Дети Луны

Сомнительный случай

Алексея Ефремовича я лечил от алкоголизма. Это был один из самых лучших моих пациентов, потому что в отличие от других алкоголиков он действительно хотел вылечиться, а потому не думал, что он – самый умный, а делал четко все, что я ему говорю. Как всегда бывает в таких случаях, больной быстро пошел на поправку. Кто скажет мне, что от алкоголизма не выздоравливают, скажет ерунду: выздоравливают, и еще как! Ремиссия 20–25 лет – это вам мало? Это ли не выздоровление! Но это я отвлекся – меня очень интересуют проблемы лечения алкоголизма.

Ремиссия у Алексея Ефремовича была, конечно, не 25 лет (впрочем, думаю, что и 25 будет), но четыре года, а это тоже очень неплохо, ведь алкоголик, не пьющий четыре года, – уже, можно сказать, не алкоголик. И вдруг звонит мне жена Алексея Ефремовича Наташа: «Рушель, срочно приезжайте! У Леши снова началось!».

Сказать, что я испугался, – это ничего не сказать! Я был абсолютно уверен, что Алексей Ефремович больше не запьет, но если он и сорвался, почему Наташа впала в такую панику? Алексей Ефремович не подшит, срыв – это, конечно, очень неприятно, но не смертельно же! В общем, по дороге к дому своего пациента я мучился множеством вопросов.

А дома у Алексея Ефремовича я застал обстановку, которая меня чрезвычайно удивила: совершенно трезвого Алексея Ефремовича, причем не то, чтобы вчера протрезвевшего, а не пьющего свои четыре года – я же вижу по человеку, когда он пил в последний раз, особенно если этот человек – мой пациент; и Наташу, которая с трудом сдерживается, чтобы не сорваться на истерику.

Оказалось, что Наташу так сильно напугали истории, которые уже в течение недели рассказывает ей по утрам Алексей Ефремович. Точнее, рассказы Алексея Ефремовича – это даже не истории с конкретным сюжетом, а череда странных образов: рыцари в полном боевом облачении, сошедшиеся в поединке, валяющийся на дороге пробитый шлем, средневековые красавицы в платьях со шлейфами – в общем, сплошные сцены из рыцарских времен, только почему-то у некоторых красавиц за спиной полупрозрачные крылья. Бедная Наташа решила, что у ее мужа белая горячка, приступы которой происходят по ночам, а по утрам он их рассказывает ей, будучи не в состоянии отличить сны от реальности.

Я успокоил Наташу: белая горячка проявляет себя абсолютно иначе и ничего общего с видениями Алексея Ефремовича не имеет. Более того, через четыре года абсолютной трезвости приступа белой горячки просто не может быть, а за то, что Алексей Ефремович не пил, я был готов поручиться собственной профессиональной репутацией.

Наташа успокоилась, а вот я – нет: непонятно, что же происходит с моим пациентом! Долгий разговор с Алексеем Ефремовичем убедил меня, что тот психически абсолютно здоров – уже легче, а то мало ли недугов существует на свете, кроме белой горячки. Однако рыцарями и девицами с крыльями Алексей Ефремович буквально очарован, и мне показалось, что сцены, столь ярко рисующиеся его сознанием, – не только плод его воображения.

Для того чтобы разобраться в ситуации, я решил провести некоторое время с этой семьей – каждый психотерапевт должен разбираться в тех условиях, в которых живет его пациент, знать его близких, наблюдать его, так сказать, в неформальной обстановке.

Это-то наблюдение и открыло мне тайну рыцарей и крылатых дам. Ночью я проснулся от звука закрывающейся двери, мгновенно оделся и выбежал на лестничную площадку. Я успел заметить Алексея Ефремовича, выходящего из парадной, и бросился за ним. К этому времени у меня уже был накоплен вполне солидный опыт работы с сомнамбулами, поэтому окликнуть Алексея Ефремовича мне даже в голову не пришло. Я тихонечко, но не прячась, пошел за ним.

