Школа. Никому не говори. Том 2

Что будет, когда она явится на танцпол? Запуганное воображение рисовало жуткие сцены публичного унижения, насмешек, побоев, после которых точно из дома со стыда не сможешь выйти. Хорошо Рашель умничать – она же самая-самая в классе! Все хотят быть рядом, и Тимон – в первых рядах! А у Любы едва появился Сэро, и то его Камилла отобрала!

– Я неудачный собеседник обсуждать парней и замужество, Аня. Это к другим. Давай о книгах поговорим. Что сейчас читаешь?

– Ничего не читаю вообще. Что по литературе задают, и то в кратком содержании. Мне книги зачем? Я на юриста поступать собралась, а не на филолога.

– Ясно. Тогда имей в виду, что Имир очень много читает, если уж он тебе приглянулся.

– Ибрагимов что ли?! – Рашель выпучила глаза.

– Ну да. В школе ещё один Имир есть?

– Нет… Имя редкое! А ты откуда знаешь?

– В библиотеках часто его вижу. И в городской, и в районной. Сидит один, постоянно читает или пишет. Увлекается, поверь, совсем не глянцем! Книг много на дом берёт!

– То есть с ним в библиотеке можно познакомиться? – уцепилась за шанс прыткая Аня.

– Не думаю. Он всегда сидит один. Видела, как к нему пытались подкатить, но он и шанса не дал. Даже сесть рядом не разрешил! Но можешь попытаться… Вдруг понравишься.

Люба лгала, сочиняя на ходу, лишь бы задеть Рашель. Ей нравилось, как у собеседницы вытянулось от удивления лицо. «Так тебе и надо! Нечего было меня гадкими вопросиками про дискотеки цеплять!»

– Ничего себе, сколько ты знаешь! А говорила, что за братьями не наблюдаешь!

– Не наблюдаю! Всего лишь в читальных залах часто сижу! – шустро выкрутилась Люба, поняв, что попалась с поличным.

– А имя откуда знаешь?

– Ну здрасьте, Аня!.. Его химичка на спаренном уроке позвала, и Валентина – когда разбиралась из-за оценки. Я запомнила. А ты с Камиллой всё наблюдаешь, а имя до сих пор не выяснила. С твоими-то знакомствами!

Поспелова не заметила, как стала ехидной и злой. Аня удручённо недоумевала, как тихая неулыбчивая молчаливая Люба умеет превратиться махом в кусачую стерву.

– Кстати, ответь на вопрос! Вас с Камиллой не смущает, что Ибрагимовы – цыгане?

– Нет. Почему должно?

– Они же чужие!

– И?!.. Они хоть раз попрошайничали или по-свински себя вели?.. Братья не хулиганы, не последние двоечники, хорошо одеты, не обижают никого, учатся. Имир на Доске почёта висит сколько лет! Их уважают! Это хорошие люди!

Люба опустила глаза. Если б слышала Александра Григорьевна, и Рашель была б её дочерью, то Аньке без промедления бы прилетела жёсткая пощёчина.

– То есть ты бы вышла замуж за цыгана?

– За перспективного, умного, образованного и воспитанного – да. Вопрос не в нации, Люба! Вопрос в начинке! Что из себя человек представляет. Личность! Репутация, возможности, цели!

– Ясно.

– А ты бы не вышла?

– Нет. Ни за что!

– Не любишь другие национальности?

Опасный вопрос. Если болтливая Рашель растрындит в школе позицию тихони, то Поспеловой могут кости переломать.

– Не хочу масть портить! Все в нашем роду со светлыми волосами и глазами. И у моих детей будет так же! Моя позиция касается мужчин всех, без исключения, национальностей! – ушла от прямого ответа Люба в надежде, что Рашель эти пояснения устроят.

– Намеренно выберешь вместо воспитанного умного щедрого брюнета Максима, что будет любить, на руках носить и семью обеспечивать, бездельника Петьку, с утра до ночи жрущего семечки и зарабатывающего три копейки, лишь потому, что он светловолосый?!..

– Да, – нехотя ответила Поспелова, покраснев до кончиков ушей из-за абсурдности своего положения.

