Ветер судьбы

– Возможно. Страж любви, ты в последние дни очень изменился. Но я хочу побыстрее сбежать из этого дома, быть изгнанным тобой. Ты же не станешь изменять своим правилам?!

…Вот, наконец, Тукай, как и хотел, «на воле». Друзья перевезли его от Бигиевых в гостиницу. Но, видимо, и здесь он не сможет спрятаться от холода, кашля и ангелов.

– И всё же спасибо тебе, светлый ангел чёрной ночи…

Поэт вздрогнул – снова кто-то постучался в дверь.

– Открыто. Входите! – сказал Тукай с какой-то неизбывной тоской.

Увидев в дверях улыбающуюся, высокую, стройную, одетую по-европейски девушку, поэт на мгновение оторопел. Гостья между тем поздоровалась и прошла в комнату. Положив на стол букет полураскрытых ландышей, она взглянула на Тукая и, увидев его удивлённый взгляд, направленный на цветы, сказала:

– Вы спросите, откуда цветы? Финны на перекрёстке продавали. Я знаю, что эти цветы вам по душе. Оказывается, и в Петербург уже идёт весна.

Девушка, принёсшая с собой запах весны, запах цветов, бурлящую энергию молодости, – это тот самый ночной «светлый ангел», поэт хорошо знает её. Это Уммугульсум Камалова – младшая сестра Шамсенисы, возлюбленной его друга Фатиха Амирхана[5 - Фатих Амирхан (1886–1926) – писатель, публицист.]. Обе сестры, уроженки Чистополя, частенько заглядывали к Фатиху в редакцию газеты «Эль-Ислах»[6 - Амирхан Р. Амирханнар. – Казан: М?гариф, – 2005.].

Иногда с ними приходила ещё одна младшая сестра Шамсенисы Хатима. Когда в редакции появлялись эти красивые, образованные девушки, Фатих бывал на седьмом небе от радости. Особенно по сердцу ему было то, что его любимая Шамсениса тянется к творчеству, переводит рассказы с русского, французского языков.

Тукай знал, что самая бойкая среди сестёр – Уммугульсум – неравнодушна к нему. (Разве мало в Казани образованных девушек, испытывающих к нему нежные чувства?) И каждый раз он делал вид, что не замечает ничего, и старался быстрее уйти. Но сегодня, оказавшись с нею один на один, глаза в глаза, в номере гостиницы, как можно было продолжать притворяться. Насколько он слышал, Уммугульсум учится в Петербурге на Бестужевских курсах. Ты только посмотри, как она изменилась!.. Ничем не уступает русским девушкам из аристократических фамилий… Но нет, ей больше подходит образ светлого ангела.

Тем временем и Уммугульсум изучала Тукая. По всей видимости, ему стало немного лучше. И кашель не такой сильный, как раньше. Как же она плакала в те ночи от жалости к нему.

Тукай первым нарушил повисшую в комнате неловкую тишину:

– Вас сюда Муса-эфенди прислал? – спросил он строгим голосом.

– Нет-нет… Муса-эфенди не знает о моём визите к вам. Я принесла ваши вещи, которые вы забыли в их квартире, – ответила девушка, достала из маленького ридикюля портсигар и расчёску, положила на стол.

– Напрасно утруждались, какой-нибудь студент забрал бы их.

– Мне совсем не трудно, Тукай-эфенди, – сказала девушка с какой-то особенной покорностью в голосе.

Но явно чувствовалось: она хочет что-то сказать поэту. Наконец, собрав всю свою волю, она заговорила:

– Если бы я в доме Мусы-эфенди на протяжении трёх ночей не была свидетелем страданий нашего любимого поэта, я бы не пришла сюда и не побеспокоила вас. Вам следует немедленно ехать в Крым, Тукай-эфенди. Крымский воздух и морская вода быстро поставят вас на ноги. В Крыму живут родители моей однокурсницы Маймуны. Они удивительные люди и готовы принять вас в самое ближайшее время. – Девушка протянула поэту телеграфный бланк с сообщением. – Если вы согласны, то мы могли бы с Маймуной проводить вас до Крыма…

Увидев внезапную перемену на лице Тукая, девушка осеклась.

– Что это за привычки у богатых образованных девушек?! Мало того, что они любят то и дело докучать, так ещё и взялись наперегонки лечить меня. – Поэт почувствовал, как у него невольно сжались кулаки. Затем он продолжил, придав голосу ещё больше строгости: – Зря беспокоились, туташ. Мне не нужны ни ваш Крым, ни Швейцария, ни Финляндия. Вчера меня осматривал самый известный в Петербурге доктор.

