Южный полюс

Оборудованием кают каждый мог заниматься по-своему. Каждый из нас мог перенести в свой небольшой уголок частицу своей домашней обстановки. Коечное белье было изготовлено в мастерских морского ведомства в Хортене. Работа эта была выполнена на славу, как и вообще все, что было получено нами оттуда. За прекрасные коечные одеяла, которые так часто радовали нас и согревали после холодного дня, мы должны принести свою благодарность жертвователю. Они были присланы одной суконной фабрикой в Тронхейме.

Я должен упомянуть и о снабжении нас бумагой. По этой части мы были снабжены так, что лучше и быть не может: прекраснейшая почтовая бумага с изображением «Фрама» и с названием экспедиции; писчая бумага большого и малого формата, узкая и широкая, в старинном стиле и в новом. У нас был такой запас перьев, ручек и карандашей, черных и цветных, резинок, туши, чернил и чернильного порошка, кнопок и разных необыкновенных закрепок, белого и красного мела, гуммиарабика и всяких резиновых изделий, календарей и альманахов, судовых журналов и дневников, блокнотов, дневников для санных поездок и еще массы всяких иных вещей той же отрасли промышленности, что мы и сейчас еще можем совершить много кругосветных путешествий, прежде чем окончательно израсходуем все. Всем этим мы обязаны одной фирме, которая прислала нам этот подарок; каждый раз, когда я посылал письмо или заносил в дневник заметку, я мысленно благодарил эту фирму.

От одного из самых больших магазинов Кристиании мы получили в дар кухонную и столовую посуду – все первосортное и доставленное в прекрасном состоянии. Все чашки, тарелки, ножи, вилки, ложки, чайники, стаканы и т. п. были помечены именем судна.

Мы везли с собой чрезвычайно богатую библиотеку. Книги в подарок стекались к нам целыми массами. Я полагаю, что в настоящее время в библиотеке «Фрама» насчитывается до 3 тысяч книг.

Для развлечения у нас было много различных игр. Одна из них была любимейшим нашим развлечением в свободные вечера, проведенные нами на юге. Карт было взято несколько дюжин игр, и многие из них уже изрядно потрепались. Однако, мне думается, что лучшим нашим другом был граммофон с большим количеством пластинок. Из музыкальных инструментов у нас были: пианино, скрипка, флейта, мандолина, губная гармоника; не была забыта и гармония. Все музыкальные магазины наслали нам нот, так что мы могли заниматься музыкой сколько нашей душе угодно.

Рождественские подарки стекались к нам целыми потоками; я думаю, их было получено штук пятьсот. Мы взяли с собой елки, елочные украшения и всякую всячину для празднования Рождества – все это было прислано нам друзьями и знакомыми. Да, все отнеслись к нам чрезвычайно внимательно! Смею уверить наших милых друзей, что все их подарки высоко ценились во время нашего путешествия и будут всегда цениться.

Мы были хорошо снабжены винами и спиртными напитками благодаря одной из самых крупных фирм в Кристиании. Выпить изредка стакан вина или добрую рюмку водки любили у нас на судне все без исключения. Вопрос об алкоголе в полярных путешествиях обсуждался часто. Лично я считаю алкоголь, употребляемый умеренно, лекарством в полярных странах – конечно, я имею в виду пребывание на зимовке. Другое дело во время санных путешествий. Все мы по опыту знаем, что тут алкоголь должен быть изгнан. Не потому, что рюмка водки может повредить, а из соображений места и веса. Во время санного путешествия всегда важно быть как можно больше налегке и брать с собой только самое необходимое. А алкоголь я не отношу к категории самого необходимого. Впрочем, мы пользовались алкоголем не только на зимовке, но также и во время долгого, однообразного плавания по бурным холодным пространствам. Очень часто добрая рюмка водки действует чрезвычайно благотворно, когда ты, промокший и замерзший, спускаешься в свою каюту и ложишься спать после тяжелой работы на пронизывающем ветру. Пожалуй, трезвенник сморщит нос и спросит: а разве не такая же польза будет от чашки хорошего горячего кофе? Я, со своей стороны, считаю, что то количество кофе, которое человек вольет в себя при подобных обстоятельствах, во много раз вреднее какой-нибудь рюмки водки. А какую огромную роль в таком путешествии играет выпитый в компании стаканчик виски или стакан вина! Двое не поладивших между собой на неделе быстро опять приходят к полному примирению от освежающего аромата рома. Старое забыто, и снова начинается дружная совместная работа. Отнимите алкоголь от этих дружеских сборищ, и вы скоро увидите разницу. «Печально, – могут сказать, – что человеку обязательно нужен алкоголь, чтобы прийти в хорошее настроение». Ну что ж – я вполне с этим согласен. Но раз уж мы таковы, то приходится извлекать из этого как можно больше пользы. По-видимому, цивилизованному человеку нужны возбуждающие напитки; в таком случае надо как-то устраиваться.

