Сумасшедшая шахта

– Хреново у тебя с фантазией.

– Лимон?

– Я думаю, целая авоська!

– Их надо заработать, украсть или найти?

– Their is necessary get from mine[5 - Их надо достать из шахты (англ.).].

– Давай, говори что надо, записываю.

* * *

И я продиктовал ему воронежские координаты Борьки Бочкаренко, душанбинские Коли Баламутова и Сергея Кивелиди. Первому я попросил передать, чтобы он захватил снаряжение для подводных съемок и мониторинга, а второму – самый лучший акваланг для погружения на возможно большие глубины.

Выйдя из переговорного пункта, я сразу же зашел на почту и написал одинаковые телеграммы Бочкаренко и Баламутову с просьбой срочно приехать в Кавалерово. "Хоть Плотников и не обманет, но кто знает… Подстраховаться никогда нелишне. Может быть, заболеет или завтра утром в командировку в Лондон пошлют", – думал я, отправляя телеграммы.

"А что теперь? – спросил я себя, выходя из почты на залитую ярким солнцем улицу. – До 4-го августа две недели ровно. Надо, наверное, смотаться на шахту и все посмотреть своими глазами. Вот будет кино, если в ней ничего не окажется или она взорвана. Может быть она взорвана? Может! Убили ведь Юдолина… Значит, ребята с этим делом крутые связаны… На все способны… Заодно на шахте можно поискать тросы и кабели. А если на ней люди живут? Там же огромное здание, мастерские и всякие другие постройки… Это будет конец… "Кто такие, зачем пришли, что надо, мотайте отсюда"… Может быть и Юдолин поцапался не с блатными, а со сторожами. Ну, накрутил себя! Аж голова заболела! Пойду поем что-нибудь и сегодня же уеду на шахту".

3. Шура, Хачик и компания. – Перезомбируют по желанию. – Смоктуновский знает дело.

Шилинская шахта находится в 40 километрах от Кавалерово. К ней ведет хорошая, участками асфальтированная дорога. Соображая, как мне туда добраться, я вспомнил об автостояночной квитанции Юдолина. Хотя машина стояла на приколе более полугода, я все же решил попытать счастья. Вернулся на почту, вынул из кармана права и паспорт Юдолина и быстро написал себе доверенность на управление машиной. Остановив первого попавшегося прохожего, узнал, что автостоянка располагается рядом с рынком и направился к ней.

Поздоровавшись кивком с охранником, сосредоточенно копавшемся в алюминиевой кастрюльке с обедом, я пошел по центральному проходу. Не найдя машины с нужным номером, не растерялся и сразу же направился к дальнему углу стоянки, где что-то стояло под зеленым прорезиненным чехлом. Ни на кого не глядя, подошел к ней, снял чехол и с огромным облегчением увидел знакомый номер. Перекурив, не спеша привел машину (это была коричневая "Четверка") в порядок, сложил чехол в багажник и, сунув на выезде зеленый полтинник насторожившемуся было охраннику, уехал.

По дороге домой я заскочил в магазин и купил на несколько дней продуктов и вина. Егорыча дома не было и, поев жиденького куриного супчика, оставленного им для меня, уехал на Шилинку.

Мои опасения подтвердились – на Шилинке жили люди. Их было человек пять. По крайней мере, когда я выходил из машины, перед входом в административно-бытовое здание, на скамейке курилки под грибком сидело именно пять человек, и один из них был миловидной стройной женщиной лет тридцати двух. Глаза у нее были зелеными (как горошек на ситце ее простого платья) и озорными и смотрели они на меня так, как будто бы она хорошо знала, где у меня на спине прячется родинка. Или даже более того – как будто бы знала, как буду я выглядеть, когда она вопьется в мои губы своими тонкими страстными губами…

Пока я представлял, как она выглядит обнаженной, от группы отделился и подошел ко мне приветливый человек с виноватыми глазами. Одет он был в старенький, но чистый серый костюм в едва заметную полоску. На безымянном пальце правой руки у него был выколот перстень – черный квадрат, означавший, что его обладатель отсидел от звонка до звонка. Зная, что почетный черный квадрат часто переделывается из гораздо менее почетных тюремных отличительных знаков, я стал всматриваться в перстень. Заметив мое внимание, мой визави торопливо спрятал руки в карманы, указал подбородком на свободное место рядом с собой и, когда я сел, спросил, глядя мне в глаза снизу вверх:

– Надолго вы к нам?

– Не знаю, что и сказать… – ответил я, несколько растерявшись прямому вопросу. – Земную жизнь пройдя до середины я очутился в Шилинском лесу. Заехал, вот, можно сказать, почти случайно. Вспомнил, что на Шилинке была лучшая в районе сауна. Работал я здесь в конце восьмидесятых в составе московской геологической научно-исследовательской партии…

– Есть сауна до сих пор! – радостно заулыбался мой собеседник. – И электроэнергию нам забыли отключить! Так что погреемся вечерком, кхе-кхе… Вон, Инесса глаз на вас положила. Хорошая, чистая женщина, не какая-нибудь давалка. И сауну любит, кхе-кхе… Хорошо тебе будет, завидую.

