотелось плакать, но удержался.

Обойдя свой дом и двор, Кадим побежал на кладбище – навестить маму. Он не бежал, он летел к маме. Перепрыгнув через ограду, быстро нашёл её могилу. Могила была неухоженная, прошлогодний бурьян завалил небольшой камень, на котором было нацарапано имя мамы. Кадим сел на край могилы и тихо сказал: «Мама!» И вдруг, неожиданно для себя, горько заплакал. Плакал долго, прижавшись лицом к ещё не прогревшейся земле могилы матери, не обращая внимания на то, что прошлогодние колючки больно царапают лицо, что лицо и руки стали грязными. Никто не мешал ему. Он рассказал маме всё, что с ним случилось за это время. Без слов, мысленно, конечно. Жаловался. Сетовал на свою горькую участь. Обижался на тех, кто его сделал сиротой. Мама молча слушала. Он знал: она его жалеет сейчас. Ну и что с того, что ничего не говорит?

Наступил вечер. Напоследок рассказав маме о своих успехах – порадовав её хоть чуть-чуть, пообещав, что теперь будет приходить к ней часто, Кадим пошёл домой. Найдя в сарае заржавевший топор, стал снимать с окон доски. Громкий звук топора разносился по вечерней деревне. Соседи всполошились и прибежали вмиг. Кадиму пришлось оставить работу и встречать деревенских людей. Женщины радостно приветствовали мальчика, а мужчины здоровались с ним за руку, как со взрослым мужчиной. Мама Салима Мафтуха апа прибежала первой. Обняла его, как маленького, и целовала в лоб, в щёки, в нос. Кадим сильно засмущался – не привык к таким нежностям. Спросил, где Салим. «Он ещё не вернулся с поля», – ответила женщина. Односельчане расспрашивали, как жил у родственников, чем занимался. Интересовались: надолго ли? Узнав, что навсегда, удивлялись: как он собирается жить один? Такого сроду не бывало. Ну и что, что скоро четырнадцать. В таком возрасте ребёнок ещё не может жить отдельным хозяйством.

Однако, надо было привести дом в жилой вид. Соседи стали помогать Кадиму. Сняли доски с окон. Содрав всё с двери, вошли в дом. Женщины принесли воду из колодца, вытерли толстый слой пыли, помыли пол. Кто-то сходил к себе домой и принёс немного керосина, кто-то принёс каравай хлеба, кто-то – немного гороха. Мама Салима принесла дрова из своей поленницы и затопила печь, потому что в доме за несколько лет всё отсырело. Пахло плесенью. Мафтуха апа предложила Кадиму пойти ночевать к ним, но Кадим наотрез отказался. Даже ужинать ни к кому не пошёл. Не для того он в свой дом приехал, чтобы где-то ночевать и где-то питаться! Поблагодарив всех за помощь и проводив до ворот, Кадим наконец-то остался один в собственном доме. Встал в середине комнаты и стал с жадностью рассматривать все вещи. До чего же всё родное и близкое! Вот кочерга, которая много лет по совместительству служила Кадиму лошадкой. Вымажется весь сажей, бывало, скача на «лошадке»…Вот чайник, в которой мама многие годы кипятила воду для чая. А вот папины инструменты, которые так и не убрали далеко после того, как его забрали…

Кто-то заходил в дом. Салим пришёл. Тепло обнялись. Салим стал здоровым мужчиной. Сказал, что прибежал сразу же, как пришёл с работы, даже не покушав.

– Ну что ж, я тоже ещё не ужинал! – сказал Кадим. – Значит, сейчас вместе чаю попьём. Самое главное – у нас есть хлеб! Мне наши деревенские принесли!

– Тогда я мигом! – сказал Салим и выбежал из дома. Кадим не стал его останавливать. Пусть тащит что-нибудь вкусное. Как-никак, сегодня у Кадима праздник! Он подбросил в печь дрова и, налив воду из ведра, поставил чайник как можно ближе к горящим углям, чтоб быстрее закипел.

Салим вернулся с горячей варёной картошкой и с маслом в маленькой баночке. Взяв табуретки, сели перед печкой – ближе к огню, потому что уже стемнело, а лампу пока Кадим в доме не нашёл. Придётся посидеть при свете огня из печи. Всё равно здорово!

Вспоминали детство, школьные годы, родителей Кадима. За эти годы у Салима отец тоже умер, и Салим остался в доме с мамой один. Ребята не могли наговориться. Это был замечательный вечер!

Салим ушёл – ему утром рано вставать, а Кадим продолжил сидеть перед печкой, глядя на красные мигающие угли. Он ни о чём не думал. Он просто смотрел на угли. Он блаженствовал! Как же хорошо в своём доме!

Землемер

Кадим был уверен, что именно в правлении колхоза сидят те люди, которые лишили его отца. Поэтому ему очень не хотелось идти туда с поклоном. Но выбора не было. И он пошёл. Во время разговора старался ничем не выдать свою неприязнь. Благо, что опыт у него в этом деле уже есть. Живя у Камалии, много чему научился. Вёл себя сдержанно. Попросил зачислить его в колхоз полноправным членом в виде исключения, так как остался один без родителей. Попросил дать ему какую-либо должность, показал свидетельство об окончании семилетней школы. Увидев одни пятёрки, члены правления, не сумея сдержаться, цокали языками и качали головами. Переглядывались. Если честно, они первый раз в жизни видели человека, окончившего школу с отличием. Да к тому же – семилетку! Обещав, что в ближайшее время дадут ответ, они велели Кадиму вернуться домой.

На следующий день Кадима вызвали в правление. Ему предложили должность учётчика в тракторной бригаде. Счетовод колхоза перечислил ему его обязанности. Он должен будет вести учёт всей проделанной работы членов тракторной бригады, использованной солярки и всех других масел, всего объёма дров, сожжённых теми тракторами, которые работают на дровах. Такие тракторы тоже есть, оказывается. Их у колхоза несколько штук. Кадим будет отвечать за то, чтобы трактора всегда были исправны. Он должен будет отмечать трудодни трактористов и их помощников. «Это очень ответственная и серьёзная работа! – предупредил счетовод. – Посмотрим, как ты справишься». Он выдал Кадиму какие-то потрёпанные журналы учёта, схемы полей колхоза. Показал бочки с соляркой. Показал дровяник, и ушёл.