Я – за стакан виски! Пусть кто хочет ест печенье и вливает в себя кофе. Следствием такого угощения часто бывает кардиальгия[6 - Сердечное заболевание. – Примеч. перев.] и прочая дрянь. Небольшой же стакан виски никому не вредит!

Расход спиртных напитков во время третьего путешествии «Фрама» был таков: 1 рюмка и еще 15 капель в среду и в воскресенье к обеду и стакан виски в субботу вечером. Каждый праздничный день полагалась добавка.

Табаком и сигарами мы тоже были хорошо снабжены различными фирмами, как норвежскими, так и иностранными. У нас было столько ящиков, что каждую субботу вечером и в воскресенье днем можно было выдавать каждому по сигаре.

Две фабрики в Кристиании прислали нам прекраснейших конфект и монпасье, а также и одна иностранная фирма «Гала-Петер»; поэтому часто можно было видеть полярных путешественников с куском шоколада или конфеткой. Владелец одной фирмы из Драммена снабдил нас в изобилии разным фруктовым соком. Если бы знал этот щедрый жертвователь, сколько раз мы благословляли его за чудесный подарок, сердце его возрадовалось бы! Возвращаясь с полюса домой, мы радовались, что с каждым днем подходим все ближе к нашим запасам фруктового сока.

От трех разных фирм в Кристиании мы получили все, что нам было нужно по части сыра, печенья, чая, сахара и кофе. Последний был упакован так хорошо, что хотя он был и жареный, но оставался все таким же свежим и вкусным, как в тот день, когда был зажарен. Один купец прислал нам запас мыла на пять лет, а мыла нужно было немало даже и во время полярного путешествия. Другой позаботился об уходе за кожей, волосами и зубами, и если у нас сейчас не нежная кожа, не пышная растительность на голове и не жемчужные зубы, то не его в том вина! Нас он снабдил чрезвычайно богато.

Важной статьей снаряжения являются медикаменты. Два доктора были моими советниками в этом вопросе. Поэтому у нас было все. К сожалению, среди участников экспедиции не было врача, поэтому всю ответственность мне пришлось взять на себя. Лейтенант Ертсен, у которого были выдающиеся способности рвать зубы и вправлять кости, прошел молниеносный курс обучения в зубной клинике и госпитале. «Если человек захочет, он многому может выучиться даже в короткий срок» – это вполне оправдалось на примере лейтенанта. С удивительной быстротой и большой уверенностью лейтенант Ертсен разбирался в самых сложных случаях. Всегда ли с пользой для пациента, это другой вопрос, который я оставлю без ответа! Зубы он рвал с ловкостью, чрезвычайно напоминавшей фокусника.

Раз – и он показывает пустые щипцы, два – и в этих щипцах уже сидит большой коренной зуб. Судя по воплям во время операции, последняя, по-видимому, проходила не совсем безболезненно!

Одна спичечная фабрика снабдила нас всем необходимым количеством спичек. Они были так добросовестно упакованы, что можно было, пожалуй, всю дорогу тащить их за собой по морю, и все же, дойдя до места, мы нашли бы спички совершенно сухими. Патронов и взрывчатых веществ у нас было огромное количество. А так как трюм «Фрама» был полон керосина, то у нас на «Фраме» был довольно опасный груз. Поэтому мы ввели самые строгие противопожарные правила. Во всех каютах и вообще во всех подходящих местах были поставлены огнетушители. На палубе всегда была в готовности помпа со шлангом.

Не были забыты и необходимые ледовые инструменты, как, например, ледовые пилы от 2 до 6 метров длиной, ледовые ломы и ледовые буры.

Научных инструментов был взят целый набор. Профессора Нансен и Хеллан Хансен посвятили много часов нашему океанографическому оборудованию. Поэтому и эта статья снаряжения была образцовой. Кроме того, как Преструд, так и Ертсен прошли необходимую подготовку по океанографии у Хеллана Хансена на биологической станции в Бергене. Я сам тоже провел там лето и прослушал один из курсов по океанографии. Хеллан Хансен – прекрасный учитель. К сожалению, не могу утверждать, что я был столь же блестящим учеником.