И сказал, что болезнь пройдёт.

– Я очень рада этому известию, но вот мой приход сюда совсем вас не обрадовал, – сказала Уммугульсум, поднимаясь с кресла.

Тукаю вдруг захотелось сказать: «Светлый ангел чёрной ночи, спасибо тебе, не продолжай, не говори лишнего, прощай!» Но разве мог он это сказать?! Слова так и не сорвались с языка.

А Уммугульсум попыталась продолжить свою мысль:

– Тукай-эфенди, речь идёт о чистых помыслами девушках, которые любят вас больше жизни и воспринимают ваши стихи как молитву. А вы отворачиваетесь от них. И странно, что вы отказываетесь от моря. Сколько поэтического вдохновения дало бы оно вам.

Увидев в глазах Тукая злые огоньки, Гульсум снова замолчала.

– Сударыня, думаю, что Всевышний дал вам возможность получить образование в российской столице не для того, чтобы вы стали сиделкой для больного поэта. Я думал, что наши девушки, подобные вам, завоёвывающие вершины знаний, живут другими мыслями и чувствами… Но оказалось, что вас больше занимают пустяки. Надеюсь, вы понимаете, что наша нация стоит накануне грандиозных перемен? Сколько самоотверженных учителей и учительниц нужно будет для того, чтобы служить нашему народу!

– Простите, – едва слышно проговорила девушка. – Что бы вы ни говорили, но попытку помочь вам я не могу считать пустяком. А что касается будущего, то в своём письме из Серноводска, которое переправила вам через вашего друга господина Фатиха Амирхана, я, кажется, довольно подробно описала, что собираюсь стать учителем… Учительствовать – моя сокровенная мечта.

После этих слов Тукай, испытывавший огромное напряжение от их разговора, почувствовал желание посмотреть ей в глаза. Увидев бегущие по щекам девушки слёзы, он растерялся. Не успел поэт отругать себя или оправдать – постучали в дверь.

– Входите, – сказал поэт, не узнавая свой голос.

В комнату с шумом ворвалась группа студентов-татар, учившихся в Петербурге.

– Можно, Тукай-эфенди?

– Ас-саляму алейкум, наш любимый поэт!

– Добро пожаловать, Тукай-эфенди!

– Как поживаете? Мы так волновались, что не успеем повидаться с вами…

– Мы рядом со знаменитым Тукаем, какое счастье!

– Вот это удача так удача…

Каждый из них источал радость, они тянули руки для рукопожатия, кто-то продекламировал стихи:

Сегодня каждый окрылён каким-то светлым чувством.
Мой саз играет веселей: сегодня праздник, праздник!

И ветер праздничного дня мне тихо-тихо шепчет:
«Тревоги прежние развей: сегодня праздник, праздник!»[7 - Перевод С. Липкина.]

– Джоконда, и ты здесь?! Ты, как всегда, шустра… и красива, – сказал один из юношей, что посмелее, переместив центр внимания на Уммугульсум. Тукай с облегчением перевёл дух.

– А мы тебя ищем по всему городу. И к Мусе-эфенди заехали. Акция «Белые цветы», которая должна была пройти на Сенатской площади, перенесена на завтра. На тебя и Марьям-туташ возложено ответственное дело. Надеюсь, ты знаешь об этом, – сказал один из студентов, который выглядел немного старше и серьёзнее остальных.

В ответ Уммугульсум кивнула и торопливо направилась к двери. Кажется, она даже не попрощалась…

– Почему вы называете её Джокондой? – спросил Тукай, когда дверь за девушкой закрылась.

Один из юношей, втайне вздыхавший по Уммугульсум, тотчас ответил:

– Наверное, за её таинственную улыбку. Господин Гаяз Исхаки[8 - Гаяз Исхаки (1878–1954) – видный политик, писатель, драматург, издатель.], бывая в Петербурге, всегда обращался к ней «Джоконда». Он говорил, что она напоминает известный портрет великого итальянского художника.

– И в самом деле, Уммугульсум словно таинственная героиня, сошедшая с полотна Леонардо да Винчи, – сказал юноша со смеющимися из-под очков голубыми глазами.

– По-моему, её собственное имя идёт ей больше, – сказал Тукай, стараясь ни на кого не смотреть.

– Да-да, ей-богу, так!