Июньские ночи – светлые, и в Шуваловском парке, куда привел меня мой пациент, я смог наблюдать преинтреснейшую сцену: два рыцаря, закованные в серебрящиеся доспехи, скрестили копья в смертельном поединке. Все было так красиво и так загадочно, что до меня отнюдь не сразу дошло, что поединок этот – не смертельный, что все это – не более, чем игра, а Алексей Ефремович, вытянув руки, движется к сражающимся, и никто на него не обращает внимания. Так можно и под коня угодить, конь-то у них настоящий! Я бросился к своему пациенту, мягко, но твердо взял за руку и развернул по направлению к дому.

Наутро я рассказал Алексею Ефремовичу и Наташе о нашем ночном приключении, о котором Алексей Ефремович, конечно же, ничего не помнил, ведь он бродил во сне. И Наташа поведала нам, что в Шуваловском парке ночью собираются ролевики и реконструкторы, которые там готовятся к большому летнему выезду. Среди них есть и средневековые ирландские рыцари, и кельтские девы, и эльфы, и орки, и еще Бог знает кто. Именно их игры и наблюдал в сомнамбулическом состоянии Алексей Ефремович.

Эта история имеет неожиданный финал. Потрясенный тем, что зафиксировал его спящий мозг, Алексей Ефремович стал частенько наведываться в Шуваловский парк уже абсолютно сознательно, а потом поехал на больший выезд ролевиков и реконструкторов. Теперь реконструкторство стало его хобби: Алексей Ефремович избрал для себя роль странствующего по дорогам Ирландии лекаря. Он разобрался в том, как должен быть одет и как должен выглядеть средневековый странствующий лекарь, а теперь изучает традиционные кельтские лекарства, и я с удовольствием ему в этом способствую.

Бяка

В маленький город Торопец, что в Тверской губернии, привела меня не работа, как это бывает чаще всего, а личный интерес, тоже, впрочем, связанный с работой: один мой пациент, который периодически обращается ко мне по самым разным поводам, рассказывал, что в этом городе живет замечательная колдунья, к которой за помощью приходят самые разные люди, и она всем помогает. Я, понятное дело, интересуюсь традиционными народными знаниями, поэтому к бабе Насте Дикаревой не съездить мне показалось глупостью. Возможно, когда-нибудь я расскажу вам о Насте Дикарихе (как ее в народе величают), сейчас же речь пойдет об одном забавном приключении, случившемся со мной еще до встречи с торопецкой колдуньей.

В Торопец я приехал далеко за полночь и пошел пешком в гостиницу – автобусы в это время, само собой, не ходили, а номера, по которому можно вызвать такси, я не знал. Ночь была дивная – теплая, лунная, и в свете луны очаровательный городок мне показался сказочным.

Не нарушала общее ощущение сказочности и тоненькая невысокая девочка в светлой ночной сорочке, идущая прямо на меня и не сводящая с меня широко открытых глаз. За собой девочка вела на ремешке белую козочку. Кажется, что-то такое было у братьев Гримм? Сказка про трех сестричек, Одноглазку, Двуглазку и Трехглазку, и козочка как раз принадлежала Двуглазке, а у девочки, что сейчас идет мне навстречу, слава Богу, два глаза.

Что это я размечтался, ведь передо мной спящий ребенок! Вы уже, конечно, догадались, что я встретил девочку-сомнамбулу? Я тоже догадался практически сразу. Но что в такой ситуации делать? Оставить ребенка идти своей дорогой я не мог – мало ли куда она забредет; отвести ее домой не мог тоже – я понятия не имел, где девочка живет; будить мне ее очень не хотелось – боялся напугать. Не вести же ее в гостиницу! А впрочем, почему бы и нет? Ведь дежурная в гостинице наверняка знает, откуда малышка (девочке на вид было лет десять): Торопец – город маленький, здесь все так или иначе друг друга знают. Я бережно взял девочку за руку, и мы все втроем – я, девочка и коза – побрели в гостиницу.