Профессор Мун снабдил нас полным метеорологическим оборудованием. Из инструментов, бывших на «Фраме», назову маятник, прекрасный астрономический теодолит и замечательный секстан. Лейтенант Преструд обучался применению маятника у профессора Шейца, а обращению с астрономическим теодолитом у профессора Гэльмюйдена. Кроме того, у нас было несколько секстанов и искусственных горизонтов, как зеркальных, так и ртутных. Бинокли у нас были всех видов, от самых больших до самых маленьких.

До сих пор я описывал крупные статьи общего снаряжения, а теперь перейду к специальному снаряжению зимовочной партии. Дом, который мы везли с собой, строился у меня в Буннефьорде, поэтому я все время мог следить за работой, по мере того как шла постройка. Его строили братья Ханс и Иёрген Стубберуд, и обоим братьям принадлежит честь выполнения всей работы, в целом являющейся великолепным произведением. Весь материал оказался замечательным. Дом имел в длину 8 метров и в ширину 4 метра. От пола до конька он был около 4 метров высоты. Он был построен, как обыкновенный дом, с двухскатной крышей и с двумя комнатами. Одна из них была длиной 6 метров; здесь должны были быть наша спальня, столовая и гостиная. Другая комната была длиной 2 метра. Здесь помещалась кухня, где орудовал Линдстрем. Из кухни двойной люк вел на чердак, где предполагалось поместить часть провианта и снаряжения. Стены были сделаны из трехдюймовых досок с воздушной изоляцией. Внутри и снаружи была обшивка с воздушной изоляцией между обшивкой и досками стены. Для изоляции употреблялась целлюлоза. Пол и потолок между жилыми комнатами и чердаком были двойные, но наружная крыша – ординарная. Двери, необычайно толстые и прочные, были сфальцованы клином, поэтому они запирались хорошо и плотно. В доме было два окна, одно – тройное – в узкой стене комнаты, другое – двойное – на кухне. Для кровли мы взяли толь, а полы покрыли линолеумом. В комнате было два вытяжных ящика – один для выхода испорченного воздуха, а другой для доступа свежего. По стенам в два этажа шли койки для десяти человек: шесть по одной стене и четыре по другой. Если упомяну еще стол, табурет для каждого и лампу «Люкс», то это и будет полной обстановкой комнаты.

На кухне плита занимала половину помещения, а шкаф и полки – другую половину. Дом был несколько раз просмолен, и все его части тщательно перемечены, чтобы его легко можно было составить. Для прикрепления дома к грунту, чтобы антарктические бури не снесли его, я велел ввинтить крепкие рымы в каждом конце конькового бревна и четыре на угловых бревнах. Мы взяли с собой шесть крепких метровых рымов, намереваясь загнать их в барьер. Между этими болтами и болтами на доме мы собирались натянуть крепкие стальные тросы, которые натягивались при помощи затяжных муфт. Кроме того, у нас были взяты запасные цепи, которые можно было протягивать через крышу с обеих сторон, если бы бури были слишком свирепы. Оба вентилятора и колпак над трубой прочно укреплялись снаружи крепкими оттяжками.

Как видите, были приняты все меры, чтобы сделать дом уютным и теплым и укрепить его на земле. Мы взяли также с собой на судно массу отдельных планок и досок.

Кроме дома было взято пятнадцать шестнадцатиместных палаток. Десять из них были старые, но хорошие. Их нам выдало морское интендантство. Пять остальных были новые и куплены у военных складов. Предполагалось пользоваться палатками в качестве временных помещений. Они были легки и быстро ставились, а кроме того – были крепки и теплы. К пяти новым палаткам Рённе по пути на юг поставил новые днища из крепкого толстого брезента.

Все ящики с провиантом, предназначавшиеся для зимовки, были маркированы и сложены отдельно в особом трюме, так что их сразу можно было выбросить на лед.

У нас было десять саней работы одного спортивного магазина в Кристиании. Они были сделаны по образцу старых саней Нансена, но несколько шире. Длиной они были 4 метра. Полозья у них были из лучшего сорта американского хикори[7 - Хикори – особый сорт субтропического орешника. – Примеч. перев.] со стальной обшивкой. Остальные части из хорошего, упругого норвежского ясеня. У каждых саней была пара запасных полозьев, которые при помощи подкладки можно было легко надевать и столь же легко снимать, когда они были не нужны. Стальная обшивка полозьев была хорошо покрыта суриком, а запасные полозья – дегтем. Эти сани были сделаны чрезвычайно крепкими и могли выносить какую угодно работу на какой угодно поверхности. Тогда я еще не знал так хорошо условий, существующих на барьере, как изучил их позднее. Конечно, эти сани были очень тяжелы.