Рашель странно покосилась на собеседницу, но ничего не ответила. Дальше они шли молча.

***

С первых школьных лет Люба с удовольствием после учёбы и в выходные бегала к маме на работу через всю станицу.

Поспеловы жили в нескольких кварталах от центра, неподалёку от реки. Ж/д станция стояла на окраине города, рядом с автовокзалом, элеватором и хлебозаводом.

Девочке не лень было топать пару часов, чтобы насладиться рокотом поездов, понюхать запах мазута, посидеть на громоздких скамьях с изогнутой спинкой в пустом зале ожидания, глазея на своды высокого мрачного потолка.

Местная ж/д станция – одноэтажное старое советское здание, украшенное мозаикой. Вокруг – частные жилые дома. Благодаря им по территории вокзала разгуливали не только хозяйские коты да собаки, но и куры, стаи гусей с индюками да несколько коз.

Зал ожидания и пассажирская касса размещались со стороны ж/д путей. С лицевой стороны вход вёл в помещения начальника, товарную кассу, где трудились Александра Григорьевна и её сменная коллега Антонина (с коллегой Антониной Поспелова замечательно враждовала, как и с большей частью других станционников), и крошечную комнату отдыха.

Любе нравилось гулять по железной дороге. Особенно по путям вглубь, подальше от касс, оставив позади диспетчерскую и другие рабочие помещения.

Через метров сто от ж/д станции вдоль путей ютились домики на два хозяина, в которых преимущественно жили железнодорожники. Низенькие строения утопали в тени тополей и клёнов, сияли побелёнными стенами, прятали в густых высоких кустарниках тайны дворов. Пахло едой, хозяйством, животиной, покоем и устоявшейся стабильностью станичных семей.

Когда жилая зона у путей кончалась, перед девочкой выплывала территория запустения. В колосившейся сорной траве спали брошенные остовы грузовиков, ржавых автобусов, прятались вагоны без колес. Возвышались над деревьями мрачные склады и ангары – тёмные, пугающие, нелюдимые, с огромными ржавыми решётками и увесистыми замками на цепях.

Зайдя за ангары, оказываешься в тупике, накрытом чёрной тенью деревьев и хозпостроек. Скрипели от ветра тяжёлые двери, звякали ржавые массивные цепи. Казалось, это не мир людей, а потустороннее закулисье, где водится любящая темноту да забвение нежить.

Люба, приходя, ощущала здесь себя одинокой странницей, брошенной миром на произвол судьбы. Девочка присаживалась на бетонный блок, размышляла или следила за стаей бродячих собак, гонявшей ворон. Мимо громыхали поезда.

Школьница не догадывалась, не замечала, что место принадлежит не только ей одной, – сколько раз её, разговаривавшую вслух, обнаруживал здесь Имир и внимательно, тихо наблюдал.

Папу на работе можно было поймать только во время обеда. Он всегда находился высоко, в кабине подъёмного крана. Люба встречалась с отцом дома, когда его велосипед, гружённый авоськой с ароматными булочками и свежим хлебом с хлебозавода, стукался о скрипевшую калитку.

Мама трудилась в здании и редко выходила даже по служебным делам. В стене между товарной и пассажирской кассами имелось маленькое слуховое окно, через которое работники по надобности общались и передавали документы. Раньше помещение отапливалось чёрной голландской печкой, но нынче она служила элементом интерьера. Станцию грели чугунные батареи.

Люба заходила к матери в кабинет как в дом родной. Пахло чернилами, стучали счёты, шелестела бумага. Мир цифр, поездов, накладных и мазута. Этому миру принадлежали родители, поэтому девочка любила его безусловно.

***

Когда поздним вечером Александра Григорьевна закрывала кассу, Люба всё ещё переживала из-за слов Ани Рашель. В голове не переставая зудела фраза: «Если не ходишь на дискотеки, как с мальчиком-то познакомишься?.. Тебя ж никто не видит и не слышит, никто не знает!»

В груди болезненно заныло. Ибрагимовы и Паша в «Торнадо» тусовались всем девочкам на радость!