Сердце Дьявола

...Озеро показалось неожиданно. Холодное, равнодушное – ни волн, ни ряби. На полном ходу наша машина миновала пустовавшую турбазу и помчалась по пыльной грунтовке к Кырк-Шайтану. В роще под ним, крутым, недоступным, мы поставили две четырехместные палатки и, не мешкая, начали готовиться к банкету по случаю успешного прибытия к месту назначения. Пока мы жгли дрова на угли, Сильвер считанными движениями ножа превратил безучастную овечку в дымящееся мясо. Но банкет удался не вполне – после первого же стакана и второй палочки шашлыка Сильвер всем нам показался излишне зловещим...

– У него глаза блестят, как у палача, занесшего топор, – шепнул мне Баламут, искоса рассматривая нашего Сусанина. – Ночью придется дежурить по очереди. А то ведь зарежет, собака...

4. Кофе в постель. – Предыстория. – Каменный мешок. – Кровь дьявола. – Пилюли Сильвера.

Но дежурить не пришлось – выпив сто пятьдесят граммов водки и съев пару палочек шашлыка, Сильвер с головой залез в спальный мешок и мгновенно заснул. Протез он положил под голову.

На следующее утро нас разбудил запах свежесваренного кофе. Выглянув из-под полы палатки, я увидел Сильвера, разливающего благоухающий напиток по нашим кружкам. "Отец родной... – подумал я, зевая от уха до уха. – Его бы в телевизионную рекламу... Усталая бригантина покачивается на волнах... Голубое небо, зеленое море, белые паруса, повисшие от безветрия. Затем камера наезжает, и мы видим Сильвера, пьющего кофе под вздернутой на рею белокурой красоткой. И слышим ублаготворенный голос за кадром: Старый пират предпочитает Маккону..."

Улыбнувшись видению, я вновь попытался отдаться Морфею. Но у костра забили алюминиевой миской о камень, и нам (со мной в палатке квартировал Баламут) пришлось подниматься.

Утро было росистым, зябким и кружка кофе, положенная на озябшую душу, пришлась весьма кстати.

– Ну, что, не зарезал я вас ночью? – спросил Сильвер, отечески улыбаясь. – Видел по вашим глазам, что опасаетесь меня. Ну и правильно, время сейчас такое, Шурик...

Слова "время сейчас такое, Шурик" заставили мои брови взметнуться. Так перед какой-нибудь гнусностью любил выражаться Хачик – бандит, с которым нам пришлось столкнуться в ходе одной из самых замечательных авантюр в нашей жизни. Но он и люди, знавшие его, были давно и безнадежно мертвы. Последним погиб в прошлом году Худосоков, некогда его ближайший подручный... Я въелся глазами в Сильвера, и на секунду мне показалось, что передо мной сидит именно Худосоков. Переведя глаза на Баламута, я понял, что и он заподозрил то же самое...

* * *

С Ленчиком Худосоковым мы впервые встретились в Приморском крае, на Шилинской шахте. Мы – это я, Чернов Евгений Евгеньевич, по прозвищу Черный, и мои однокашники по геологическому факультету – Бочкаренко Борис Иванович, по прозвищу Бельмондо (уж очень он похож на этого французского артиста) и Баламутов Николай Сергеевич, по прозвищу, естественно, Баламут. Позже к нам присоединилась некая яркая и неординарная личность – Юдолина Ольга Игоревна, моя нынешняя, так сказать, гражданская супруга. Расскажу о своих друзьях поподробнее – мне это всегда доставляет удовольствие; надеюсь, что вы, читатель, его со мной разделите.

* * *

Необязательный, незлобивый и добродушный Бочкаренко (170 см, 54 кг, самая что ни на есть Рыба) гордился своей внешней схожестью с Жаном-Полем Бельмондо. Отец у него был пехотным полковником, дотопавшим до Берлина. Борис рассказывал, что папаня всю войну не расставался с противотанковым ружьем и в часы затишья часто ходил с ним на передовую – при удачном выстреле зазевавшегося немца эффектно разрывало надвое. В семидесятые годы старший Бочкаренко работал военным консультантом в ЦК Компартии Таджикистана и в подарок на свадьбу от этой партии Борис получил просторную трехкомнатную квартиру.