Мое предположение оказалось верным: дежурная узнала девочку, узнала она и козу – обе они в последние дни находились в центре внимания всего города.

Здесь надо сказать, что торопчане гордятся своим интересом к жизни друг друга, намного превышающим интерес к тому, что происходит в стране и мире. Как говорят, торопчане и революции не заметили, потому как им важно не то, что революция произошла, а то, что Ванька от Маньки ушел, или, может быть, Манька от Ваньки. И скандал в семействе Доротиных привлек едва ли не всех горожан, потому что прежде скандальностью это семейство не отличалось.

Доротины, Алевтина Федоровна и Николай Егорович, и их дети, Митя и Даша, почитаются в Торопце как интеллигенция: Алевтина Федоровна в Доме культуры ведет кружок фотографии, а Николай Егорович фельдшером в больнице служит. Митя с отличием закончил школу и теперь учится в Твери, а Даша – еще маленькая, ее и ее козочку мы вместе с дежурной ведем домой, а по дороге я слушаю про Доротиных. И скандалы в этом интеллигентном семействе – редкость, можно даже сказать, что совсем у них не бывает скандалов.

Дело в том, что Алевтина Федоровна решила продать козу Бяку – характер у козы вредный, а ни времени, ни сил доить да косить нет. Николай же Егорович был категорически против продажи Бяки, считая ее презабавным животным (не он же ее доил), Мити на момент ссоры в Торопце не было, а маленькая Даша была целиком и полностью на стороне папы: девочка очень привязалась к козе, да и Бяка являла чудеса разумности и преданности, общаясь с ребенком.

Алевтина Федоровна настояла на своем, и в пятницу Бяке суждено было бы идти на ярмарку, если бы в четверг она не пропала вместе с Дашей. Весь город во главе со спасателями искал девочку и ее козу. Впрочем, нашлись они быстро – в пятницу вечером, когда ярмарка закончилась, проголодавшаяся Даша вместе со своей рогатой подружкой вернулась домой. Девочку как следует отругали и накормили, и Бяку оставили дома до следующей пятницы, когда должна быть очередная ярмарка.

Бедная Даша настолько сильно переживала из-за козы, что в сомнамбулическом состоянии отправилась неизвестно куда прятать Бяку от мамы. Мы с дежурной привели девочку домой и передали родителям. Дежурная побежала в гостиницу, а я, несмотря на внеурочное время, остался поговорить с Алевтиной Федоровной: я был уверен, что с Дашей все в порядке, потому что такие хождения в ее возрасте – дело естественное, но лучше бы не травмировать нежную психику впечатлительной девочки. В профессиональной психокоррекции Даша не нуждается, зато нуждается в самой обычной поддержке: не надо продавать Бяку. Даше в ее возрасте очень полезно самой научиться доить козу – это дисциплинирует, а косит сено для Бяки Николай Егорович или, когда приезжает в родные пенаты, Митя.

Алевтина Федоровна – женщина разумная, так что закончилось все ко всеобщему удовольствию: Даша научилась доить Бяку, у матери уменьшилось забот. Да и Бяка стала намного послушнее и оказалась вполне разумной козой, ведь Дашу она любит.

Свидетель обвинения

Я очень не люблю, когда в подобных историях оказываются задействованы дети, но иногда так получается, что природа сама защищает их от опасности и страха.

Меня пригласили в убойный отдел поговорить со свидетелем, помощь которого в охоте за маньяком-серийником была, по мнению следователей, незаменима. А свидетель, в свою очередь, нуждался в психологической коррекции, тоже по мнению следователя. В качестве психотерапевта я и должен был помочь и свидетелю и, соответственно, следствию.

Маньяк не оставлял никаких следов, кроме трупов девочек 12–14 лет. Девочек он не насиловал, он их душил, потом раздевал, умащивал тела ароматическим маслом с запахом кипариса, украшал цветами, а одежду забирал с собой. Три года каждый ноябрь в Петербурге находили тела погибших от его руки детей, девочек он убивал седьмого и двадцать восьмого ноября.