– А вы сторожами здесь работаете?

– Да, мы двое с Иннокентием Ивановичем (его все Смоктуновским зовут, он не обижается) сторожа здесь. А другие трое приблудились по сходству характеров.

– А вас как зовут?

– В детстве Шурой звали. Шурой и остался.

– А фамилия?

– Нет у меня фамилии. Ушла куда-то, а я не погнался. Мне она не нужна, а вам зачем? – и, немного помолчав, продолжил:

– Очень уж вы на милиционера похожи… Или на чекиста… Придумали насчет научно-исследовательской партии, да? Выведать, наверное, что-нибудь приехали?

– Да нет, геолог я, не фээсбэшник… И в самом деле в этих краях в научной партии работал…

– Значит, ученый… Кандидат наук, наверно?

– Да, было дело…

– А как ими становятся? Расскажите, нам интересно… Да и по рассказу вашему мы определим, кто вы на самом деле…

– Да просто становятся… – пожал я плечами. – Сначала надо научного руководителя найти… Известного, уважаемого доктора-профессора без разных комплексов… Потом, значит, надо этого руководителя хорошо послушать, потом прочитать сотню-другую книг, съездить в поле, набрать сотню-другую образцов и в конце концов написать 250 листов… И защититься… Уважаемый руководитель все сделает, чтобы его аспирант не провалился…

– Все так просто? Разве не надо для диссертации какое-нибудь большое открытие сделать?

– Понимаете, почти все открытия в геологической науке делаются с помощью новейших приборов и анализаторов… Вот одно из главных открытий было совершено, когда американцы научились бурить скважины в океаническом дне… Другие открытия – когда наши пробурили сверхглубокую скважину на Кольском полуострове… Но таких прорывов очень мало, а ученых очень много. Вот большинство из них и переливают из пустого в порожнее… Один приедет в какую-нибудь геологоразведочную партию, послушает, послушает замазанных рудничной грязью геологов и статеечку потом любопытную тиснет, другой найдет редкую разновидность какого-нибудь минерала, которую только под электронным микроскопом отличить можно, и тоже статеечку…

– Чепухой, значит занимаются…

– Ну, это как сказать… Чепуха – это великое в геологии дело… Да и не только в геологии. Все на ней держится. Вот, к примеру, один наш ученый придумал, что все руды из коллоидных растворов образуются. Сотню статей написал, академиком, директором крупного института стал. А потом обнаружилось, что теория его в основном мягко говоря неверна… И наука вперед на этом двинулась! Потом другой ученый выдумал другую теорию, тоже академиком стал… Вскорости и эта теория рассыпалась и опять наука вперед скакнула… И так далее, и тому подобное…

– Чудно то как… Да, похоже, ты и в самом деле геолог… Пойдемте, я вам комнату вашу покажу.

Подходя к зданию, я отметил, что фасад его густо испещрен автоматными выстрелами. Под одним из окон второго этажа красноречиво зияло отверстие, наверняка проделанное гранатометом.

Мы поднялись с Шурой на второй этаж и вошли в комнату, в которой раньше был геологический отдел шахты. Она была обставлена прекрасной мебелью, некогда украшавшей кабинет начальника шахты.

– Как вам удалось сохранить это великолепие? – поинтересовался я, указывая на полированную мебель с позолотой и хорошо отпылесосенные пушистые ковры…

– Это не мы… Это бывший начальник шахты списал перед увольнением и спрятал в кладовке, чтобы, значит, потом домой потихоньку увезти. А потом свалился от инсульта и все забыл. А ночевать вы здесь будете, – сказал Шура, открывая дверь во внутреннюю комнату, которая в свое время служила кабинетом главному геологу шахты.

Войдя в комнату, я обомлел. Почти всю ее занимала широкая кровать красного дерева. Над кроватью висела огромная хрустальная люстра. Нижние ее висюльки не доставали до ярко-синего пушистого покрывала всего лишь метра на полтора. По всему периметру кровати на обитых голубым шелком стенах были укреплены хрустальные бра всевозможных форм и расцветок. Окно в изголовье кровати было занавешено тончайшим голубоватым тюлем. Под ним стояло изящное трюмо, уставленное всяческими симпатичными пузырьками и коробочками…

– Это Инесса тут все обставила… – улыбнулся Шура.

– А я вижу тут никто не живет… – спросил я, с уважением рассматривая люстру.

– Не… Не живет, – согласился Шура. – Я жил сначала. Потом получше себе место нашел.

– Получше?

– Ага, получше. На нарах в сушилке.

Я посмотрел на него с любопытством и согласился:

– На нарах, конечно, уютнее, понимаю. Тем более в сушилке. Сам бы там жил…

– Пойдем теперь ко мне в кабинет. Разговор есть.

Мы прошли на первый этаж в комнату, которую когда-то занимала охрана, то есть вахтеры. Войдя в нее первым, Шура сразу же сел в тяжелое деревянное кресло и жестом указал мне на место напротив. Минуты две, подбирая, видимо, слова, он сосредоточено рассматривал свои коротко стриженные ногти.