По специализации Бочкаренко был гидрогеологом и скоро стал начальником с обширным кабинетом, премиленькой секретаршей и белой "Волгой". Но был им всего лишь года два, потом случился скандал с очередной секретаршей и лишь благодаря отцу Борис вылетел из своей гидрогеологической конторы относительно сухим.

Борис любил приходить ко мне в любое время суток с дюжиной шампанского или пачкой сигарет. Мы болтали до утра об особенностях женской психики, о японской поэзии, о Роберте Пене Уоррене и о многом другом. Как-то на Новый год я познакомил его с Людмилой, подругой одной из своих девушек и через полгода узаконил их брак своей свидетельской подписью.

Брак Бориса и Людмилы не был счастливым... И все потому, что упомянутый выше скандал с секретаршей не был случайностью – Борис был законченным бабником. Он легко заводил знакомства, почти никогда не влюблялся и более двух раз с одной женщиной встречался редко. И очень скоро возбуждавшие его стимулы "красивая", "очень красивая", "оригинальная", "страстная", "жена или подруга того-то" перестали действовать, и ему пришлось вырабатывать себе другие.

В 1977-1981 таким стимулом была национальность. Переспав с представительницами основных национальностей оплота социализма, он перешел к сексуальному освоению представительниц малых и, особенно, вымирающих народностей СССР. В конце 1981 года поставленная задача была в основных чертах выполнена, и взоры Бориса все чаще и чаще стали устремляться на географическую карту мира. Но по понятным причинам он был вынужден отложить на неопределенное будущее реализацию своих заграничных фантазий и заменить их реальными.

Новым стимулом стало место жительства. Постельные знакомства с представительницами Ленинграда, Вологды, Киева, Саратова, Архангельска, Астрахани, Тобола и Иркутска продолжалось вплоть до падения железного занавеса, чтобы в открытом обществе смениться (вы правильно угадали!) отложенными зарубежными фантазиями...

Борис не раз пробовал бороться со своей пагубной страстью. Он по-своему любил Людмилу, детей, ему нравилось приходить домой и даже делать что-нибудь по хозяйству. Но стоило ему узнать, что в соседний институт поступила на учебу шоколадная жительница далекого Буркина-Фасо, он нежно целовал жену в щеку и уезжал в городскую библиотеку выяснять, как по-буркинофасски будет: "Вы так прекрасны, мадемуазель! Давайте проведем этот незабываемый день вместе?"

Людмила пыталась что-то сделать, пару раз даже изменяла ему в воспитательных целях, но ничего не помогало. И она привыкла и стала дожидаться того счастливого времени, когда половые часы мужа достигнут половины шестого и навсегда остановятся. Но судьба ее вознаградила – после приключений в Приморье Бельмондо стал не только богатым, но и верным мужем... И оставался им вплоть до своей "гибели" от рук экстремистов. Прослышав о трагической смерти мужа, Людмила для приличия сделала матримониальную паузу, по истечение которой немедленно выскочила замуж. Не думавший безвременно погибать Борис, горевал недолго и вскоре судьба подкинула ему подарок в лице несравненных Вероники и ее матери Дианы Львовны.

* * *

Николай Сергеевич Баламутов, среднего роста, плотный, скуластый, смуглый, часто незаметный в общем стремлении событий Лев, любил выпить до, во время и после всего. Он пил утром, днем, вечером и ночью. Он пил до экзаменов и после них. Он пил, когда был здоров и пил, когда был болен. Но в ауте его никто не видел.

В свободное от учебы и выпивок время Коля занимался прыжками в воду, подводным плаванием, пописывал весьма неплохие стихи и любил Наталью Владимировну Ростову, переселившуюся в Душанбе из Балакова. Отец-казах по националистическим мотивам запретил ему сочетаться с ней законным браком, хотя сам был женат на русской. И Баламут напился уксусу. Папаша такого рода выпивку оценил и дал согласие на брак. Свидетелем на свадьбу Коля позвал меня.