И вот произошло долгожданное чудо: двадцать восьмого ноября в милицию обратились родители Саши Подметновой, которой удалось спастись. Тринадцатилетняя Сашенька – молодец, она не впала в ступор от ужаса, когда глубокой ночью на нее напал воняющий кипарисом мужик, девочка сопротивлялась изо всех сил, кусалась и царапалась. На месте неосуществившегося преступления нашли волосы маньяка, которые Саша умудрилась вырвать. Впрочем, их находили и рядом с другими его жертвами, так что оставалось только поймать убийцу, а уж доказать его вину не составит труда.

Вы спросите, что тринадцатилетняя девочка делала ночью на улице одна, да еще не летом, а в отвратительную ноябрьскую погоду? Саша возвращалась из театра, и папа должен был встретить ее у метро, но они разошлись. Девочка решила пойти навстречу отцу, по дороге догадалась позвонить, тут-то, когда она нажимала кнопки, ее и схватили сзади за горло.

Саше удалось спастись, потому что ей повезло намного больше, чем другим девочкам, которых поймал этот подонок: когда он ее повалил на дорогу и начал душить, неизвестно откуда рядом с ними оказался Сашин одноклассник Витя Горов. Мальчик не стремился помочь своей знакомой, он просто шел, глядя перед собой, и даже не среагировал, когда взгляд его буквально прошелся по дикой сцене. Но не только жертва, но и маньяк увидел парня, он отпустил девочку и убежал. Саша вскочила и побежала домой, а на Витю, бессмысленно бредущего неведомо куда, наткнулся Сашин отец, который уже начал беспокоиться за дочь. Он-то и отвел мальчика домой, догадавшись, что тот – лунатик.

Так Витя, сам того не ведая, спас своей однокласснице жизнь, но маньяка надо было ловить, причем срочно, ведь впереди было двадцать восьмое ноября – день, когда три года подряд появлялась очередная жертва. Саша была слишком напугана – по ее словам составить фоторобот было невозможно. Оставалась надежда на Витю, но ведь Витя спал и, само собой, ничего не помнил.

Вот здесь-то я и понадобился в качестве психотерапевта. Витя видел маньяка, пусть и во сне, но я убежден: забывание не бывает полным. А раз так, надо вытащить из глубин подсознания увиденное. Это и предстояло мне сделать, и признаюсь, делать мне это очень не хотелось: я боялся, что это воспоминание станет для мальчика травмирующим. Но выхода нет: допустить еще одну смерть ни в коем случае нельзя.

Я стал работать с Витей и постепенно вытаскивать из его подсознания черты убийцы. И столкнулся с интереснейшим феноменом: мальчик очень четко описывал детали внешности преступника (под гипнозом, разумеется), но в его памяти все виденное сохранилось не как кошмар, а как мультипликационная картинка. С этим я встретился впервые и думаю, что таким образом мозг мальчика защитил себя, убрав ощущение ужаса.

Фоторобот составили и маньяка успели поймать, а мне пришлось еще какое-то время работать и с Сашей Подметновой, и с Витей Горовым, чтобы никогда в будущем произошедшее не вернулось к ним каким-нибудь непредвиденным образом.

Рекордсмен

Дети, точнее, подростки часто бывают лунатиками, и ничего в это нет страшного или необычного. Я в студенческие годы часто летом работал в пионерских лагерях в качестве детского психолога, и мне приходилось видеть там удивительнейшие вещи.

Зная, что детский сомнамбулизм – далеко не редкость, я взял за правило один раз за ночь обходить лагерь сам, а еще два раза убедил это делать дежурных воспитателей – мы же отвечаем за детей, а в состоянии сомнамбулизма ребенок может учудить все, что угодно, и нередко это бывает опасно как для него, так и для окружающих.