Лыж мы взяли с собой двадцать пар, все из самого лучшего хикори. Они были 2Ѕ метра длины и относительно узки. Я выбрал такие длинные, имея в виду большое количество трещин в ледниках, через которые нам придется переходить. Ведь чем на большую поверхность распределяется вес, тем больше шансов перейти благополучно по снежным мостам. К лыжам полагалось сорок лыжных палок из бамбука с эбонитовыми кружками. Лыжные крепления представляли собою комбинацию креплений Витфельда и Хейер-Эллефсена. Кроме того, у нас была масса отдельных свиных ремней.

Мы взяли с собой шесть палаток на три человека, все они были сшиты в мастерских морского ведомства. Работа не могла быть выполнена лучше; это были самые крепкие и самые практичные палатки из всех когда-либо применявшихся. Они были сшиты из плотнейшей ткани, защищающей от ветра, со сплошным дном. Всего один человек при самом сильном ветре мог поставить такую палатку. Я знаю по опыту, что, чем у палатки меньше шестой, тем легче ее ставить. Это вполне естественно. У наших палаток всего один шест. Как часто приходится читать в описаниях путешествий в полярных странах, что потребовалось столько-то или столько-то времени, часто даже столько-то часов, чтобы поставить палатку. А когда наконец ее удастся поставить, то люди лежат в ней и ждут, что ее каждую минуту повалит ветром. Ни о чем подобном здесь не могло быть и речи. Палатка ставилась в одно мгновение и затем уж стояла при всяком ветре. Мы могли спокойно лежать в спальных мешках, предоставляя буре бушевать.

Патентованная дверь палатки была обычной модели – мешком; теперь она считается единственно применимой в полярных областях.

Патент этот чрезвычайно прост, как и вообще все патенты, годные к чему-нибудь. В палатке вырезывается отверстие нужных размеров. Затем берут мешок, открытый с обоих концов, и один конец его плотно пришивается к краям отверстия в палатке. Ход через второе отверстие мешка и будет единственным входом в палатку. Когда влезают в палатку, то собирают открытый конец мешка и завязывают его как всякий мешок. В палатку со сплошным дном и таким входом не попадет ни единой порошинки снега даже в самый сильный буран.

Провиантные ящики для санного похода были сделаны из очень тонких упругих ясеневых досок. Этот материал вполне оправдал себя. Ящики были 30 сантиметров ширины и 40 сантиметров высоты. У них наверху было сделано только одно маленькое круглое отверстие, закрывающееся алюминиевой крышкой, которая была устроена совсем так, как крышка на молочном бидоне. Большая крышка ослабила бы ящик, а потому я и выбрал такую форму. Не нужно развязывать ящик, чтобы открыть крышку, а в этом очень большое преимущество. Когда угодно можно его открыть. Ящик с большой крышкой, да еще перевязанный веревкой, всегда причиняет много лишних хлопот: ради каждой понадобившейся мелочи приходится развязывать ящик. Не всегда это бывает удобно. Если человек устал и ослабел, то может случиться, что он откладывает на завтра то, что нужно было сделать сегодня. Особенно когда ветрено и холодно. Чем легче и практичнее санное снаряжение, тем скорее человек может заползти на покой в свою палатку. А это имеет немаловажное значение во время продолжительного путешествия.