Крутой поворот в Колиной биографии был связан с крутым поворотом дороги Пенджикент – Айни. На этом повороте его Газ-66 свалился в Зеравшан, всегда славившийся крутыми берегами. Во многих местах поломанного Баламутова выходила медсестра-разведенка. Прямо из больничной палаты он переехал к ней и двум ее сыновьям. Наташа в это время в очередной раз приходила в себя в Балаково. Не найдя там хоть какой-нибудь замены Коле, она вернулась в надежде склеить разбитые семейные горшки, но он скрылся от нее на дальнем разведочном участке. Потом, когда Коля разбогател и вылечился от своей пагубной страсти к спиртному, они сошлись вновь. Наташа, не выдержав ударов судьбы, к этому времени спилась вчистую, но Баламут ее вытащил. Но добро никогда не остается безнаказанным и после "смерти" Николая от рук экстремистов Наташа немедленно выскочила замуж за известного своим лицемерием проповедника. Но интересные мужчины недолго ходят холостыми (Николай, как и Бельмондо, не думал погибать) и Баламута пригрела крайне симпатичная девушка София...

* * *

Ольга Игоревна Юдолина – 168 см, 52 кг, Близнецы, синие, насмешливые глаза, светлые длинные волосы, умопомрачительная фигура, короче – очаровательная девушка во втором своем десятке. Родилась в богатой, но недружной семье постсоветского приватизатора, крайне честолюбива, два или три европейских языка, скрипка, фортепиано, гитара, черный пояс, решительный, если не жестокий нрав, и явная склонность к авантюрам. Молодых людей своего возраста и круга считает надутыми карьеристами и болванами. Мы встретились с ней на Шилинской шахте, на которой она искала принадлежавший ее папаше печатный станок, ясно какой, и в конце концов, судьба столкнула нас в постели. Иногда мне кажется, что Ольга любит меня, иногда, что я – лишь пылинка на ее длиннющих ресницах...

После завершения приключений на Шилинской шахте Юдолина, полная честолюбивых планов, переселилась в Англию и выскочила там замуж то ли за пэра, то ли за лорда с чудовищной родословной. Но потом, поняв, что ошиблась, вернулась ко мне... Сейчас она живет со мной, и потому живу я – Чернов Евгений Евгеньевич...

Сведения обо мне, имеющиеся у моих друзей, знакомых и врагов, слишком противоречивы даже в пределах каждого из перечисленных классов и потому изложу лишь непреложные факты: рост – 177см, вес – 85кг, родился аккурат между Рыбой и Овном (с точностью до секунды), инертен как в покое, так и движении, пять счастливых браков, мальчик от первого, девочки от последнего и Ольги, кандидат наук, четыре перелома, три наркоза, два привода и одна клиническая смерть, авантюрист по натуре, мечтатель по призванию, люблю Уоррена, Платонова, Камю, пельмени, поплакать в манишку, выпить с друзьями и вляпаться в какую-нибудь историю с непредсказуемым концом. В последние годы – графоман, пытающийся привить потенциальным читателям свои авантюрные склонности. И еще, ввиду своего физиологического свободолюбия и отвращения к всяческим правилам движения и предписывающим знакам, абсолютный автоненавистник.

Теперь немного о ключевых событиях двух прошлых лет, которые, собственно, и привели нас в Сердце дьявола.

С Ленчиком Худосоковым, как я уже говорил, мы впервые встретились в Приморском крае, на Шилинской шахте. Три года назад я подался в глухую приморскую тайгу, чтобы окончить там свое крайне неудачливое светское существование в покосившемся от времени охотничьем зимовье. Но мне не повезло – зимовье оказалось занятым останками некого Юдолина Игоря Сергеевича. Порывшись в этих останках, я обнаружил около пяти тысяч долларов и записную книжку, из которой следовало, что в неподалеку расположенной заброшенной Шилинской шахте на глубине 400 метров спрятано нечто весьма и весьма ценное.