В один прекрасный августовский день, когда весь лагерь, кроме самых маленьких, был на соревнованиях по легкой атлетике (наш физрук Геннадий Алексеевич обожал именно этот вид спорта и устраивал соревнования чуть ни каждый день), а малыши со своими воспитателями отправились по ягоды, я шел на озеро, наслаждаясь тишиной и одиночеством – редкая радость в пионерском лагере. Но недолго я наслаждался: кто-то у самого забора в кустах давился рыданиями, и я, естественно, остановился.

Вытащил я из кустов захлебывающегося от горя двенадцатилетнего Вовку. Парнишка был в том возрасте, в котором плакать мальчикам стыдно, поэтому мне пришлось буквально притащить его к себе в кабинет, и здесь, где нас уж точно никто не увидит, клещами вытаскивать суть приключившейся трагедии.

Оказывается, Вовка не умеет прыгать в длину так, как это требуется (я абсолютно не помню, что там за нормативы для детей этого возраста), а Геннадий Алексеевич не верит, говорит, что Вовка ленится, а на самом деле умеет, и ему, Вовке, ничего не стоит подвести свой отряд из-за своей лени. Геннадий Алексеевич будто бы сам видел, как Вовка прыгал, но он все врет – не мог видеть, потому что Вовка не умеет так прыгать. А все ребята поверили Геннадию Алексеевичу, а не Вовке, и теперь думают, что он отряд из-за лени подводит.

Мальчика я успокоил, как мог, пообещав во всем разобраться, – ребята меня уважали и верили мне, – а сам отправился к Геннадию Алексеевичу, чтобы услышать более последовательный рассказ о происшедшем.

Физрук мне рассказал, что почему-то днем он никак не может заставить парня выполнить норматив по прыжкам в длину, хотя ночью сам превосходно видел, как Вовка тренировался и выдавал великолепные результаты, намного превосходящие нормативы. Меня поразила педагогическая компетентность моего собеседника: видеть, что ночью двенадцатилетний ребенок прыгает вместо того, чтобы спать, и не принять никаких мер! Геннадий Алексеевич же моего возмущения не понял – по его мнению, только так, не жалея себя, можно стать настоящим спортсменом.

Не знаю, может быть, физрук был и прав, – я никогда не изучал спортивную педагогику, но он не учел, что лагерь наш – не спортивный, а Вовка в профессиональные спортсмены не готовится. Поэтому я решил проконтролировать действия физрука, который как раз должен был обходить лагерь сегодня ночью. Я составил ему компанию, которой Геннадий Алексеевич только обрадовался – бродить по лагерю в одиночестве ему было не по душе. И, конечно, мы наткнулись на Вовку, который прыгал в длину.

Удивительно все-таки, что за педагоги встречались иногда в советское время, да и сейчас порой встречаются: ну как физрук мог не обратить внимания на механистичность движений мальчика! Вовка вел себя, как автомат, – он прыгал, вставал, возвращался назад и снова прыгал, точно заведенный. И этот ничего не выражающий взгляд! Неприятное зрелище, скажу я вам.

Мы дождались, когда мальчик поднимется на ноги после очередного прыжка, я взял его за руку и осторожно подвел к физруку. Только теперь Геннадий Алексеевич убедился, что Вовка спит на ходу. Вместе мы отвели мальчика в его палатку и уложили в кровать, а потом я еще полночи объяснял физруку, что такое сомнамбулизм, почему лунатиками чаще всего бывают подростки, и почему Вовка во сне мог прыгнуть так, как не мог наяву. Не все определяется физическими данными, есть еще психика: Вовка остро желал прыгать далеко, но был настолько не уверен в себе, что неуверенность сдерживала его. Во сне же разум спит, вот у мальчика и получалось прыгать так, как позволяли его данные.

На следующий день Геннадий Алексеевич публично перед всеми ребятами попросил прощения у Вовки за свои слова. А еще он сказал, что Вовка – настоящий спортсмен, потому что у него великолепная сила воли сочетается с отменными физическими данными. Парнишка так обрадовался, что наконец-то прыгнул на столько, сколько надо по нормативам, а потом и еще дальше. Может быть, зря я обвинил физрука в педагогической некомпетентности? Все люди иногда ошибаются…