Я считаю, что наше снаряжение в отношении одежды было богатым и более полным, чем во всех прежних полярных экспедициях. Можно разделить его на две части: снаряжение для особенно низкой температуры и снаряжение для более умеренной. Никто еще до тех пор не зимовал на ледяном барьере, поэтому мы должны были быть готовы ко всему. Чтобы иметь возможность выносить любой мороз, мы были снабжены богатейшим выбором одежд из оленьего меха. У нас были и чрезвычайно толстые, и средние, и совсем легкие одежды. Понадобилось много времени для того, чтобы изготовить все эти меховые одежды. Прежде всего нужно было купить оленьи шкуры. Об этом позаботился Цаппфе, заготовив их для нас в Тромсё, Карасеке и Каутокейно. Он никогда не жалел труда и старательно искал, пока не доставал того, что требовалось. На этот раз он достал двести пятьдесят штук хороших оленьих шкур, заготовленных финнами, и отправил все в Кристианию. Тут у меня было много хлопот с отысканием человека, который мог бы шить мех. Наконец я нашел его. И вот мы начали шить одежды по образцу одежду эскимосов-нетчилли, вывезенной мною из экспедиции на «Йоа». Шили день и ночь. Толстые и тонкие анораки, толстенные и легкие штаны, зимние чулки и летние чулки. Кроме того, сшили дюжину совсем легких спальных мешков, которыми я предполагал пользоваться как внутренними в больших толстых мешках, если морозы приударят по-настоящему. Все было готово, но только в самый последний момент. Наружные мешки шились у скорняка Бранда в Бергене и были так великолепны и по своему материалу, и по шитью, что никто на свете не мог бы сшить их лучше. Образцовая работа! Чтобы сберечь эти мешки, мы сделали на них чехлы из легчайшей непроницаемой материи. Они были сделаны значительно длиннее спальных мешков. Их легко было завязывать сверху, как всякий обыкновенный мешок, что предохраняло спальные мешки от проникновения в них снега во время дневных переходов. Таким образом, мы были всегда избавлены от несносного забивавшегося всюду снега. Мы особенно заботились о том, чтобы мешки наши шились из меха самого лучшего сорта, и тщательно следили, чтобы тонкая шкура с брюха вырезалась. Я видел, как спальные мешки, сшитые из отличных оленьих шкур, портились в сравнительно короткий срок оттого, что в них были местами куски тонкой шкуры с брюха. Холод, конечно, легче проникает через этот тонкий мех, и в мешке образуется влага в виде инея от теплоты человеческого тела. Эти куски тонкого меха остаются влажными все время, пока человек находится в мешке, и поэтому в сравнительно короткий срок с них слезает волос. Влажность расползается дальше, как гниение в дереве, и поражает все больше окружающий мех, вследствие чего в один прекрасный день человек оказывается лежащим в облезшем и лысом спальном мешке. Надо быть чрезвычайно осторожным при выборе шкур. Для экономии шкур фабриканты спальных мешков из оленьего меха шьют их обычно ворсом к отверстию мешка. Это выгодно, конечно, потому что больше соответствует форме шкуры. Но это невыгодно для того, кто будет пользоваться мешком. И без того уже трудно забираться в спальный мешок, который шьется так, что в него едва-едва можно влезть. А если еще лезть в мешок против ворса, то попасть в него вдвое труднее. Я велел шить все мешки одноместными, со шнуровкой вокруг шеи. Конечно, это не всем нравилось, о чем я и расскажу потом. Верхняя часть такого толстого спального мешка шилась из более тонкого оленьего меха, чтобы можно было плотнее затягивать его вокруг шеи. Толстый мех нельзя так хорошо стянуть и завязать плотно вокруг шеи, как тонкий.

Наше одеяние для более высокой температуры состояло из плотного шерстяного нижнего белья и костюма, сшитого из непроницаемой для ветра материи барбери. Такое нижнее белье я специально заказал для этого случая, сам следил за изготовлением материала и знал поэтому, что он был из чистой шерсти. Одежда, непроницаемая для ветра, изготовлялась из двух различных сортов материи – барбери и обыкновенной зеленой материи, употребляемой у нас зимой. Для санных путешествий, где нужно экономить на весе и работать в просторной, удобной одежде, я решительно рекомендую барбери. Она необыкновенно легка, крепка и совершенно не пропускает ветра. Для тяжелой работы я предпочитаю зеленую материю. Она тоже хорошо предохраняет от ветра, но не так легка, более громоздка и менее удобна во время продолжительных переходов. Наша одежда из материи барбери была сшита в виде анорака и штанов, и то и другое очень просторное. Вторая шилась в виде штанов и куртки с капюшоном.

Варежки были у нас самые обыкновенные, какие можно купить в каждом магазине. Других нам не нужно было ни на нашей зимней стоянке, ни поблизости от нее. Поверх варежек мы надевали чехлы из непроницаемой для ветра материи, чтобы варежки не снашивать слишком быстро. Ведь варежки эти не очень прочны, но зато хороши и теплы. Кроме этих у нас было 10 пар обыкновенных варежек для прогулок – варежек glacе. Они были куплены в одном перчаточном магазине в Кристиании и буквально не знали износа. Я пользовался своими от «Фрамхейма» до полюса и обратно к дому и потом во время плавания до Тасмании. Подкладка, конечно, разорвалась в некоторых местах, но швы на варежках оставались в таком же виде, как в тот день, когда я купил эти варежки. Если принять во внимание, что я все время шел на лыжах и пользовался двумя палками, то легко понять, что варежки были крепкие. Кроме того, у нас был еще запас перчаток. Странное дело, некоторые из нас находили их очень хорошими, я же сам никогда не мог их носить. У меня просто отмерзали пальцы.