Посетовав на судьбу, опять посылавшую меня на испытание, я вызвал на подмогу старых друзей – Бочкаренко и Баламутова и отправился на шахту на рекогносцировку.

Шахта оказалась оккупированной как тихими, так и буйными сумасшедшими, разбежавшимися из забытой богом и государством Харитоновской краевой психиатрической лечебницы. Глава самоопределившихся психов, Шура, страдал манией преследования. Он, думая, что я и вскоре прибывшие мои друзья подосланы его врагами и недоброжелателями, подвергает нас в целях перевоспитания так называемым перезомбированиям, а проще – всевозможным изощренным издевательствам (заключение в жарко натопленной сауне на два дня, пытка энцефалитными клещами, травля уголовниками-убийцами, русская рулетка и пр.).

Но мы с присоединившейся к нам дочерью Юдолина Ольгой, стоически выносим все испытания и, в конечном счете, становимся богатыми – Шура, оказавшийся отъявленным фальшивомонетчиком, обладающим десятками миллионов настоящих и сотнями миллионов долларов собственного изготовления, проникается к нам любовью и дарит по состоянию, равному годовому бюджету города Урюпинска. Но наши приключения на этом не заканчиваются...

Дело в том, что на заключительной стадии добывания денег выяснилось, что постоянные обитатели шахты являются марионетками некой Большаковой Ирины Ивановны, авантюристки, преследующей далеко идущие цели. Будучи главным врачом Харитоновской краевой психиатрической лечебницы, эта экстраординарная и не лишенная внешней приятности дама в течение многих лет проводила над подопечными бесчеловечные опыты и, в конце концов, выявила химические вещества, способные превращать людей в (а) никем не контролируемых монстров, (б) хорошо контролируемых зомберов и (в) – в ангелов(!) во плоти и во крови.

Обманом и химией подчинив себе простодушного маньяка Шуру и его средства, Ирина Ивановна решила превратить Приморский край в независимую республику. В этих целях она превращает нас, уже предвкушающих праздную жизнь на лучших мировых курортах, в бессловесных зомберов, беспрекословно и жестоко исполняющих все ее приказы... Превратив, объединяет в зомберкоманду – группу, а скорее – единую банду телепатически связанных убийц.

Наша команда в тесном взаимодействии с составленной из профессиональных киллеров зомберкомандой Леонида Худосокова (матерый, трижды отпетый уголовник, явившийся на Шилинскую шахту за "шерстью", но накоротко остриженный Шурой), практически полностью подчинила Большаковой Владивосток. После трагической смерти последней и перед своей, Шура решает спасти нас. С этой целью он отправляет меня и моих друзей назад, на Шилинскую шахту, с тем, чтобы остававшаяся там Инесса (его ближайшая сподвижница, бывшая очаровательная пациентка Харитоновки) обратила нас в нормальных людей...

Однако Инесса, больная бредом Девы Марии и полная решимости родить человечеству нового Христа-спасителя, тайно превращает нас по методике (в) в стопроцентных ангелов...

К счастью все кончается вполне благополучно – в конечном счете, я и мои друзья вновь становимся нормальными людьми, почти нормальными людьми... Почти нормальными, потому, что Шура, во втором по счету перезомбировании, натравил на нас клещей, зараженных специально выведенной им особой формой энцефалита... Переболев им в разное время, каждый из нас потерял свою главную отрицательную, а точнее – отличительную черту. В результате такой фатальной утраты Бельмондо прекратил беспрестанно волочиться за женщинами, Баламут – беспробудно пить и вернулся к законной жене, а я полностью утратил свои авантюристические наклонности и занялся торговлей модной итальянской обувью...

Но недолго мы меняли доллары на всевозможные удовольствия. Архив Большаковой попал в руки Худосокова, попал по нашей вине, и нам пришлось засучить рукава.

Ленька Худосоков... Наш кошмар... Стальные мышцы, железные нервы, бесподобная реакция... С помощью ученых-биологов и генетиков он усовершенствовал препарат для зомбирования так, что он мог изменять идеологическую ориентацию человека в нужную для Худосокова сторону. Приняв его внутренне, люди безотчетно начинали голосовать за крайне правых...

...Мы нашли лабораторию Худосокова и послали Бельмондо на разведку. Ленчик его изловил. И Борис выдал, где мы... Как не выдашь? Сначала Худосоков положил ему в постель двух сладких женщин (Веронику и Диану Львовну), потом подвесил голого к крюкам в стене, прикрепив к соответствующим органам пластиковый пакет. И приказал женщинам класть в него предметы. Один за другим. Хрустальную пепельницу, апельсин, туфельку на высоком каблучке... Представьте лаковую туфельку. Легкую, эротичную. Вместо гирьки. Еще одну, и прощайте, женщины, навеки. А что такое Борис без половых органов? Черт те что без бантика.

Но все кончилось хорошо, мы спалили лабораторию Худосокова дотла, и теперь на выборах каждый человек голосует по собственной глупости, а не по худосоковской. А сам Ленчик, изрешеченный осколками двух гранат, утонул в Клязьме...

* * *

– Так, значит, время сейчас такое, Ленчик? – спросил Баламут, почернев (он всегда чернел лицом, когда понимал, что попал туда, куда стремился, – то есть в очередную задницу).

– Да, вот, проболтался... – искренне посетовал Худосоков, выглядя, впрочем, ничуть не огорченным. – Но это дела не меняет... Вас, наверное, интересует, как я в живых остался? Сам не знаю... Нашли меня на клязьминском пляже на следующий день после того, как вы "победили". В больнице восемь осколков из меня вытащили и ногу гангренозную почти по колено отрезали... Только через два месяца выпустили... К этому времени я уже все решил – ну ее, политику к черту, займусь-ка я вами. Убить вас, конечно, было очень просто, но этой простоты я и не хотел. И придумал кое-что посложнее, поартистичнее, можно сказать... И самого начала все пошло, как по маслу... До сих пор с удовольствием вспоминаю эту сцену в забегаловке... Обиженная буфетчица, голый зад Баламута... А как я ребят тех уделал? "Интеллигент" до сих пор на меня в обиде за свою попорченную личность...

Но мы уже ничего не слышали, мы крепко спали – в наш кофе было подмешано снотворное.

* * *

Я проснулся в кромешной темноте и вспомнил зловещую ухмылку Худосокова. Пропитавшись ею до предела, заводил рукой по сторонам и выяснил, что Баламут и Бельмондо спят по разные от меня стороны. Затем, решив определить, где все же мы находимся, встал на ноги и пошел вдоль шероховатой каменной стенки и через пару шагов наступил на что-то мягкое. Это был рюкзак, набитый высохшими до каменного состояния буханками. Рядом я нащупал еще два вещмешка: один со съестными припасами (консервы, сахар, макароны и прочее), посудой и десятком стеариновых свечек, другой – с пледами и одеялами. Поискал в карманах спички, зажег одну и начал рекогносцировку. С одной стороны темница закачивалась глухой стенкой; обследовав ее, я нашел стаканы[5 - Стакан – донная часть шпура (отверстия, проделываемого в скальных породах для закладки взрывчатки).] и понял, что нахожусь в штольне, скорее всего, ручной проходки.

Похолодев от недобрых предчувствий, пошел в другую сторону и через десяток метров увидел над собою черное небо, распятое мириадами равнодушно мерцавших звезд!

В эстетическом восторге я постоял с задранной вверх головой и начал исследовать пространство перед штольней. Скоро как я понял, что нахожусь в ловушке – скалы, отвесные, гладкие скалы, окружали меня со всех сторон! Кое-как успокоившись, я отер со лба выступившую испарину и побрел к друзьям. Они по-прежнему крепко спали. Растолкав их, рассказал о неутешительных результатах своей рекогносцировки.