Однако же обувь самое важное из всего! Ведь нога – наиболее уязвимое место, и защитить их труднее всего. За руками можно следить. Если они замерзли, то сейчас же, похлопав ими, их можно согреть. Не то с ногами. Их обувают поутру, а это занятие настолько кропотливое, что обычно разуваешься только по вечерам, когда нужно ложиться спать. Значит, в течение дня ног не видно. Надо всецело полагаться на ощущение. Однако ощущение в данном случае может сыграть с вами плохую шутку. Сколько раз случалось, что люди отмораживали себе ноги, даже не зная этого. Знай они это, тогда они никоим образом не дали бы делу зайти так далеко. Объясняется это тем, что ощущение в данном случае – весьма плохой указатель. Ноги теряют чувствительность. Конечно, есть промежуточная стадия, когда холод щиплет пальцы на ногах. Это ощущение пробуют устранить, постукивая ногами. Вот здесь-то и наступает самый критический момент. Момент неустойчивого равновесия. Чаще всего все обходится благополучно; тепло возвращается, то есть снова восстанавливается правильное кровообращение. Но случается иногда, что у некоторых чувствительность пропадает совершенно в тот самый момент, когда они начинают стучать ногами. Надо быть стреляным волком, чтобы понять, что тут случилось. Ведь многие делают вывод, что раз больше нет неприятного жгучего ощущения, значит, все в порядке. И только вечером, рассматривая ногу, обнаруживают по ее особому сальному виду, что она отморожена. Такое происшествие может погубить наилучше подготовленное предприятие, а потому с ногами следует быть до смешного осторожным.

Обычно если человек носит исключительно мягкую обувь, то риск отморожения гораздо меньше, чем если человек принужден носить твердую обувь. В мягкой обуви ноге, конечно, легче двигаться, и она дольше сохраняет теплоту. Но если приходится идти на лыжах, пользуясь ими в полной мере, то необходимо иметь хотя бы твердую подошву, чтобы на ней держалось крепление. Что пользы в хорошем креплении, если им нельзя пользоваться надлежащим образом! Я считаю, что во время такого продолжительного путешествия, какое предстояло нам, нужно, чтобы лыжи сидели на ногах совершенно плотно. Ничто не утомляет меня так, как плохое крепление, когда нога хлябает в ремнях. Мне нужно, чтобы лыжи составляли со мной одно целое и чтобы я все время чувствовал себя господином положения. Я перепробовал разные системы, всегда опасаясь жесткого крепления в мороз. Но все эти системы без исключения, в конце концов – ужасная гадость. На этот раз я решил попробовать комбинацию твердой и мягкой обуви, чтобы применить великолепное крепление Витфельда-Хейера-Эллефсена. Но это было нелегко. Столь необходимая нам твердая нижняя часть обуви из всего нашего снаряжения, несомненно, больше всего заставила меня ломать себе голову, а позднее во время самой экспедиции доставляла нам больше всего работы. Под конец нам удалось разрешить задачу. Я обратился к самому известному в городе фабриканту спортивной обуви и объяснил ему, в чем состоит наше затруднение. К счастью, в нем я встретил человека, который, видимо, интересовался этим вопросом. Мы сошлись на том, что он попробует сшить пару сапог по образцу беговых сапог для лыж. Подошва будет толстой и твердой – мы ведь должны были быть готовы к тому, что нам придется пользоваться шипами для льда, – но верх по возможности мягким. Чтобы обойтись без кожи, так как она чаще всего легко трескается от мороза, становясь жесткой, фабрикант решил взять для верха комбинацию из кожи и тонкого брезента – кожа у самой подошвы, а брезент в остальных частях. Мерка была снята с моей ноги, которая в двух парах толстых чулок из оленьего меха не является, конечно, детской ножкой. Таких сапог было заказано 10 пар. Отлично помню тот момент, когда я увидел эти сапоги в цивилизованной Кристиании. Они стояли на выставке в витрине магазина обуви – я нарочно сделал крюк, чтобы не встречаться на людях с такими чудовищами! Ведь мы все немного тщеславны и не любим, чтобы на наши слабости проливали яркий свет. Если я когда-нибудь и связывал мысль о «стройной ножке» со своей особой, то уверяю вас, что в тот день, когда я прошел мимо витрины сапожника и увидел собственные сапоги, последние остатки тщеславия умерли в моей душе! Я никогда больше не ходил этой дорогой, пока не узнал, что выставка закончилась. Одно верно – сапоги эти были прекрасной работы. Позднее мы узнаем, какой переделке должны были подвергнуться эти сапоги, пока, наконец, они не стали таких размеров, какие нам были нужны. Дело в том, что сапоги-великаны оказались все-таки… слишком малы.

Из остального снаряжения я упомяну наши замечательные примусы – кухонные аппараты. Все они с комплектом запасных частей были куплены в Стокгольме. В качестве аппарата для варки пищи во время санного похода примус вытеснил все остальные. Он дает много жару, потребляет мало керосина и не требует никаких хлопот. Таковы преимущества примуса, преимущества, которые везде должны играть большую роль, а особенно при продолжительном санном путешествии. С этим аппаратом никогда не бывает никаких недоразумений. Он доведен до возможного совершенства.

Мы взяли с собой пять походных кухонь Нансена. Они лучше всяких других приборов используют весь жар. Одно лишь возражение у меня есть против них: они занимают много места. Мы пользовались ими во время своих поездок для устройства складов, но, к сожалению, должны были отказаться от них при путешествии на юг. Нас тогда в палатке было не так много, а место было так ограничено, что я не решился рискнуть ими воспользоваться. При достаточном пространстве эти походные кухни, по-моему, идеальны.

Мы взяли с собой 10 пар канадских лыж и 100 собачьих сбруй по образцу аляскинских эскимосов. Эскимосы на Аляске запрягают своих собак в сани цугом. Вся сила тяги располагается тогда по прямой от саней, и это, без сомнения, лучший способ использования силы. Я решил пользоваться на барьере таким же способом езды. Я достигал этим не только лучшего использования силы, но и получал громадное преимущество в том, что собаки проходили через трещины поодиночке, отчего опасность провалиться значительно уменьшалась. Тяга в аляскинской упряжи менее утомительна, чем тяга в гренландской, так как в аляскинской упряжи есть узкий подбитый ошейник, надевающийся через голову животного, отчего главная тяжесть ложится на плечевую кость животного, тогда как гренландская упряжь давит на грудь. Ссадины, обычные при гренландской сбруе, при этой почти избегаются. Вся упряжь шилась в мастерских морского ведомства. И теперь еще, после долгого употребления при тяжелой работе, она осталась все такой же хорошей; лучшей похвалы нельзя и придумать.

Из инструментов и аппаратов для санных поездок мы повезли с собой два секстана, три искусственных горизонта, из них два зеркальных с темным стеклом и один ртутный, а также четыре спиртовых компаса, изготовленных в Кристиании, – превосходные маленькие компасы, но, к сожалению, негодные к употреблению во время сильных морозов, то есть при понижении температуры ниже 40 °C, так как тогда жидкость замерзала. Я заранее обратил на это внимание фабриканта и просил его взять как можно более чистый спирт. Не знаю, каково было его намерение, но только взятый им спирт был чрезвычайно слабый. Лучшим доказательством этого служит то обстоятельство, что жидкость в наших компасах замерзала раньше, чем водка в бутылках. Конечно, это доставило нам много неприятностей. Кроме этих инструментов у нас был небольшой обыкновенный карманный компас, два бинокля, Цейса и Герца, и снежные очки доктора Шанца. У нас были разных сортов стекла, так что мы могли их менять, когда нам надоедал цвет. Сам я в течение всего времени пребывания на ледяном барьере пользовался парой обыкновенных очков со стеклами, слегка окрашенными в желтый цвет. Они с помощью какого-то химического процесса были изготовлены таким образом, что уничтожали вредные цвета солнечных лучей. Насколько хороши эти очки, можно заключить из того, что я ни разу за весь поход не страдал снежной слепотой, хотя очки мои были совершенно открыты и позволяли свету проникать всюду. Некоторые могут, пожалуй, подумать, что я меньше других подвержен этой болезни, но я по личному опыту знаю, что это не так. Много раз раньше я сильно страдал от снежной слепоты.

Два фотографических аппарата, термометр для измерения температуры воздуха, два анероидных барометра со шкалой давления для высоты до 5 тысяч метров и два гипсометра. Гипсометр – это прибор с точно нанесенными делениями, с помощью которого можно определять положение данного пункта и тем самым его высоту над уровнем моря. Способ употребления и надежен, и прост.

Медицинское снаряжение для санных поездок было подарено нам одной лондонской фирмой. Способ упаковки говорит без слов о качестве всего. Ни одного пятнышка ржавчины на иглах, ножницах, скальпелях и т. п., хотя все это подвергалось большой сырости. Наше собственное снаряжение, купленное в Кристиании и по уверениям продавца упакованное необычайно хорошо, так пострадало за короткий срок, что было совершенно испорчено.

Следует оказать несколько слов и о провианте для санных поездок. О пеммикане я говорил уже раньше. Я никогда не считал нужным брать с собой в санное путешествие целую бакалейную лавку. Что-нибудь простое и питательное – и баста. Богатое и разнообразное меню предназначается для людей, которым нечего делать. Кроме пеммикана у нас были печенье, молочная мука и шоколад. Печенье было подарком одной норвежской фабрики; к чести ее надо сказать, оно было приготовлено специально для нас. Это было овсяное печенье, чрезвычайно питательное, сладковатое на вкус и содержащее сухое молоко. Кроме того, оно было замечательно вкусным и благодаря добросовестной упаковке оставалось свежим и хрустящим все время. Печенье составляло большую часть нашего ежедневного провианта и, без сомнения, в высшей степени содействовало достижению хорошего результата.

Молочная мука у нас сравнительно новый продукт, который, однако, стоит внимания. Ее нам доставили с Йерена. Ни тепло, ни мороз, ни сухая погода, ни сырость не вредят этому продукту. Большие запасы такой молочной муки сохранялись у нас в небольших, тонких полотняных мешочках при всякой погоде. Мука оставалась одинаково хорошей как в первый, так и в последний день. Кроме того, у нас было сухое молоко от одной фирмы в Висконсине. Молоко было смешано с солодом и сахаром и, на мой вкус, было замечательным. И оно тоже хорошо сохранялось все время. Шоколад был от всемирно известной фирмы и оказался выше всяких похвал. Вся партия его была для нас весьма желанным и ценным подарком.

На юг

Шел май месяц 1910 года.

Был он прекрасен, как может быть прекрасен только весенний месяц в Норвегии – чудесная сказочная картина из зелени и цветов. К сожалению, у нас было очень мало времени любоваться всем этим окружающим нас великолепием. Наш лозунг был: «Прочь, прочь, прочь от красоты как можно скорее!»

С начала месяца «Фрам» стоял на бочках у стен старого Акерсхюса. Он вышел с Хортенской верфи заново выкрашенный и красивый. От него просто распространялось сияние во все стороны. При взгляде на «Фрам» в голову невольно приходила мысль о праздничной прогулке по морю или увеселительном плавании. Но этим все и ограничивалось. Уже на следующий день после прихода на палубе судна разыгрывались самые будничные сцены, какие только можно себе представить. Началась погрузка.

Из подвалов Исторического музея[8 - Здесь было устроено хранилище для грузов «Фрама». – Примеч. перев.] длинной, непрерывной вереницей потянулись ящики с провиантом в просторные трюмы «Фрама», где лейтенант Нильсен с тремя северянами были готовы к их приему. Прием этот протекал не так уж просто. Наоборот, он был весьма торжественен. Недостаточно было знать, что все ящики на судне; задача заключалась в том, чтобы помнить, куда поставлен каждый ящик, а кроме того, укладывать ящики таким образом, чтобы в будущем было легко до каждого добраться. Это трудная работа, и она не становилась легче оттого, что нужно было принимать во внимание многочисленные люки, ведущие в нижний трюм, где стояли огромные баки с керосином. Все эти люки должны были быть доступными, иначе мы были бы лишены возможности перекачивать нефть в машинное отделение.

Но Нильсен и его помощники блестяще справились со своей задачей. Из многих сотен ящиков ни один не затерялся; не было ни одного, уложенного так, чтобы его нельзя было быстро извлечь.

Одновременно с провиантом мы грузили на судно и остальное снаряжение. Участники экспедиции деятельно заботились об этом, каждый по своей части. А дело шло не о пустяках. Сколько ни ломай себе голову заранее, все равно явятся новые потребности, пока не отдашь швартовов и не выйдешь в море, положив всему конец. Между тем наступал июнь месяц, и время нашего ухода быстро приближалось.

Третьего июня утром «Фрам» покинул Кристианию. Пока целью его плавания был только берег Буннефьорда, где стоял в саду наш зимовочный дом. Мы должны были погрузить его уже совсем готовым. Творцом этого крепкого строения был наш славный плотник и столяр Йерген Стубберуд. Теперь дом был быстро разобран, и каждая доска и бревно тщательно перемечены. На борт судна приходилось грузить внушительную кучу материалов, а там и без того уже было тесновато. Большая часть груза была сложена под баком; остальное – в рабочем помещении.